3.
Вера Тимофеевна ошеломленно смотрела на раны мужа. Опытная медсестра, она сразу определила, что им не менее недели. Более того, они почти зажили. Рассеченные ткани покрылись корочкой, а кожа вокруг них не воспалена. Но муж сказал, что раны получил сегодня утром!
— Кто тебя лечил? — спросила Вера Тимофеевна.
— Коля, — ответил Владислав. — Ну, как лечил? Промыл водой из фляги и забинтовал. На этом все.
— И как ты себя чувствуешь?
— Слегка болит нога, бок ноет, если рану потревожить, а так почти нормально. Еще немного слабости.
— Потеря крови, — объяснила Вера Тимофеевна. Наложив на раны мужа пластырь (бинтовать резона не было), она присела рядом и задумалась.
— Где эта фляга? — спросила мужа.
— Где-то в рюкзаке. Сейчас схожу.
— Лежи! — супруга припечатала его к кровати. — Сама схожу. Скажи мне, этот Коля… Он кто?
— Ну, вроде, волхв. Он спас меня. Когда почти весь взвод погиб под минами, я и Петруха Худобяк спрятались в посадке. Но немцы нас нашли и притащили к чернокнижнику. Тот стал выпытывать про укрепления вокруг Царицыно — где там защитников поменьше и можно без труда прорваться в город. Петруха в него плюнул, немец разозлился и сжег его живого. Петруха так кричал… Такая ж участь ждала меня. Я стал молиться, вдруг вижу: немец — брык и ножкой засучил. Потом услышал очередь из автомата. Выходит, немца кто-то срезал. Охранники его засуетились, попытались отвечать, но их мгновенно постреляли. Как выяснилось, Коля. Я очень удивился. На чернокнижнике — покров защитный, я даже видел, как он пыхнул, на немцах — кирасы зачарованные. Но пули их пробили. Зачаровал патроны Коля.
— И только их?
— Еще гранату для «Ослопа». Из него он сжег «Куницу». Так пыхнула! Взрыв пришиб маненько немцев, мы с Колей тем воспользовались и постреляли гадов. Остальных прибили вертолетчики имперцев — вовремя поблизости случились.
— А воду в фляге Николай не чаровал?
— Не знаю, — Владислав пожал плечами. — Мне не говорил.
— Отдыхай!
Супруга встала и ушла. Николая она застала в столовой летней кухни. Он задумчиво курил, пуская дым в беленый потолок. Увидав хозяйку, смущенно загасил окурок в пепельнице. Ее, как видно, взял в буфете, там посуда стояла за стеклянной дверцей.
— Извините, — повинился юный волхв. — Мне, наверное, следовало во двор выйти.
— Курите! — улыбнулась Вера Тимофеевна, присаживаясь на свободный стул. — Во дворе прохладно, а вы помылись. Еще простудитесь.
«Какой воспитанный! — подумала она. — А на вид не скажешь. Обычный поселковый мальчик».
— Хочу спросить, — продолжила. — Владислав мне рассказал, что вы промыли ему раны водой из фляги.
— Было, — Николай кивнул.
— Где эта фляга?
— Сейчас…
Он встал и начал рыться в рюкзаках. Наконец, извлек наружу флягу в матерчатом чехле и протянул ее хозяйке. Та взяла и слегка встряхнула. Немного, но вода там была. Вера Тимофеевна вытащила пробку, достала из буфета стакан и перелила в него жидкость. Ее набралось чуть больше половины. Подняв стакан, женщина посмотрела сквозь него на лампочку.
— Ага! — произнесла довольно. — Я так и думала.
— Что там? — с любопытством спросил ее Несвицкий.
— Смотрите!
Вера Тимофеевна протянула ему стакан. Он взял и тоже посмотрел на свет. И поначалу не заметил ничего — обыкновенная вода. Но, приглядевшись, различил в ней рой крохотных зеленых точек. Они плясали в жидкости, как пузырьки в газированной воде. Но те стремятся вверх, а эти будто бы кружили. Ну, и по размеру гораздо меньше пузырьков.
— Что это?
— Корпускулы здоровья. Почему вы спрашиваете? Ведь вы и зачаровали эту воду.
— Я⁈..
— Странно это слышать, — удивилась Вера Тимофеевна. — А кто ж еще? Мне Владислав рассказывал, как вы патроны чаровали и гранату… Потом — и воду. Другого волхва ж с вами не было.
— С патронами случайно получилось, — растерянно промолвил Николай. — Взял в руки магазин, а тот лежал в воде. Я воду вытряхнул, достал патрон, чтоб разглядеть, а после этого защелкнул в магазин обратно. Тут все они и побелели. Не успел подумать, как слышу голоса. Ну, вставил магазин в «Гадюку», смотрю, а немцы ополченцев мучат. Одного сожгли. Я стал стрелять… После Владислав сказал, что у меня патроны зачарованные, другими чернокнижника убить нельзя. А вот гранату я сознательно зачаровал, перед этим полил ее водой из фляги… Но про корпускулы впервые слышу.
— Странно, — вновь удивилась Вера Тимофеевна. — Волхование так просто у людей не проявляется. Врожденная способность и, кстати, очень редкая. Хоть вы и юноша, но знать должны.
— Да тут такое дело… — Николай вздохнул. — Меня в траншее после взрыва мины засыпало землей. Сколько я под нею пролежал, не знаю, но, думаю, довольно долго. Очнулся от нехватки воздуха, во рту земля, в груди печет… Как-то выбрался наружу. Но длительная гипоксия, случившаяся из-за асфиксии не прошла бесследно. От недостатка кислорода в голове, как видно, погибли клетки мозга. Я о себе почти что ничего не помню.
«А мальчик образованный, — сообразила Вера Тимофеевна. — 'Асфиксия», «гипоксия», «клетки мозга»…
— Документы сохранились? — спросила.
— Увы! — юный волхв развел руками. — Были в вещевом мешке, в него попала мина… Помню имя и фамилию и то, что, вроде, рос в детдоме. Лет сколько мне — и то не знаю.
— Семнадцать-восемнадцать, — сказала Вера Тимофеевна. — По виду.
— Думаю, что больше, — не согласился Николай. — Просто я худой, скорее даже тощий, потому и выгляжу моложе. Владислав назвал меня «ледащим», — тут он вздохнул. — Вот и не знаю, что мне делать? Память потерял, документы взрывом развеяло. На что я годен?
— На многое, — решительно сказала Вера Тимофеевна. — Вы волхв, пусть даже и не помните себя, но это дело поправимое. С документами поможем. Главный врач оформит вам удостоверение сотрудника больницы, где я работаю. Это для начала. По его запросу выдадут и паспорт. Ваш случай не единственный. Бывало, привозили к нам людей без документов и не помнящих себя. Попали под обстрел, контузия… Кто-то после вспоминал, как его зовут на самом деле, другие так оставались с придуманным им именем. Война… Вы же пока потрудитесь в больнице, где станете чаровать нам воду.
— Не имею представления, как это делать.
— Расскажу, — улыбнулась Вера Тимофеевна. — У нас работал волхв. Старенький совсем, седой, морщинистый, но с очень сильный даром. Автоклав с водой наполнял корпускулами за полчаса. Правда, после чародейства отдыхал полдня. Он нам показывал и объяснял, как это делает, но мы, конечно, лишь глазели — способностей-то нет. Душевный человек Матвеич был, простой, доступный. Другие волхвы задирают нос, а он держался с нами наравне. Спас тысячи людей. Как началась война, пришел в больницу, и в ней, считай, что жил. Там и погиб. Больницу обстреляли, снаряд попал в палату, где отдыхал Антип Матвеевич. А у него покрова не имелось, он волхв всего лишь первого разряда. Погиб на месте…
Она вздохнула.
— Выходит, что эта вода целебная? — спросил Несвицкий, ткнув рукой в стакан.
— Не представляете, насколько, — кивнула Вера Тимофеевна. — Если ею обработать раны… Не так, конечно, как вы на Владислава лили, а приложить тампон, смоченный водой с корпускулами, то заживают в считанные дни. Нет воспалений и абсцессов. По ложке внутрь в течение трех дней — и восстанавливаются внутренние органы. Помогает даже бы в, казалось, безнадежных случаях.
— Я не уверен, что смогу опять ее зачаровать.
— А мы попробуем! — предложила Вера Тимофеевна. Он взяла флягу и сходила с ней кухню. Вернулась с полной. Протянула ее Николаю. — Приступайте!
— Что нужно делать?
— Возьмите ее в руки и представьте человека, которому пытаетесь помочь. Он ранен или болен и нуждается в лечении. Антип Матвеевич перед тем, как чаровать, ходил в палаты и смотрел на пациентов. Настраивался, как говорил нам.
— Попытаюсь.
Николай взял в руки флягу и закрыл глаза. Почему-то ничего не представлялось. Он подумал о жене. Маша долго умирала, рак в ее возрасте убивает долго. Николай Михайлович задействовал все связи, снял со счета накопленные сбережения, покупал лекарства за границей — те, которые советовали медики и о которых сообщали в интернете. Ничего не помогло, врачи лишь развели руками. За такую воду он тогда бы ничего не пожалел… Нет, не выходит. Лицо жены мелькнуло перед взором и пропало. Он вздохнул, и тут внезапно накатило — зримо, ярко… Грохот пулеметов, на камнях под жарким солнцем Пандшера лежит Сергей Стеценко. Из пробитой шеи струйкой брызжет кровь. Николай пытается зажать артерию, кровь пробивается сквозь пальцы, фонтанирует, лицо Сергея на глазах бледнеет и приобретает серый цвет…
— Николай!
Несвицкий медленно открыл глаза. Нет, перед ним был не Афганистан, а знакомая столовая на летней кухне, где он сидит, сжимая в руках флягу. Перед ним стоит хозяйка дома и смотрит на него взволнованно…
— Что с вами было? — спросила Вера Тимофеевна. — Лицо вдруг словно помертвело. Вы что-то вспомнили?
— Смерть друга. Он умер на моих руках.
— Понятно, — она забрала флягу, вытащила пробку, налила воды в пустой стакан, извлеченный из буфета. Подняла его к глазам. — Ого! — воскликнула. — Какой насыщенный раствор! Взгляните!
— Я вам верю, — ответил Николай. — Извините, но мне хотелось где-нибудь прилечь. Найдется место?
— Идемте!
Закупорив флягу и положив ее стол, Вера Тимофеевна отвела Несвицкого в дом, где быстро застелила старенький диван. После чего ушла. Николай разделся, залез под одеяло, и тут же отрубился. А хозяйка, вернувшись в летнюю столовую, вновь взяла стакан с водой из фляги, подняла его к лампочке. Затем достала воронку из буфета и аккуратно слила воду в флягу.
— Волхв! — произнесла довольно. — И очень сильный. Степан Андреевич завтра обомлеет.
Выключив в столовой свет, она закрыла двери на замок и зашагала в дом. Флягу забрала с собой…
Подняли его рано. Николай оделся, сходил в уже знакомый малый домик в огороде, ополоснул лицо под умывальником и отправился в столовую. Позавтракали пышными оладьями с густой сметаной, запили это чаем.
— Я вызову машину из больницы, — объявила Вера Тимофеевна. — За волхвом обязательно пришлют.
— Зачем? — пожал плечами Владислав. — Сам отвезу.
— Ты раненый!
— Нормально себя чувствую, мне не мешки грузить.
Вера Тимофеевна слегка поспорила, но быстро сдалась и ушла переодеваться.
— Возьму в больнице у нее конверты, — промолвил Гулый. — У них там есть большие, из коричневой бумаги для простерилизованных инструментов. Разложу в них деньги и развезу по семьям, если ты не против.
— Нет, — согласился Николай. — А справишься один? Меня, похоже, в оборот возьмут, поэтому, когда освобожусь, не знаю. Охрана не нужна? Может, в батальоне попросить? Большие деньги.
— Обойдусь! — махнул рукою Владислав. — Здесь, на поселке, все свои, бандитов нет. К тому ж я на машине. Зашел, отдал, уехал.
— Не напейся только, — сказал Несвицкий. — Могут предложить, чтоб помянул товарищей.
— Сказал же на машине! — буркнул Владислав. — Я за рулем не пью.
— Действуй! — кивнул Несвицкий…
В столовой он переоделся в одежду, принадлежавшую ушедшему Бойко, оставив только берцы. Ходить в мундире не хотелось, к тому ж тот был грязный. Подумав, он вытащил из рюкзака три пачки денег — две купюрами по 100 экю и еще одну по 50. Ровно его доля. Рассовал их по карманам куртки. Под нее надел ремень с трофейным пистолетом. Автомат решил не брать. Он в гражданском, патруль прицепится, а документов нет…
Пока он этим занимался, напарник выгнал автомобиль из гаража. Внешне тот походил на древний «Запорожец» и «Москвич» в одном флаконе. Покрашен кистью в черный цвет, похоже, что не в первый раз.
— Нормальная машина, — успокоил Гулый, заметив взгляд напарника. — Еще в империи собрали. Ей сносу нет. Мотор два раза перебрал, подвеску заменил, теперь несется, как дурная.
Впечатленный такой характеристикой, Николай полез в салон, где примостился позади. Вера Николаевна села рядом с мужем. Гулый отворил ворота и выгнал крашенную колымагу со двора. Ехали довольно долго. Сначала по поселку, мимо одинаковых домов из шлакоблоков, оштукатуренных и побеленных. Крыши — без фронтонов, четырехскатные. Улицы без твердого покрытия, подсыпанные шлаком. Миновали шахтные строения с высокой башней, над которой крутились огромные колеса.
— Подъемник, — объяснил напарник. — На этой шахте я проходчиком работал до войны.
После шахты начался асфальт. Покоцанный и с выбоинами, но все же не грунтовка, подсыпанная шлаком. Скоро их колымага вкатила в многоэтажную застройку и, попетляв по улицам, остановилась у массивного здания с квадратными колоннами.
— Центральный госпиталь, — сказал напарник. — До войны — главная больница области. Приехали.
Поднявшись по ступенькам, они вошли в центральный холл, где разделились. Владислав, невнятно буркнув, что навестит товарища из батальона, который здесь лежит, куда-то удалился, а Вера Тимофеевна повела Несвицкого вверх по широкой лестнице, выложенной мраморными плитами. Было видно, что некогда та знала времена получше. Плиты были вытерты подошвами, и кое-где с краев обколоты. Дубовые накладки на перилах потемнели и местами выщербились.
— Больницу при империи построили, — пояснила Вера Тимофеевна, заметив выражение лица Несвицкого. — Наш край тогда богатый был, денег всем хватало: и школам, и больницам, и коммунальщикам. Но после отделения все в стране раскрали, растащили. Вдобавок мы еще воюем с славами. Руководство республики поддерживает нас, как может, но возможности их скромные. Операционные и процедурные у нас нормальные, палаты ремонтируем. Но для административных помещений госпиталя средств не хватает.
В коридоре второго этажа оба подошли к высокой двери с закрепленной на ней табличкой: «Главный врач Кривицкий С. А.».
— Госпиталь должен возглавлять начальник, — сказала Вера Тимофеевна, остановившись перед ней, — но Степан Андреевич не захотел, чтобы его так называли. Сказал: «Я главный врач и им останусь!» Он практикующий хирург.
— Хороший?
— Замечательный, его и за границей знают. Столько спас людей! После того, как славы отделились, куда его не зазывали! В империю, Европу, к арабам в Эмираты. Сулили золотые горы. Отказался уезжать. Ответил: «Я своих больных не брошу!» Его тут очень уважают.
Они вошли в приемную и поздоровались с сидевшей за столом немолодой, приятной женщиной.
— Я волхва привела, Ираида Павловна, — сообщила Вера Тимофеевна, — как и звонила.
— Заходите, — кивнула секретарша, с любопытством посмотрев на Николая. — Степан Андреевич вас примет.
Они зашли. Кабинет главного врача впечатления не производил. Стол, шкафы в углу, стулья возле стен. Паркетный пол, вытертый подошвами до неприличия. Лишь возле стен он остался медно-желтым, тем самым напоминая, что некогда он был богатым и красивым. За столом сидел плотный, немолодой мужчина. В коротких волосах — густая седина. Одет в халат поверх костюма — белый, разумеется.
— Здравствуйте, Степан Андреевич! — сказала Вера Тимофеевна, и Николай понял, что она робеет. Он тоже поздоровался и любопытством посмотрел на знаменитого хирурга.
— Вам тоже не хворать! — улыбнулся им Кривицкий. — Значит, волхва привели? Присаживайтесь! — он указал на стулья у стола.
Они расселись. Главный врач уставился на Николая.
— Как долго практикуете? — спросил, и Николай расслышал в его голосе сомнение.
— Не помню…
В нескольких словах он рассказал свою историю. Кривицкий слушал молча, и в его глазах читалось недоверие.
— Странно это слышать, — произнес главврач, когда Несвицкий смолк. — Волхв поступает в ополчение, как рядовой боец. Воюет, получает асфиксию, теряет память, поэтому не знает о своих способностях. Но уничтожил чернокнижника и немцев в зачарованных кирасах… Извините, но не верю.
Николай пожал плечами, вынул из кармана документы и звезду убитого им чернокнижника и положил перед Кривицким. Тот сначала взял офицерское удостоверение.
— Готфрид фон дер Ляйнен, — прочел фамилию и имя и стал переводить с немецкого: — Состоит на службе в Бундесвере, чин — гауптман. Маг четвертого разряда, — он взял восьмиконечную звезду, рассмотрел и положил на стол. — Убедили. Ну, ладно, справились вы с магом, зачаровав патроны, но корпускулы здоровья… Это разные способности, насколько знаю.
— Мой муж вчера в бою получил три раны, — поспешила пояснить Вера Тимофеевна. — Осколочные. Две поверхностные, хотя одна большая, еще один осколок пробил бедро навылет. Николай Михайлович промыл их водой из фляги и забинтовал. Вчера я осмотрела мужа. Раны затянулись, покрылись корочкой, их даже бинтовать не нужно. Муж практически здоров. Вот еще, — она извлекла из сумки флягу и положила на стол перед начальником. — На моих глазах Николай Михайлович вчера зачаровал.
Кривицкий молча взял пустой стакан, стоявший у графина перед ним, плеснул в него из фляги и поднес к глазам.
— Ничего себе! — он охнул, похоже, что от неожиданности. — Какой насыщенный раствор! — Кривицкий ловко опорожнил стакан обратно в флягу, не расплескав ни капли, и закупорил ее пробкой. — Как долго шел процесс?
— Я не смотрела на часы, — смутилась Вера Тимофеевна. — Но быстро, минут, наверно, пять.
— Понятно, — кивнул Кривицкий. — Спасибо, Вера Тимофеевна. С вами все. Оставьте нас вдвоем.
Медсестра ушла. Главный врач посмотрел на Николая.
— Не обижайтесь на неласковый прием. Поверить было трудно. Волхв в Царицино — большая редкость, их и в империи не очень много. А тут приходит юноша, худенький и маленький. И вообще… — он сделал паузу.
— Ледащий, — улыбнулся Николай.
— Вот именно, — кивнул главврач. — И говорит, что он может изготавливать раствор здоровья. При этом уверяет, что в бою утратил память и ничего знает о своих способностях. Вы б поверили?
— Я бы волхва испытал, — сказал Несвицкий.
— Значит, вы согласны на испытание?
— Конечно, — Николай кивнул. — Но есть условия.
— Какие?
— Перед испытанием мне покажут пациентов — из тех, кто вызывают наибольшее желание помочь. Второе. Если испытание пройдет успешно, вы поможете мне с документами. Мой паспорт разнесло разрывом мины в клочья — в вещмешке лежал.
— Почему не хотите восстановить его в полиции?
— Я не гражданин республики. Придется ехать за границу, а без документов меня туда не выпустят.
— Понятно, сделаем, — кивнул главврач и снял трубку с телефона. — Ираида Павловна, пригласите заведующую детским отделением и сестру-хозяйку.
Обе женщины явились буквально через несколько минут. Одна немолодая, полная, с простым, невыразительным лицом; вторая лет примерно тридцати, высокая и стройная. Красивая. Тонкие черты лица, вишневые глаза в густых ресницах под соколиными бровями. Смотрит сумрачно, но хороша! Накрахмаленный халат выгодно подчеркивал трепетную грудь приличного размера, литые бедра и мускулистую попу. Николай лишь мысленно вздохнул, глянув на такой «пейзаж». Не для него фемина.
— Дарья Николаевна, — Кривицкий посмотрел на немолодую женщину. — Чистый автоклав наполнить питьевой водой. Наш новый волхв, — он указал на Николая, — приготовит раствор здоровья.
— Я поняла, Степан Андреевич, — кивнула женщина с простым лицом и вышла.
— Марина Авенировна, — сказал главврач красавице. — Покажите Николаю Михайловичу своих вчерашних пациентов. Ему необходимо проникнуться настроем перед чарованием. А это вот раствор, который он сегодня сделал, — Кривицкий протянул ей флягу. — Разбавьте перед применением примерно втрое — очень высокая концентрация.
— Спасибо, Степан Андреевич! — воскликнула красавица, буквально вырвав флягу из руки начальника. — Как вовремя!
— Ему спасибо, — главврач кивнул на Николая. — Если с автоклавом выйдет, легче станет всем. Проводите волхва.
— Николай Михайлович, прошу за мной, — произнесла красавица.
В сопровождении заведующей отделением Несвицкий по проходу между корпусами, прошел в соседний корпус, где посетил палаты. Через полчаса он выбежал во двор, где, ломая сигареты, жадно закурил.
— Не угостите?
Он повернулся: рядом обнаружилась заведующая. Он дал ей сигарету и щелкнул зажигалкой.
— Табак хороший, — сказала Марина Авенировна, затянувшись. — Давно такого не курила.
— Трофейный, — Несвицкий протянул ей пачку. — Возьмите, у меня еще есть.
Она кивнула и забрала. С минуту они курили молча.
— То, что вы мне сегодня показали… — он заскрипел зубами. — Я много чего видел в жизни, в том числе и раненых детей. Но столько крох! Возможно, вам привычно…
— К этому привыкнуть невозможно, — перебила его врач. — Я здесь с самого начала военных действий, и до сих пор привыкнуть не могу. Спасибо за раствор, он очень пригодится. Возможно, что получится вытянуть и тех, кого считали безнадежными.
— Как это все произошло? — спросил Несвицкий.
— Прилетело в детский сад. Славы целенаправленно обстреливают школы и сады. Хотят, чтобы нам стало больно. Дескать, как посмели отложиться от их «демократического» государства! Мерзавцы! Если б знали, как они издеваются над ополченцами, попавшими к ним в плен.
— Знаю, — кивнул Несвицкий. — Одного немецкий чернокнижник сжег на моих глазах.
— А вы?
— А я его убил. И остальных фашистов, бывших с ним. Марина Авенировна, ведите меня к автоклаву…
Сестра-хозяйка заглянула в кабинет Кривицкого.
— Разрешите?
— Заходите, Дарья Николаевна, — кивнул главврач, — присаживайтесь.
Сестра-хозяйка последовала приглашению.
— Рассказывайте.
— Все сделала, как вы велели, — начала сестра-хозяйка. — Раствор разлили в емкости, распределили их по отделениям. Три бутылька отдали представителям других больниц. Очень были рады! Благодарили и еще просили.
— Потерпят. Следующую партию направим в полевые госпитали, — сказал Кривицкий. — Им нужнее.
— А вдруг опять прилеты в город?
— Несвицкий новой начарует. Вы же сами видели: десятиведерный автоклав за двадцать пять минут! Я специально засекал. Очень сильный волхв.
— Это точно, — кивнула Дарья Николаевна. — Где вы нашли такое чудо?
— Вы не поверите, но сам пришел, — Кривицкий улыбнулся. — Вернее, привели. Вера Тимофеевна, сестра из терапии. Он с ее мужем воевал на подступах к Царицыно. Там и проявился его дар.
— А по виду — мальчик, — сказала Дарья Николаевна. — Тщедушный, тощенький.
— Ледащий, — засмеялся главный врач. — Так он о себе сказал. Не заблуждайтесь, Дарья Николаевна. Этот мальчик много испытал и видел множество смертей. Сам убивал. У него глаза матерого головореза, я насмотрелся на таких. Но душою добрый, и это тоже видно. Накормили парня?
— Конечно! — сестра-хозяйка даже чуть обиделась. — Сразу после волхования. Он так много съел! Подносить не успевали. Все в столовой удивлялись: куда что лезет?
— Не жалейте! — махнул рукой главврач. — Пусть ест. Да за раствор ему из ресторана блюда можно приносить!
— Так нам не жалко, — поспешила Дарья Николаевна. — Просто любопытно было и немножечко печально. Поварихи чуть не прослезились — такой худющий! Видно много голодал.
— Откормим, — главный врач махнул рукой. — Переодели?
— Как вы велели, во все новое. У нас на складе обмундирования хватает — привозят из империи жертвователи. Едва нашли его размер, там в основном большие. Он выбрал куртку-парку, полукомбинезон, свитер и подшлемник. Назвал все этой «горкой». Я такого слова не слыхала. Откуда это?
— Наверное, оттуда, где он рос, или, где воевал. Чего, чего, а этого наш волхв хлебнул в достатке.
— У него с собою пистолет, — понизив голос, сообщила Дарья Николаевна. — Носит на ремне под курткой.
— Как видите, я не ошибся, — кивнул главврач. — Привык к оружию.
— Но в госпитале? С пистолетом⁈
— До госпиталя еще добраться нужно, а в городе довольно беспокойно. Контрразведка сбилась с ног, вылавливая террористов — проникают в город постоянно. А наш волхв собственноручно уничтожил чернокнижника Германии. Да за такое славы будут горло грызть! Пусть ходит с пистолетом, если хочет… — главный врач задумался. — Кстати, Дарья Николаевна. Нельзя ли подобрать Несвицкому жилье поближе к госпиталю? Он сейчас живет у Веры Тимофеевны — в поселке возле шахты, а это очень далеко.
— С жильем проблема, — пригорюнилась сестра-хозяйка. — Свободного-то нет. Сами знаете: указом главнокомандующего все излишки изъяты у владельцев и переданы беженцам. Тех подселяли даже в семьи — с их согласия, конечно, и люди брали. Беда-то общая…
— Может, кто из наших согласится приютить? Из тех, кто живет неподалеку?
— Не знаю, — Дарья Николаевна задумалась. — Идеально было б у Мережко.
— Марины Авенировны?
— Ее. Живет одна в двухкомнатной квартире буквально в двух шагах от госпиталя. Дом старый, стены толстые, окна — на восток. При обстреле снаряд не прилетит. Но…
— Что?
— Сомневаюсь, что Мережко согласится. Женщина без мужа, а волхв — мужчина. Что люди скажут?
— Во-первых, он почти что мальчик, — хмыкнул главный врач. — Во-вторых, она вдова. Какие разговоры? В-третьих, нам очень нужен волхв. Надеюсь, Марина Авенировна поймет. Сам с ней поговорю. Кстати, где Несвицкий? Чем занят?
— В библиотеке. Читает книгу.
— Да? — Кривицкий поднял бровь. — Какую?
— «Практическое волхование».
— У нас такая есть?
— От Матвеича осталась. Он сам погиб, а книга уцелела. Наследников он не имел, поэтому отдали к нам в библиотеку. Лежала никому не нужная, а тут Несвицкий и спросил: если что-нибудь про волхование? Вот я и вспомнила. Он еще газеты читал в библиотеке. Пролистал все, что были.
— Память восстанавливает, — кивнул главврач. — Верней, пытается. Серьезный парень. Вот что, Дарья Николаевна, пусть он зайдет ко мне.
Сестра-хозяйка удалилась. Через несколько минут в кабинет вошел Несвицкий. В новой «горке» он выглядел куда солидней, чем потрепанной одежде при первом разговоре. Уже не мальчик — молодой мужчина.
— Присаживайтесь, Николай Михайлович, — Кривицкий указал ему на стул. — Вы испытание прошли, и я исполню обещание. Вот удостоверение, — он придвинул волхву книжечку в малиновой обложке. — Документ серьезный, с ним можно выходить на улицу и в комендантский час. Медика пропустят.
— Спасибо! — Несвицкий взял удостоверение.
— Там нужен снимок, — продолжил главный врач. — Рядом с госпиталем есть цифровая фотография. Сделают за пять минут. Принесете Ираиде Павловне, она приклеит и печать поставит. Деньги есть?
— Найду, — кивнул Несвицкий.
— Если нужно, можем выплатить аванс. Вы приняты на должность волхва — есть такая в госпитале. Ввели, когда Антип Матвеевич работал. Когда погиб, вакансия осталась, а я ее не закрывал — как чувствовал, что пригодится. Оклад как у хирурга высшей категории, то есть тысяча ефимков. Медиков здесь ценят.
— Спасибо, — вновь сказал Несвицкий.
— Еще одно. Есть предложение поселить вас ближе к госпиталю. Так безопасней и при срочной надобности вы быстро явитесь в госпиталь. Предупреждаю сразу: с жильем в Царицыно не просто — город переполнен беженцами. Отдельной квартиры предоставить не смогу.
— Могу пожить в каком-нибудь чуланчике, — пожал плечами волхв. — Я человек неприхотливый.
— О чем вы, Николай Михайлович⁈ — обиделся Кривицкий. — Чтобы я ценнейшего специалиста определил в чулан? Есть вариант подселить вас к Марине Авенировне. С тех пор, как муж ее погиб, одна живет в двухкомнатной квартире. Дом рядом с госпиталем.
— А она не будет против? — смущенно произнес Несвицкий. — Как-то неудобно — мужчину к женщине.
— Это никого не удивит, — успокоил главный врач. — В нынешнем Царицино такое сплошь и рядом. Я же объяснил вам ситуацию с жильем. Мы не в любовники вас предлагаем, а постояльцем. Я с ней поговорю. Для любовника Марины Авенировны вы слишком молоды — разница в двенадцать лет, — Кривицкий усмехнулся. — Ей тридцать два, а вам от силы двадцать. Вас девушки должны интересовать. Их госпитале, к слову, много.
— Я заметил, — кивнул Несвицкий. — Персонал сплошь женщины. Мужчин почти не видно.
— Война забрала, — главный врач вздохнул. — Семь лет воюем. Тот же муж Марины погиб во время операции. Их госпиталь накрыли артиллерией. Отличный был хирург и человек хороший! После трагедии прошло четыре года, но Марина мужа не забыла. Будьте с ней поделикатней.
— Она еще не согласилась.
— Уговорю, — махнул рукой Кривицкий. — Марина — человек с понятием. Самой же будет веселее, чем одной в пустой квартире. Пока закончите с удостоверением, решу вопрос.
— Понял, — ответил волхв и удалился.