Когда кончишь всех, Университет надо закрыть. Вход только по пропускам. Сторожа только из латышей, особо обозленных на русских. Если кого поймают -называть русским шпионом и вешать на месте. Моих там не будет, а наши кузены никогда не признают, что шпионили за тобой. К тому же... Больше повесишь, мне - меньше мороки.
Поверишь ли, - поймаю подонка почти что с поличным, так крику сразу на всю Россию -- "Немка вешает русского патриота!" А если ты сделаешь -отбрешусь, что не могу начать войны с Ригой.
Если вешать по-настоящему, да кишки выпускать на всю Европу, бритоны с тевтонами сами повезут тебе станки, да паровые машины. Лишь бы ты быстрей Восстала против России".
Матушка внимательно слушает старческий шепот, нос ее заостряется, а глаза странно суживаются. Тетка с племянницей вдруг становятся очень похожи и в их облике вдруг проступают черты Рейнике Лиса -- предка фон Шеллингов.
Маленькая бледная лисанька еще больше приласкивается к седой, мудрой лисе и тихонько воркует:
- "Но, Ваше Величество... Я не могу родить от мужа -- от Бенкендорфа. Вы же сами сказали, что верность Бельгийского дома равна их родству с домом Франции. Пока у меня нету первенца, все это -- умозрительные прожекты".
Старая лиса разве что не облизывает худенькую племяшку и басит тихонько в ответ:
- "Я надеялась. Я очень надеялась, что в нашем роду не все девочки носят "проклятие". Увы, я ошиблась. Ура, ибо "проклятые" в нашем роду рожают более умных детей, нежели мы -- идиотки. Я родила Павлушу без осложнений и вырос он -- дурак-дураком..."
Государыня долго молчит, потом отворачивается, смотрясь в зеркало и кусает полные губы. Видно, что ей неприятен сей разговор, но она продолжает:
- "Мы не можем нарушить лифляндских традиций, а по ним пост бургомистра передается меж Бенкендорфами. К счастию, у Карла Бенкендорфа было много женщин и сыновей. Боюсь ошибиться и обнадежить тебя, но...
Один из сих сыновей - просто латыш. Я сейчас позову его. Ты слышала мнение юного Боткина об этом... Как его... "Гене кавказцев"? Когда войдет этот парень, - смотри ему прямо в глаза. Глаза в мужике самое главное. А потом приглядись к носу и чертам лица... Не хочу тебя обнадеживать. Ну так что, - звать?"
В первый миг матушка вскакивает, молча раскрывает и закрывает рот, силясь что-либо вымолвить, а багровые пятна ярости затопляют ее лицо. Затем багрово-синюшный цвет постепенно спадает, кулаки разжимаются, и урожденная баронесса фон Шеллинг начинает беспокойно ходить взад и вперед, то и дело бросая полные злости и ненависти взгляды на Государыню. Потихоньку походка ее успокаивается. Ей приходится проходить мимо большого зеркала рядом с креслом Ее Величества, и взгляд молодой женщины все чаще задерживается на ее собственном отражении.
Наконец, она останавливается, поправляет кружевные воротничок и манишку ее мундира и быстро взбивает разлохматившиеся от ходьбы и переживаний коротко стриженые волосы. Племянница протягивает руку к пудренице Ее Величества, вопросительно смотрит на Императрицу, та благосклонно кивает, и матушка чуточку пудрит нос и щеки.
Не переставая вертеться перед зеркалом, она вежливо интересуется:
- "Но как Вы это себе представляете? Я не смогу отдаться рабу! Пожалейте меня. Да я и в глаза не видела этого мужика! Может он какой кривой, или - горбатый? Как я могу..."
На это тетка смеется, обнимая племянницу, подводит к окну и, приподнимая тяжелую занавесь, говорит:
- "Так и думала, что тебе захочется поглядеть на юного деверя. Так я приказала супружнику твоему отправиться на юг - в Крым, на переговоры с турками, да татарами. Пусть поносит бумажки, да перья поточит. А в Ригу тебя повезет вон тот молодой человек. Его зовут Карл Уллманис, и он необычайно похож на твоего мужа. Разве что - помоложе, покрасивее, да - поумнее, хоть и - просто мужик. Поверишь ли, - когда увидала, у самой сердечко екнуло, но остерегла себя, - "Нельзя. Это -- Дочкино". Когда войдет, смотри на самое главное - на глаза. Глаза в мужике - самое важное".
Матушка рассказывала, что смотрела и не могла оторвать взгляда от гиганта в простом партикулярном платье, который сидел на порожке матушкиной кареты и о чем-то смеялся с латышскими кучерами. Карлис был чуть пониже Кристофера, но шире в плечах, коренастее и по-мужицки - плотней генерала. Так что чуть меньший рост даже придавал всему его телу большую мощь.
Но когда юноша вбежал в комнату, матушка ахнула. Там, где она ждала видеть лицо обычного деревенского увальня, она увидала необычайно тонкие черты лица, будто влажные -- на восточный манер миндалевидные глаза и по-орлиному острый нос. Впрочем, все это не слишком-то замечалось на веснушчатом светлом лице. А волосы цвета соломы и голубовато-серый цвет глаз совсем сбивал с толку. Если б не теткин намек, матушке и на ум не пришло б смотреть на сей нос, да глаза.
К счастию, матушка могла рассмотреть деверя во всех тонкостях, ибо тетка ее стояла в тот миг у стола, делая вид, что что-то там пишет. Матушка же сидела в углу, прикрытом тем самым прозрачным с одной стороны зеркалом, и с увлечением обрабатывала пилочкой свои ногти. При виде юноши Государыня обернулась к нему и воскликнула по-немецки:
- "Ба-ба-ба! Вылитый батюшка! Давно тебя не видела, как дела в Риге? Как вам новая власть?"
Юноша галантно кланяется, не замечая притаившейся матушки. Он целует царице руку и с достоинством отвечает, сперва по-русски с сильным немецким акцентом, а потом, после разрешительного жеста Императрицы, говорит по-немецки:
- "Фашими мольпами, Фаше Феличестф! Данке шен... В Риге все хорошо. В первые дни мы весьма боялись, что новый наместник подтвердит наши худшие опасения. Но, к счастью, все дела в Риге теперь вершит Госпожа Баронесса, которая управляет нами выше всяких похвал:
Она уменьшила налоги и возглавила работу городского суда. Новые поборы - справедливы, так же как и ее решения, и простой люд - счастлив.
Она отремонтировала Домский собор, и теперь все пасторы за нее и на нее - молятся.
Она отстроила Ратушу, разрушенную еще Петром Великим, и теперь все бюргерство - на ее стороне.
Она возводит первый театр во всей Империи, и уже выписала в него артистов со всей Германии. Вся Рига только и говорит о предстоящем театральном сезоне и о том, что ни у курляндцев, ни в Санкт-Петербурге этого - нет. Мы горды и счастливы такой госпожой, и если бы еще Ваше Величество забрало от нас ее мужа, наше счастье стало бы -- безграничным".
Молодая женщина за большим зеркалом слушает сии похвалы, затаив дух, она кусает губы и кончиками пальцев промокает уголки глаз, чтоб не расплакаться. Тут Государыня благосклонно кивает и говорит ласковым голосом:
- "Я рада, что моя племянница пришлась так по душе моим верным подданным. Да, кстати, она - здесь рядом. Шарлотта, девочка моя, выйди, покажись такому блестящему кавалеру!"
Матушка нервно вскакивает, чуть ли не роняя на пол пилочку для ногтей. Но сразу же успокаивается и только, выходя из-за зеркала, на мгновение приседает, чтобы незаметно для глаз молодого человека еще раз посмотреться в зеркало и поправить что-то в своей прическе.
Вблизи юноша оказывается совершенным гигантом, - матушка достает ему лишь до груди, хоть и сама считается высокою женщиной. Он тут же припадает на одно колено и протягивает руку за матушкиной рукой. Та осторожно, будто боясь обжечься, протягивает руку для поцелуя и юноша пылко целует ее много раз. В первый миг племянница готова выдернуть руку назад, но потом она виновато смотрит на тетку, в глазах ее возникает шкодливое выражение и, чуть пожимая плечами, она подставляет руку для еще более крепких поцелуев. Государыня грозит племяннице пальцем, а затем, чуть кашлянув, объявляет:
- "Я хочу вас представить. Вот это моя племянница - Шарлотта, урожденная фон Шеллинг. Ей двадцать три года и... сам все видишь. А это сын моего лучшего генерала - Карла Бенкендорфа, - Карлис Уллманис. Не смотри на то, что он - Уллманис. Его мать не была венчана с его батюшкой, но разве в том дело!? Для меня этот мальчик - сын моего верного генерала и с меня хватит. Вот его родной брат, к примеру - законный сын у родителей, но если Господь кого обидит рассудком... К тому же свекровка твоя настолько же незаконна, как и сей мальчик, верно? Да какой он мальчик?! Сколько тебе, Карлис? Какого ты года?"
- "Пятьдесят восьмого, Ваше Величество!"
- "Да вы же, - ровесники с Шарлоттой - кто бы мог это подумать?" Государыня многозначительно смотрит на племянницу, а та вдруг почему-то начинает краснеть, как малая девочка, - "А твой брат Кристофер пятидесятого?"
- "Никак нет - сорок девятого года рождения. У наших матерей - большая разница в возрасте".
Государыня растерянно хмурится и, лукаво посмотрев на племянницу, бормочет, смущенно разводя руками:
- "М-да... Как же это я могла забыть? Совсем постарела бабуся", - затем снова оборачиваясь к Карлису, - "Друг мой, важные государственные дела оторвали коменданта рижского гарнизона, и его юной жене некому составить компанию. Не мог бы ты сопроводить ее домой в Ригу и побыть ее секретарем? Так что иди и собери вещи, - через час ты выезжаешь с твоей госпожой".
Юноша медленно встает с колена и смотрит на матушку. У него такие же темно-соломенного цвета волосы и такие же - серо-голубые глаза. Даже его острый нос сходен с матушкиным -- еврейским. Со стороны их можно принять за брата с сестрой (и многие впоследствии впадут в эту ошибку). Молодая женщина, наконец, мягко вынимает свою руку из руки юноши - все это время они стояли, держась за руки, а тот будто опомнившись, наклоняется было вперед, но правительница Риги запретительно качает головой. При этом она со значением показывает взглядом на венценосную тетку, а глаза ее счастливо улыбаются. Юноша чуть кивает, показывая, что понял запрет, улыбается ей в ответ и выходит из покоев Императрицы.
Племянница оборачивается к Государыне и в глазах ее ярость:
- "Вы обещали мне мужа! Зачем Вы подсунули мне пьяного, вонючего старика, когда у вас на примете был его родной брат?"
- "Но он -- простой латыш, милочка!" - тетка с затаенной усмешкой смотрит на родственницу, а та всплескивает руками.
- "У него глаза -- не раба! Кто этот человек? Почему у него столь странная внешность? Почему я его раньше не видела?"
Государыня пожимает плечами:
- "Говорят, что брега Даугавы не дружны меж собой. Болтают про каких-то даже разбойников и пиратов, нападающих на польских купцов -- на суше и море. Но мне ничего не известно об известной пиратской фамилии Уллманисов, которые по польским ябедам вроде бы разоряют чуть ли не их города.
Если б я знала об этом, мне пришлось бы их наказать, а слухи бытуют, что Уллманисы втайне сроднились аж с Бенкендорфами -- моими правителями Лифляндии. Если сие подтвердится, я даже не знаю что делать, - для России не принято, чтоб генералы женились на юных разбойницах, а регулярные части в одном строю с бандами нападали на наших соседей. Я ничего об этом не знаю, но у тебя теперь будет шанс взглянуть на рижские доки с темной их стороны. И насколько я слышала, знакомства в сих доках порою важнее милостей многих баронов... Но ты ведь и в Зимнем больше якшалась с прислугой, чем с фрейлинами".
Матушка выходит на улицу, к ней подходит отец, они вместе садятся в карету, и он, не теряя времени даром, целует ее. Первые мгновения матушка сопротивляется, но потом ее руки слабеют и даже - сами начинают обнимать плечи отца, а губы лихорадочно отвечают на его поцелуи. И только когда юноша заходит за пределы дозволенного, она приходит в себя, вырывается из жарких объятий возлюбленного и шепчет ему на ухо. Тот кивает, они приводят друг друга в порядок, и отец выходит отдать приказ кучерам.
Впоследствии родители в один голос и по очереди мне признавались, что это было какое-то наваждение. Они не видали друг друга до этого, состояли в законных браках и представить себе не могли, что меж мужчиной и женщиной бывают такие безумия. Это какая-то химия, - люди будто чуют что-то в партнере и это их сводит с ума, бросая друг к другу в постель. Навсегда, пока смерть не разлучит их. (Матушка по секрету признавалась однажды нам с Дашкой, что мой дядя Кристофер в постели -- весьма впечатляющ, но не больше того. Впрочем, если бы матушка не встретилась с нашим отцом, она бы всю жизнь думала, что Кристофер -- верх совершенства.)
Когда Уллманис вернулся назад, лицо его - бледно, как смерть. Матушка, теряясь в догадках, не выдерживает и спрашивает, что случилось. На это юноша отвечает:
- "Там, на улице -- Государыня... Она задержала меня, сказав, что Рига не может обойтись без хозяина и раз у Кристофера Бенкендорфа не будет детей, он с женой обязан помереть от оспы, а я стало быть - Наследник. С чем она меня и поздравила".