Губы моего слизняка превратились в белые полосы:
"Вы меня с кем-то путаете. Я был тогда в Праге", - меня так и подмывало добавить, - ("Я поднял лапки за десять дней до того, как ты переполз Одер. Я сдал город без единого выстрела".)
Конечно, ничего такого мой муж не сказал, а русский офицер заразительно рассмеялся и, хлопнув его по плечу, воскликнул:
"Простите мне сию глупость! Обознался... Верно, не были Вы под Аустерлицем. Ведь Вы еще живы, - не так ли?" - я стояла окаменелая вся, а внутри меня все кричало: ("Ну добей же его!").
И Бенкендорф, одарив нас еще более теплой улыбкой, как бы прочел мою мысль:
"Да я смотрю, - вы и теперь недурно выглядите. Небось опять к нам из Праги?! Там - чудный воздух!" - лицо муженька посерело, - он и вправду был в Праге в день Ваграма. Потому и остался жив. В отличье от прочих.
Он, не в силах более сносить столь изощренной издевки, немедля ретировался, а русский спросил у меня:
"Тур вальса?"
Я пожала плечами, но одна из дам еле слышно шепнула:
"Как хозяйка бала, Вы должны подать пример..."
Да, я - была счастлива. Впервые нашелся человек, с коим я оплакала Франца и сие не было оскорблением для его Памяти. Мой муж умер Честным, а только Честные смеют оплакивать - Честных. Прямо с бала мы поехали в русскую церковь, раз уж наша была осквернена празднествами в честь убийцы моего мужа. Там я молилась, и затеплила свечку за упокой души любимого моего, а Саша стоял и обнимал меня, и шептал слова утешения. Потом он увез меня домой и я впервые за долгие годы уснула - покойно.
На другое утро я открыла глаза с первыми лучами зимнего солнца. В отличие от моей спальни в сей комнате были тонкие и светлые занавеси и солнце легко наполнило собой все мое естество. В ту ночь Саша не был со мной, но я понимала, что репутация моя подмочена безвозвратно. И я ничуть не жалела - словно камень упал с души. Мысли о Смерти, иль монастыре теперь казались мне пошлыми. Там, в церкви, Саша сказал:
"Можно умереть, можно уморить себя Постом и Молитвой, но не есть ли это - Предательство? Вы ненавидите мужа за то, что он не нашел в себе силы драться. Но стоит ли замечать соринку в его глазу, не видя бревна в своем собственном?!"
Словно живительный огонь зажегся во мне. Или я не - Эстерхази?! Или кровь предков - скисла у меня в жилах?! Или неведомо мне слово Чести?
На меня теперь говорят, что я этой связью предала семью - фон Шеллинги заклятые враги нашего дома. Нисколько.
Мне нужно было стать сильной. Ощутить себя женщиной! Делить кусок хлеба, кров и постель с истинным бароном Крови, дабы вспомнить все, что когда-то было в Крови и моего Рода и теперь забылось под Париками, да Пудрой!
Вы хотите знать, - знала ли я, что Саша - русский шпион?! Я не сомневалась! И я делала все, чтобы он получил чрез меня - все документы, шедшие через наше посольство. Жизнь моя обрела смысл. Он заключен в том, чтоб насолить стране слизняков и предателей, пошедшей на сговор с палачами невинных.
Господин Тибо, вы говорили мне, что за мои преступления я буду гильотинирована?
Велика беда, когда за меньший проступок вы уже казнили мою бабку Марию Антуанетту и моих теток, - невинных девочек! Вам не привыкать рубить головы слабым женщинам!
Но я готова принять этот крест, ибо... Я успела хоть немного отомстить и за моего мужа... моего первого мужа и за моих теток и бабку. А теперь, палач, делай свое поганое дело!"
Мэтр Тибо долго молчал, а потом произнес:
- "Понятно. Что произошло в ночь смерти Вашего брата?"
- "Когда я собиралась с моим любовником в Оперу, ко мне пришли мои муж и брат. Гонец, который привез секретные планы к войне с Россией, доставил и секретный пакет. Жандармерия долго искала шпиона, поставлявшего из Парижа самую ценную информацию. Мы были в союзе с Россией и потому они часто предупреждали нас о планах французов. Однажды один из русских проговорился и назвал имя, или - вернее кличку агента... Русские звали его - "Тиберий"..."
Княгиня опять долго пила воду и стало видно, что душевные силы оставляют ее, - настолько у нее тряслись руки. Допив, а затем утерев рот тыльной стороною ладони, несчастная продолжала:
- "Франция просила у нас выведать у бывших выпускников Колледжа - кого звали в детстве "Тиберием". И - почему?
Я навсегда запомнила имя - Николай Тургенев. Именно он сообщил, что "Тиберий" - прозвище Александра фон Бенкендорфа".
При сих словах общество пришло в волнение, - корсиканцы не любят австрийцев, числя тех записными предателями, якобинцам же пришлась по сердцу некая связь моей клички с их главной ненавистью.
Мэтр Тибо еще раз призвал всех ко вниманию, но на сей раз он ограничился одним жестом. А потом наклонился к допрашиваемой:
- "Осталось немного. Что они просили у Вас?"
- "Они сказали, что я была с врагом и могу искупить сию вину лишь, если... Поймаю им русского.
Они сказали, что ночью они хотят взять Сашу с поличным. Они приказали мне позвонить в потайной колокольчик в тот миг, как гость выйдет из моего будуара..."
- "Что сделали Вы?"
- "Я... Я решилась изменить Родине, ибо она не исполнила своих обязательств. Кровь бабки и теток не отмщена. Я решилась спасти русского.
Но когда я прямо спросила, - разведчик ли он, - Саша так обнял меня и так посмотрел мне в глаза, что... мне стало совестно. Он поклялся, что любит меня..."
- "И Вы поверили? Ведь Вы же признались, что всегда..?"
- "Да! Я - поверила! До последней минуты я мечтала, я надеялась, что он собирается домой, а потом... Он вынул из кармана отмычки, проверил их, а затем нагнулся поцеловать меня и почти минуту стоял склонившись, проверяя заснула ли я.
Он обманул! Он все это время был шпионом и пиратом фон Шеллингом. Он плоть от плоти и кровь от крови этих разбойников! И я... я изменила Роду с еретиком и убийцей!"
- "Но вы...? Позвонили ли Вы в колокольчик?"
Несчастная впервые как будто всхлипнула, прикусила губу и хрипло произнесла:
- "Нет. Я подумала, что он... Он может быть, - не ушел и - вернется! Он же ведь ничего не видал в темноте, - как он мог - далеко уйти?!
А он убил моего младшего брата... Теперь - Кровь на мне... Господи... Что я наделала?!"
Метр Тибо только молча кивнул несчастной и заключил:
- "Думаю, вопрос ясен. Дело можно передать в суд", - тут он обернулся ко мне и вдруг спросил:
- "Не верю, что такой человек, как Вы, - хоть на йоту отступит от своих показаний, но - все же. Перед лицом этой женщины - готовы ли Вы подтвердить Вашу версию?"
Я кивнул в ответ и отчеканил:
- "Все это - интрига ваших иезуитов. Если я в чем и виновен, так в том, что сбил с пути истинного эту Святую... В темноте она сама ничего - не видела. Отмычки подброшены мне жандармами. А потом сии бесчестные люди внушили свидетельнице, что она видела их у меня в руках. С ее братом у меня была дуэль один на один. Прочих солдат я убил в порядке самообороны. Все остальное - чудовищная провокация".
Княгиня посмотрела на меня, как на привидение, затем глаза ее закатились и она рухнула совершенно без памяти.
Судьба снова свела нас с княгиней на Венском конгрессе. Я как раз подымался по какой-то лестнице под руку с Элен, когда мы нос к носу столкнулись с австрийской четой. Княгиня побледнела, муж ее опять поджал губы и церемонно предложил руку Элен, оставив меня тет-а-тет со своею женой.
Первые минуты мы не знали, что говорить, а потом княгиня болезненно улыбнулась: