7.
Фон Лееб с брезгливостью смотрел на застывшего напротив командующего вооруженными силами Славии. Ишь, разрядился, павлин! Мундир оливкового цвета обвешен орденами, эполеты с бахромой из золотых шнуров, аксельбанты с золотыми наконечниками и драгоценными камнями. Павиан бесхвостый!
— Подойдите, маршал, — велел фон Лееб.
Командующий подчинился. Присесть ему не предложили, и слав стоял, потея и при этом подобострастно глядя военного советника Германии. Так официально именовалась должность фон Лееба. Хотя любой в столице знал: как немец скажет, так и будет, никто не заикнется против. Почему? Да потому что без помощи Германии Славия проиграла бы войну мятежной территории. Более того, экономика страны давно бы развалилась без существенных дотаций из Европы. За годы независимости Славия потеряла крупнейшие производства, построенные еще империей. Что-то выкупили и закрыли иностранцы, что-то сами развалили. Нельзя безудержно воровать, ничего не вкладывая в предприятия. Но руководство Славии приходило к власти, чтобы красть, и хватало все, до чего дотягивались руки. Еще здесь брали взятки — от младшего инспектора дорожного движения до президента. На все существовал тариф. Нет, лично президент и высшие чиновники с просителями не встречались — для этого имелись подчиненные, они и заносили деньги в кабинет начальнику. Выборная должность в короткий срок обогащала: в прошлом мелкий бизнесмен, актер или бандит становились владельцами солидных состояний. Поэтому за власть держались. За спиной маячили такие же алчные, которые желали получить свой профит. На очередных и, как правило, скандальных выборах за кормушку бились насмерть.
— Объясните, маршал, как получилось, что так тщательно разработанная нами операция по взятию Царицыно, — слово «нами» советник произнес с особой интонацией, потому что сам ее придумал, — провалилась с треском?
Фон Лееб говорил со славом по-варяжски, он отлично знал язык противника. В Славии варяжский запрещен? Плевать! Не хватало изучать убожество, придуманное унтерменшами. Они сами его плохо знают и чуть что лепечут на варяжском.
— Вы же знаете, герр генерал, — судорожно сглотнув, ответил маршал, — что всему виной нелепая случайность. Группа наших доблестных союзников была уничтожена на подступах к Царицыно, вследствие чего склад боеприпасов не взорвали. Наши спящие ячейки остались без сигнала к действию и не получили деньги. Пятая колонна не сработала. В этом нет моей вины.
— Неужели? — фон Лееб засопел. Унтерменш пытался оправдаться, перекладывая провал на немцев. Сволочь! — Я напомню, что оперативное сопровождение диверсии обеспечивали ваши люди. Что мне обещали? Группу гауптмана фон дер Ляйнена встретят неумелые и плохо вооруженные ополченцы. Мол, моим штурмовикам они лишь на зубок — так кажется говорят варяги. Но в итоге в бой с германскими солдатами вступили первоклассные бойцы под командованием волхва. Вы слышали, маршал, волхва! Моих людей убили зачарованным оружием. Вы следите за новостями нашего противника? Там об этом рассказали с упоением. Показали уничтоженных солдат, бронемашину, взяли интервью у волхва.
— Мы не знали о его существовании. Сведений не поступало.
— Что блестяще говорит об уровне разведки Славии. И еще о вашей контрразведке. Я ничуть не сомневаюсь, что в Царицино были осведомлены, кто, зачем, с какой задачей направляется к их городу. Потому и бросили навстречу группе лучшее подразделение и волхва. В усиление придали вертолет. У бедняги фон дер Ляйнена не имелось шансов.
— Виноват, герр генерал! — поспешил командующий. — Проведу расследование, виновных накажу.
— Разумеется, накажете, — кивнул фон Лееб. — Но теперь вопрос к вам лично. Почему после провала миссии с диверсией вы начали наступление, хотя я рекомендовал вам этого не делать. Неужели было не понятно, что мятежники вас ждут? Что они подготовлены? Ведь так и получилось. Батальоны угодили в огневой мешок. Целый день их беспощадно избивали артиллерией и авиацией, не давая отойти, а не то, чтобы прорваться. Две бригады понесли ужасные потери, в них осталось от силы пара тысяч человек, да и то из подразделений обеспечения. Основная часть бойцов потеряна. Мы учили их почти что год, снабдили оружием и техникой. Десятки миллионов экю буквально растворились в воздухе. Что вы на это скажете?
— Мои солдаты рвутся в бой, — насупился командующий. — И не понимают, почему им запрещают убивать мятежников, которые посмели покуситься на территории, принадлежащие республике. И я не в силах сдерживать их гнев.
«Так он еще и огрызается! — неприятно удивился генерал. — Дерзкий унтерменш!»
— Скажите, маршал, у вас же имеется домик в Ницце? — спросил с ехидцей в голосе. — Участок в полгектара, вилла в три этажа, отделанная мрамором? Вид на море… Сколько вы заплатили? Пять миллионов экю?
— У меня нет дома в Ницце, — буркнул маршал.
— Ну, конечно, — пожал плечами генерал. — Он оформлен на имя вашей тещи. Пенсионерка накопила столько денег! Считаете, что в это кто-нибудь поверит? В суде, к примеру?
— В суде? — вдруг севшим голосом спросил командующий.
— Именно. Представьте, вдруг вам предъявляют обвинение в коррупции. Ведь любопытно, как у маршала республики, чье жалованье не позволяет накопить на домик в Ницце, он вдруг появился. Никакие адвокаты не помогут. Тюремный срок и конфискация имущества — недвижимости, денег на счетах в швейцарских банках. Вы думали, что мы о них не знаем? Заблуждаетесь.
— Герр генерал! — маршал внезапно рухнул на колени. — Не губите! Сделаю, что скажете!
— Встаньте, маршал! — фон Лееб сморщился. — Не позорьте свой мундир, — и продолжил, когда командующий подчинился. — Конечно, сделаете. Вот контрольное задание. Мой близкий друг, маг Герхард фон дер Ляйнен, чрезвычайно сокрушен тем, что сын его погиб, и жаждет мести. Он требует крови волхва мятежников. У вас в Царицыно остались спящие ячейки?
— Полагаю, да, — ответил маршал. — Уточню у руководителя разведки.
— Уточните, — кивнул фон Лееб. — И, если есть, сообщите им задание. Волхв должен умереть! Герхард фон дер Ляйнен обещает исполнителям сто тысяч экю. Еще они получат паспорта Германии, я это гарантирую.
— Отличная награда! — сказал командующий. — Желающих найдем.
— Вот и займитесь, — приказал фон Лееб. — Я вас не задерживаю, маршал…
Командующий, вернувшись от советника Германии, вызвал руководителя разведки Славии. Сообщив ему, чем недоволен немецкий генерал (интимные моменты разговора, конечно, опустив), маршал рявкнул:
— Теперь, педрила, слухай! Твои дебилы проворонили волхва, теперь пускай и разгребают говно, которое подкинули союзникам. Волхва — замочить и побыстрей! Как это сделаешь, насрать, но, чтобы наглухо. Сам поедешь к фронту, и там организуешь. Понял?
— На фронт? — скривился начальник ГУРа[1].
— Нет, блядь, будешь отдавать приказы из кабинета в Борисфене! — воскликнул маршал. — Хватит! Наруководил уже. Не справишься, вернешься торговать щенками. Не забыл еще, как перекрашивал их, чтобы втюхать подороже? Покупатели об этом помнят и будут рады встрече с продавцом, когда с него погоны снимут. Но это ерунда. Сепаратисты быстро доберутся до тела главного разведчика — ты им прилично насолил. Ведь охрану с тебя снимут. Все понял?
— Да, пан маршал! — щелкнул каблуками генерал.
— Немец обещал сто тысяч исполнителю, — сообщил командующий. — Плюс гражданство Германии. Солидный куш! Мне отстегнешь двадцать тысяч с суммы. Сколько сам возьмешь, насрать, но чтоб старались.
— Будет сделано, не сомневайтесь!
— Иди…
«Жадная скотина! — думал контрразведчик, шагая к выходу из штаба вооруженных сил республики. — Щенков моих припомнил! А сам бандитов крышевал. Я, по крайней мере, не убивал предпринимателей. Двадцать процентов запросил! Десять бы хватило. Мне, что, с них тоже двадцать взять? Мало будет, а на шестьдесят они, скорей, всего не согласятся…» Но потом руководитель вспомнил, что деньги платит немец, а это значит, что не в славских кунах, а в экю. Вот это совсем другое дело. За шестьдесят, нет, пятьдесят тысяч экю исполнители найдутся…
О кипевших в отношении его страстях Николай не подозревал. В те же дни произошло сразу несколько замечательных событий. Для начала он стал кавалером ордена Святого Георгия Победоносца. Случилось это так. Зачаровав раствор, он подкреплялся в столовой, когда в нее вбежал взволнованный Кривицкий.
— Николай Михайлович, — закричал с порога. — Быстро собирайтесь. В полдень в зале для приемов резиденции главнокомандующего пройдет вручение наград. Вам нужно непременно быть!
— А что так спешно? — удивился Николай. — Не могли сказать заранее?
— Да как обычно в целях конспирации, — объяснил Кривицкий. — Узнают славы — обстреляют. А так пройдет без жертв и разрушений. Идемте! Я велел сестре-хозяйке подобрать вам подходящую одежду.
— А эта чем плоха? — Николай окинул себя взглядом. — Горка чистая, поглажена.
— Как вы не понимаете! — Кривицкий замахал руками. — Вы представляете наш госпиталь. Я не хочу, чтобы главнокомандующий увидел волхва в затрапезном виде.
Спорить Николай не стал: раз нужно, подчинился. Его одели в воинский мундир, сшитый из вошедшей в моду камуфляжной ткани. Расцветка — зимняя. К мундиру полагалось кепи с длинным козырьком и черные ботинки. Их обувать Николай не стал, оставив свои берцы. В конце концов он доброволец, а не военнослужащий. Их форма в уставе не прописана.
— После вручения чтоб сразу к нам, — предупредил Кривицкий. — Поздравим коллективом. Ни в одном из госпиталей республики нет кавалера ордена Георгия, а вот у нас — пожалуйста! Не представляете, как будут рады люди.
Николай пообещал. Госпитальный внедорожник отвез его к резиденции правителя республики — зданию на восточной оконечности Царицино. До войны здесь размещался Дом культуры сталеваров, а затем обосновался главнокомандующий. От фронта далеко, накрыть его из гаубиц довольно сложно, хотя, бывает, долетает. Это объяснил Несвицкому водитель, когда они остановились перед массивным зданием с колоннами, фризом и балюстрадой по сторонам крыльца.
Несвицкого здесь ждали: подбежавший порученец отвел его в просторный зал со стенами, отделанными серым мрамором. Такие ж мраморные плиты покрывали пол — богато жили сталевары. У одной из стен толпились люди, Несвицкий разглядел там Гулого и подошел. На напарнике был новенький мундир с погонами, на которых Николай разглядел по одинокой звездочке. Здесь это означало чин прапорщика.
— Поздравляю! — Николай потряс руку Владислава. — Теперь ты офицер.
— Меня еще на взвод поставили, — мрачно отозвался Гулый. — Какой я командир? Три года в рядовых ходил. Слушай, Коля, поможешь научить моих как нужно воевать? Мне ведь новобранцев дали из мобилизованных. Стрелять только по мишеням умеют, а больше — ничего.
— Хорошо, — пообещал Несвицкий. — Созвонимся на днях.
На этом разговор и завершился — в зал вошел оркестр, и под лепными сводами зазвучал гимн Нововарягии. Следом почетный караул в составе взвода внес в зал знамя молодой республики — бело-желтый-черный флаг на красном древке. От знамени империи он отличался только белой полосой. Взвод встал напротив и, повернувшись, замер.
— Главнокомандующий вооруженными силами республики Георгий Станиславович Качура, — объявили по трансляции.
В зал вошел мужчина лет пятидесяти, высокий, стройный, в мундире при погонах, где на поле, расшитом золотыми нитями, красовалось по одной звезде. Главнокомандующий был в невысоком чине — всего лишь генерал-майор. Да и его он принял по настоянию Собрания Республики, поскольку капитану командовать войсками было как-то несолидно.
— Господа! — обратился к ним Качура. — Сегодня по поручению Собрания Республики я вручу награды тем, кто отличился, защищая страну и наш народ. Живым и родственникам павших. Из уважения к памяти погибших с них и начнем…
Церемония не затянулась. По трансляции объявляли очередное имя, к главнокомандующему подходила женщина — мать или вдова погибшего, и генерал вручал ей красную коробочку с наградой. Жал руку, обнимал и что-то говорил. Все выглядело так сердечно, и Николай почувствовал, как к горлу подступил комок. Здесь героев чтили.
Последняя вдова с наградой отошла к другим.
— Для получения награды приглашается Георгиевский кавалер прапорщик Гулый! — объявили по трансляции.
Владислав отправился к главнокомандующему и в последние пять метров неуклюже ударил строевым. Несвицкий вздохнул, на это глядя. А что поделаешь — шахтер. В лаве строевым не ходят, а в батальоне ополченцев, как видно, этому умению не уделяли много времени.
Гулый, вскинув руку к кепи, доложил, что прибыл. Главнокомандующий прикрепил к его мундиру орден. К удивлению, Несвицкого, тот представлял собой не крест, а четырехконечную звезду из золотистого металла с медальоном в центре. Получив награду, Гулый повернулся к залу и снова вскинул руку к козырьку.
— Служу республике!
— Встаньте рядом, прапорщик, — велел ему главнокомандующий. Гулый подчинился.
— Для получения награды приглашается Георгиевский кавалер, доброволец, волхв Несвицкий, — прозвучало по трансляции.
На Николая накатило… Пружинистым и легким шагом он вышел в центр зала и, повернув налево, ударил строевым. Впечатывая подошвы берцев в мраморные плиты, приблизился к правителю, встал и вскинул руку к козырьку.
— Господин главнокомандующий! Доброволец волхв Несвицкий для получения награды прибыл!
— Орел! — Качура улыбнулся. — Сразу выправка видна. В каком был чине?
— Майор в отставке, — сообщил Несвицкий, нисколько не соврав.
— Почему мундир не носишь?
— Служил другой стране. Здесь доброволец.
— Ну, это мы поправим, — сказал Качура и посмотрел на адъютанта. Тот подал ему раскрытую коробочку. Генерал-майор взял орден и приколол его к мундиру добровольца.
— Поздравляю, кавалер. Носи знак с честью.
— Благодарю! — Несвицкий пожал руку генералу и повернулся к залу. Вскинул руку к козырьку: — Служу республике!
— Встань рядом, — велел главнокомандующий, Несвицкий подчинился.
— К торжественному маршу! — объявили по трансляции. — В честь Георгиевских кавалеров. Взвод — смирно! Равнение направо! Шагом марш!
Заиграл оркестр, и мимо Николая, Владислава и главнокомандующего, печатая шаг, прошел знаменный взвод. У Несвицкого повлажнели глаза. Он вскинул ладонь к кепи. Чтобы его так награждали раньше! Вызовут в штаб, сунут в руки коробочку и иди, воюй! А тут… Сам главнокомандующий, почетный караул со знаменем…
— Господа! — объявил главнокомандующий, когда взвод и оркестр удались. — Прошу в банкетный зал. Почтим память павших героев и выпьем за здоровье живых.
Несвицкий с Гулым присоединился к родственникам погибших ополченцев и в сопровождении распорядителя направились в банкетный зал. Он не видел, как Качура подозвал адъютанта и что-то приказал ему. Тот кивнул и удалился, а главнокомандующий пошел за ними следом.
Стол был накрыт довольно скромно: тарелки с бутербродами, рюмки с водкой, бокалы с пузырящимся шампанским на белой скатерти. Как говорится, чисто символически. Стульев нет, а-ля фуршет. Выпили, немножко закусили — и по домам. Мужчины остались в головных уборах.
— За павших воинов! — главнокомандующий поднял рюмку. — За героев! Царство им небесное.
Все молча выпили и закусили. Официанты разлили по второй. Напротив Николая стояли женщины во вдовьих платьях и платках. Они поглядывали на него, и он почувствовал себя неловко. Вот он выпендривался, строевым ходил, а их мужья и сыновья лежат в земле…
— Что загрустил? — спросил его главнокомандующий.
— Да вот припомнилось… — ответил Николай.
— Что?
— Стихи.
— Прочти!
Николай кивнул:
— Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же… [2]
Главнокомандующий крякнул:
— Умеешь ты тоску навеять. Да я об этом каждый день… Ты лучше б спел, как пел на кладбище.
— Так ведь не тризна, — растерялся Николай.
— А ты не поминальную, другую, — пожал плечами генерал. — О том, как мы деремся на войне. Такие знаешь?
— Спойте, Николай Михайлович! — загомонили женщины. — Уважьте!
— Ладно, — выдохнул Несвицкий, слегка подумав. — Хотели — слушайте!
Здесь птицы не поют,
Деревья не растут.
И только мы к плечу плечо
Врастаем в землю тут.
Горит и кружится планета,
над нашей Родиною дым.
И, значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех. Мы за ценой не постоим!
Одна на всех. Мы за ценой не постоим!.. [3]
Он пел, прикрыв глаза, поэтому не видел, как повлажнели взоры женщин, как замерли у столика с напитками официанты, как выглянул из кухни и застыл в дверном проеме повар в белом колпаке.
Нас ждет огонь смертельный,
И все ж бессилен он.
Сомненья прочь:
Уходит в ночь
Отдельный
Десятый наш
Десантный батальон.
Десятый наш
Десантный батальон…
Николай спел два куплета и припевы, третий исполнять не стал — там Курск, Орел и вражеские ворота. Не дошли еще до них…
— Уважил! — крякнул генерал, когда волхв смолк. — За победу!
В этот раз все чокнулись. К главнокомандующему приблизился адъютант, в руках он держал кожаную папку. Генерал взял ее, раскрыл, прочел и расписался внизу листа предложенной ему ручкой.
— Огласи! — велел, вернув папку адъютанту.
Тот громко стал читать:
— Указ главнокомандующего вооруженными силами республики… Присвоить добровольцу, волхву Несвицкому Николаю Михайловичу чин майора медицинской службы…
— Давай! — кивнул Качура, когда адъютант умолк. Положив на стол папку, тот вытащил погоны из кармана и, подойдя к Несвицкому, пристегнул к его мундиру. Затем прикрепил на воротник эмблемы — змея и чаша, не забыл и кепи волхва. Его украсила кокарда в виде скрещенных автомата и молотка шахтеров. Все это время Николай был в полном охренении от происшедшего.
— Ну! — сказал ему главнокомандующий, когда преображение закончилось. И Николай сообразил. Вскинул руку к кепи.
— Господин главнокомандующий! Майор Несвицкий. Представляюсь по случаю присвоения мне воинского чина майора медицинской службы.
— Молодец! — сказал Качура. — Не забудь Кривицкому представиться, когда приедешь в госпиталь.
— Так он же штатский! — удивился Николай.
— Ну, ходит в штатском, — усмехнулся генерал, — и говорит, что главный врач. На самом деле он начальник госпиталя и полковник медицинской службы. И у врачей чины военные.
«Нихрена себе! — подумал Николай. — Выходит, и Марина офицер?»
На этом их застолье завершилось. Главнокомандующий отвел Несвицкого в сторонку.
— Откуда знаешь про «десятку»? — спросил, понизив голос.
— Ничего не знаю, — пожал плечами Николай.
— Но в песне пел.
— Это про другую часть, — сообразив, ответил Николай. — Песня старая.
— А надо ж как совпало, — задумчиво сказал Качура. — Ладно, ты теперь в погонах и молчать умеешь. Десантно-штурмовые батальоны… Их сформировали десять, сейчас проходят боевое слаживание. По документам проходит как «десятка».
«К наступлению готовятся, — сообразил Несвицкий. — Теперь понятно, почему на оборонительных рубежах воюют возрастные и неопытные ополченцы. Лучших отобрали для прорыва фронта…»
— Понял, господин главнокомандующий.
— Еще раз поздравляю! — сказал Качура. — Служи республике, майор!
На том и распрощались. Водитель внедорожника, ждавший Несвицкого, широко раскрыл глаза, увидав его погоны и кокарду.
— Поздравляю, господин майор! — воскликнул, открывая дверь. — С чином и наградой!
— Спасибо, — Николай кивнул. — Едем в госпиталь…
Внедорожник остановился у знакомого крыльца. Поблагодарив водителя, Несвицкий выбрался наружу и по ступеням пружинисто взбежал к дверям. Открыл их — и оп-па! Холл был полон врачами и медсестрами в накрахмаленных халатах. Впереди стоял с торжественным лицом Кривицкий. «Из резиденции им позвонили и сказали, что я выехал, — понял Николай. — Поэтому собрались». В следующий миг, ударив строевым, он подошел к Кривицкому и бросил руку к кепи.
— Господин полковник! Майор Несвицкий. Представляюсь по случаю присвоения мне воинского чина майора медицинской службы.
— Совместили, значит, — сказал главврач. — Майора дали. Я представлял на капитана.
«Так это не было спонтанно, — догадался Николай. — В мундир заранее переодели… А я-то удивился. Ну, хитрецы! Понятно, что офицер на службе у республики уехать из Царицыно без разрешения не сможет. Закрепили кадра. Ладно, я все равно не собирался…»
— Спасибо, господин полковник!
— Тебе спасибо, — Кривицкий пожал ему руку. — Поздравляю, Николай Михайлович. Господа! — он повернулся к персоналу. — Поздравляю вас. Теперь мы трудимся в одном строю с Георгиевским кавалером. Ура ему!
— Ура! — нестройно закричали медики, и Николая тут же окружили. Жали руку, обнимали, целовали, испачкав в пудре и помаде. Но эту вакханалию прекратила Марина — пробившись к кавалеру в буквальном смысле заслонила его грудью — красивой, к слову.
— Коллеги! — крикнула, перекрывая шум. — Я понимаю, что многим хочется поцеловать героя, но посмотрите, во что вы превратили Георгиевского кавалера! — она чуть отступила в сторону. — Хоть бы губы перед этим не накрасили!
— Не все ж тебе одной с ним целоваться! — раздался чей-то женский голос.
— Зато я не пачкаю его помадой, — фыркнула Марина и повернулась к волхву. — Николай Михайлович, давайте отведу вас к умывальнику. А то у вас сейчас лицо… — она не выдержала и рассмеялась. Следом засмеялись и другие.
В туалете Николай умылся, пригладил волосы и вышел коридор. Марина ожидала там.
— Ну, как теперь? — спросил подругу.
— Отлично, господин майор! — кивнула та и, приглядевшись, сняла волосок с воротника его мундира.
— Кстати, в каком ты чине? — поинтересовался Несвицкий у Марины.
— Капитан, врачи мои — поручики. Но мундиров мы не носим.
— Зря, — сказал Несвицкий. — Я бы посмотрел, — и, перейдя на шепот, добавил: — И прямо в нем бы полюбил. Представляешь: майор и капитан — и где-нибудь на кухне?
— Развратник! — у Марины заалели щеки. — Идем в столовую, там люди заждались.
В столовую они вошли под ручку и, сопровождаемые завистливыми взглядами женщин, сели рядом с главврачом на приготовленные для них места. Из этого Несвицкий сделал вывод: их связь с Мариной больше не является секретом. Ну и пусть. День ото дня Марина нравилась ему все больше. Если доставшееся ему тело желало только секса, то разум немолодого человека хотел видеть в Марине друга. В прошлой жизни Несвицкий избегал общения с тупыми женщинами. Ну, переспишь с такой, а после? О чем с ней говорить? О шмотках? И не приведи господь зайти с такою в магазин! Николая всегда тянуло к женщинам разумным и самостоятельным. Он видел, что Марину смущает разница в их возрасте и не мог ей объяснить, что для него, пожившего на свете, она почти что девочка. Потому и убеждал, что старше, чем выглядит. Похоже, получилось, раз подруга не постеснялась продемонстрировать их связь.
Застолье не затянулось. Выпили за Георгиевского кавалера, за победу и разошлись. Лечить за медиков никто не будет. Николай отправился домой, пообещав Марине, что соорудит ей вкусный ужин.
— Майор, Георгиевский кавалер станет для тебя готовить, — подмигнул ей в коридоре. — Цени!
— Я и без того ценю, — ответила подруга…
Вечером, когда они, довольные и сытые, лежали на диване, Марина вдруг спросила:
— Признайся, Коля, почему из женщин госпиталя ты выбрал именно меня?
— Ты самая красивая, — сказал Несвицкий.
— Красивых много, — не согласилась с ним Марина. — Есть девушки, хорошие и молодые. А я старуха.
«Начинается!» — подумал Николай.
— У тебя подруги есть? — спросил.
— Конечно. Галя и Наталка.
— Им сколько лет?
— Галя старше на год, Наталка мне ровесница.
— А с девушками почему не дружишь? Молоденькими?
— Ну… — задумалась Марина. — Нет, девочки они хорошие, но… Мне с ними скучно. Их девчачьи разговоры… О мальчиках, нарядах… Мои подруги — вдовы, мы много вместе пережили и понимаем друг друга с полуслова.
— Вот и ответила сама, — сказал Несвицкий. — Ты не забыла, что я вдовец, и тоже много повидал?
— Ох, Коля! — она прижалась к нему крепче. — Я просто не могу поверить, что такой мужчина полюбил меня. Молодой, красивый, смелый. Георгиевский кавалер и волхв… Мне так завидуют! А я боюсь, что однажды ты уйдешь к другой. Я этого не переживу.
— А ты не бойся! — посоветовал Несвицкий.
— Хотя б ребенка мне оставь, — внезапно всхлипнула подруга. — Вон у Галки дочка, и это ей такая радость!
— Хоть двух! — ответил Николай и привлек к себе Марину…
Назавтра он позвонил Ковриге. В файлах, оставшихся от прежнего владельца, он обнаружил много интересного для контрразведки. Тексты были на немецком, но Несвицкий его знал, поэтому и разобрался. Коврига прилетел немедленно. Поздравив Николая с чином и наградой, сел рядом и молча слушал перевод майора — сам капитан в немецком разбирался слабо.
— Очень интересно, — заметил, когда волхв закончил. — Нужно довести до сведения главного управления контрразведки. Дадите ноутбук?
— Не дам! — сказал Несвицкий. — Во-первых, нужен самому. Во-вторых, там только стоит перепутать проводки зарядки — и кранты машинке. Приезжайте с внешним диском, солью вам файлы.
— Хорошо, — сказал Коврига и ушел. Вернулся через час в кампании майора, представившего Яровым Григорием Петровичем из ГУК[4] республики. Тот бегло ознакомился с содержимым файлов (язык он знал) и скачал их на внешний диск, который он принес с собой.
— Спасибо, Николай Михайлович, — поблагодарил Несвицкого. — Информация ценнейшая. Схемы линий обороны, склады, замаскированные огневые точки, пути подвоза… В главном штабе с руками оторвут — нам этих сведений очень не хватало.
— Пожалуйста, — Несвицкий улыбнулся. — Был рад помочь.
— Вы интересный человек, Николай Михайлович, — сказал майор. — Приходите на помощь вовремя и в нужном месте. Для начала бой с немецкой группой, вследствие чего мы избежали крупных неприятностей. Затем изготовление раствора, значительно улучшившее ситуацию с лечением раненых. Теперь и эта информация. Я вам оставлю номер телефона. Если вновь столкнетесь с чем-то интересным, звоните, не стесняйтесь. В любое время дня и ночи.
— Позвоню, — пообещал Несвицкий, подумав, что номер вряд ли пригодится. Он ошибся…
[1] ГУР — Главное управление разведки.
[2] Стихи Александра Твардовского.
[3] Стихи Булата Окуджавы.
[4] ГУК — Главное управление контрразведки.