Кто был повержен навзничь, вверх лицом,
Кто, съежившись, сидел на почве пыльной,
А кто сновал без устали кругом.
Там, в невозможной пустыне, стоит песчаный стол, за которым я сижу и пишу пальмовой веткой. Справа от моего стола занозой в глазу торчит кривая мечеть с кривым полумесяцем, откуда несутся хриплые приказы. Чтобы зайти в мечеть, надо вымыть ноги. Но вода - мираж и ноги я мою песком, хотя в мечеть все равно не захожу. У меня другая дорога - та, что ведет в Рим. По этой дороге и бреду я, взвалив на плечи всю сыпучую неопределенность своего существования*. И кажется мне, что рядом со мною идет ангел-хранитель, а впереди развевается плащ святого апостола Павла.
*** До Синокрота это успел проделать только Камоно Темэй в своих "Записках отшельника".
Плащ, за край которого можно схватиться, чтобы не упасть, а не алгебраическое преобразование, в результате которого ничего кроме не получится.
МЫСЛЬ IV
Я провел линию, и она стала горизонтом*. А может, это граница моего терпения?**
* Поскольку Истинный Горизонт - плоскость, проходящая через глаз наблюдателя и перпендикулярная к отвесной линии в точке наблюдения.
** "...испытание вашей веры производит терпение, терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка" (Иак 1,3-4).
МЫСЛЬ V
И чем дальше я отходил от своего отечества, тем сильнее оно, безысходное, занимало мое воображение, пока не воспалило его совсем. А зрение! Никакого труда не составляло мне теперь разглядеть грубого раба, наглого ростовщика, гордого похитителя верблюдов и всех остальных мясников. И с таким восторгом и приязнью я всматривался почти что в каждого своими прекрасными глазами, что один глаз у меня вытек совсем, а другой готов был вот-вот вытечь.
В начале пути я еще вдыхал, раздувая свои арабские ноздри, дым мангалов и заводов по изготовлению мангалов, крематориев и костров инквизиции, и мне, не скрою, был сладок и приятен он - дым моей родины. А уже дальше пошли чужие дымы, дымы чужих шашлычных и чужих костров инквизиции, и они были мне отвратительны.
И чужие барышники с чужими мухтарами* не вызывали у меня сердцебиения и тяжелого дыхания. И взирал я на них равнодушно. Что мне до ихних принцесс, думал я, когда у меня своя хабибти** имеется? Да и не отмечал я никакой разницы между их раввинами*** и нашими муфтиями****.
* Начальник (араб.).
** Любимая (араб.).
*** Духовный наставник (евр.).
**** Служитель культа, авторитет в вопросах мусульманской религии и права (араб.).
А теперь, когда случилось сделать мне остановку все в той же пустыне, я случайно узнал в газетном киоске, что наступил конец света*. И подавился я сигаретным дымом, и слезы устремились из моих тусклых глаз, чтобы затопить все километры, отделяющие меня от родины.
* Это действительно было уже печатно доказано одним придурком "с точки зрения научного анализа".
МЫСЛЬ VI
Почему так волнуются листья на этих деревьях? Потому что ветер*. А почему я волнуюсь? Потому что привык**. Никто уже ни от чего не волнуется, так что это только моя прерогатива. Во-первых, я волнуюсь, оттого что листва может перестать волноваться, во-вторых, я волнуюсь, оттого что ветер может перестать дуть, а в-третьих, я волнуюсь, оттого что жизнь может прекратиться. Прекратится внезапно жизнь, и тогда что? *** Тогда и ветер напрасен.
* Федор Тютчев, на что был хладнокровный поэт, а ведь тоже переживал: "О чем ты воешь ветр ночной?.."
** Кроме того, волнение, если оно вполне душевное, смягчает ответственность за содеянное в любом уголовном законодательстве, кроме, может, турецкого.
*** Ну, на этот вопрос Чаадаев давно ответил, кажется, еще до того, как его поместили под "медико-полицейский надзор" с приказанием "не сметь ничего писать": "Жизнь то и дело ускользает от нас, затем она возвращается, но было бы неверным утверждать, что мы живем непрерывно. Жизнь разумная прерывается всякий раз, когда теряется сознание. Чем больше таких минут забвения, тем меньше жизни сознательной, а если нет ничего, кроме таких минут, это и есть смерть. Чтобы умереть, таким образом, не нужно уходить из этой жизни, а другой смерти, конечно, нет. Смерть в жизни - только и есть смерть". И в другом месте: "Христианское бессмертие - это жизнь без смерти, а вовсе не жизнь после смерти".
МЫСЛЬ VII
Мимо меня провели изменника родины*.
* Это весьма странная глава, поскольку, будучи "вольным сыном эфира", Синокрот никогда не испытывал "шевеления отрадного мечтанья" в отношении какой-либо отчизны. При этом он любил к месту и не к месту цитировать Шекспира и даже однажды принял участие в любительской постановке "Ричарда II" на западном берегу реки Иордан:
Нет, Болингброк! Пусть, если я изменник,
Из книги жизни вычеркнут меня...
Прощай, мой государь! Передо мной
Открыт весь мир, закрыт лишь край родной!
"Друг, ставший врагом, - сказал я ему, - зачем ты сделал это? Почему ты поступил так, как не хотят поступать другие? Зачем ты вылез из подполья, вышел из строя, взорвал любимый бассейн халифа*, унизил главного визиря**, вынужденного приговорить тебя к смертной казни? А друзья! О них ты подумал? Каково им умолять палача поменяться ролями, чтобы самим намылить веревку и выбить ящик из-под твоих ног?.. Ты идешь, уже не оставляя за собой тени. Ты идешь мимо меня, а я иду мимо себя. Я иду на казнь".
Мимо тебя провели изменника родины.
* Правитель (араб.).
** Министр (араб.).
МЫСЛЬ VIII
За семью морями живет моя голубка во дворце. Мне трудно представить, сколько во дворце башен, фонтанов, темниц и колодцев, но я вижу каждый золотой волос на голове моей возлюбленной. Ее золотой волос вьется через семь морей. Солью все моря в один медный таз, стану Синдбадом-Мореходом и поплыву по красным, по желтым, по белым, по черным и прочим водам, изъясняясь со встречными мореплавателями двустишиями и песнями. Или напишу долгую, как путь из Дамаска в Сибирь, где живут Йаджудж и Маджудж*, поэму, чтобы ее отверг новый Махмуд Газневи...**
* То же, что Гог и Магог; у мусульман народы, живущие на далеком Севере (вероятнее всего, русские) и угрожающие миру.
** Султан Махмуд Газневи, отвергнувший преподнесенную ему Фирдоуси поэму "Шахнаме".
Как закончить то, что едва начато? Где-то там, за семью морями живет Изольда, изменившая Тристану. И Улисс бороздит очередной Карибский бассейн, где в каждом заливе Свиней его поджидают полицейские сирены. А поэму мою султан давно присвоил, проиллюстрировал своими непристойностями и разослал всем муэдзинам мира, чтобы они выкрикивали ее с минаретов все тридцать дней Рамадана*.
* Девятый месяц мусульманского года; отмечается 30-дневным постом.
Вот она, моя украденная жизнь, плывет по воздуху, словно золотой волос. Моя поэма, сотканная из мечтаний о голубке, тоскующей за семью морями в Долине Безразличия*.
* Одной из семи долин Алишера Навои:
Семь морей там и капле единой покорны,
Семь небес - словно мака иссохшие зерна.
МЫСЛЬ IX
Пришел Толкователь толкований*, чтобы столковаться со мной.
* Синокрот еще в православном монастыре рассказывал мне о мистической встрече с Артемидором из Далниса, жившим во II веке от Р. X. Артемидор был профессиональным прорицателем и толкователем сновидений, а его "Oneirocntica" ("Толкование снов") - полное собрание сведений о сновидениях, бытовавших у греков в пору Артемидора, и наблюдений самого толкователя.