8.
В эти же дни Несвицкий стал летать — в буквальном смысле слова.
Случилось это так. Жизнь его устроилась и приобрела размеренный характер. Утром он вставал, шел в госпиталь, где чаровал раствор. День ото дня справляться с этим становилось проще. Он больше не заглядывал в палаты, чтобы проникнуться желанием помочь, а сразу отправлялся к автоклаву, садился у него и вызывал из памяти увиденных им раньше раненых детей. Ладони у него становились горячими, он опускал их в воду и ждал, пока жар не спадет. Придуманная им схема не сбоила: растворы выходили одинаковые, как будто изготовленные фабрикой.
Закончив, Николай шел есть, а после — и домой. Болтаться среди медиков, мешая им работать, Несвицкий не хотел. Сидеть в библиотеке не было нужды: необходимую ему литературу он находил в ЭИС. Что нужно — распечатывал на принтере. Вначале чувствовал себя неловко: здоровенный, молодой мужик работает всего лишь полчаса, а зарплату получает как хирург, дежурящий ночами. Пришел к Кривицкому, тот выслушал и замахал руками:
— Не нужно помогать! Ну, станете таскать носилки с ранеными, а на другое, извините, не годны, поскольку вы не медик. Устанете, назавтра не получится раствор. А он куда нужней, чем ваша помощь. Санитаров я всегда найду, а волхва — нет. Так что отдыхайте и набирайтесь сил.
Здоровенным Николай назвал себя не зря. Обильная еда, занятия ли волхованием способствовали, но называть его ледащим отныне было трудно. Он набрал вес, но не пополнел, а обзавелся мышцами. Они перевивали его плечи, руки, бугрились на ногах, как у спортсмена-многоборца. Фигура стала походить на рюмку — широк в плечах и узок в талии. Несвицкий ощущал, что стал физически сильнее — Марину, например, носил как перышко. Подруге, кстати, это очень нравилось.
Три дня в неделю Несвицкий ездил в батальон, где обучал взвод Гулого не только основам обороны, но и штурмовке вражеских позиций. Для начала он велел их оборудовать на пустыре: траншеи, блиндажи и огневые точки. Учил, как приближаться к ним, как войти в траншею и чистить от врагов.
— Итак, в отнорке справа слав, — объяснял стоявшим сверху ополченцам. — Идеально зашвырнуть туда гранату, а после взрыва выскочить из-за поворота и подавить огнем. — Но гранаты могут кончиться, с собой их много не возьмешь. Поэтому перекидываем автомат к левому плечу, встаем у стены чуть наискось, левая нога опорная, слегка выставляемся с автоматом и заливаем весь отнорок пулями. Выпустили магазин, прижались к стенке и отступили на перезарядку. Одновременно ваш напарник повторяет маневр и добивает тех, кто выжил. Можно даже сделать так.
Николай взял оружие за рукоятку и цевье, выставил автомат за поворот траншеи, и вслепую опорожнил весь магазин в отнорок. При этом ствол автомата качался.
— Направление стрельбы от уровня груди и ниже, — пояснял он ополченцам. — Враг может наклонится, присесть, упасть на пол. Если начнет стрелять в ответ, попасть в руку очень трудно. А если и получится, то вы всего лишь ранены. Понятно? Тренируйтесь!
— На обучение большой расход патронов выйдет, — заметил Гулый, когда Несвицкий выбрался наверх. — Боюсь, не утвердят.
— Патроны можно сделать, — сощурился Несвицкий, — а человека не вернешь. Тем более, что у республики есть свой завод боеприпасов. Объясни это начальству.
После объяснения начальство захотело посмотреть. Несвицкий в паре с лучшим из ополченцев прошел весь укрепленный пункт, забрасывая огневые точки и отнорки учебными гранатами, и поливая их огнем из автоматов. Офицеры впечатлились.
— Господин майор, — обратился к Николаю командир батальона ополченцев. — Не могли бы вы обучить и других бойцов?
— Давайте так, — сказал Несвицкий. — Отберите лучших в подразделениях. Я их натаскаю, а они станут инструкторами для остальных.
На том и порешили.
Свободные часы Несвицкий посвящал учебе. «Практическое волхование» оказалось ценной книгой. Изложенные в ней методики выглядели просто, но требовали вдумчивой работы и повторения уже освоенных приемов. Для Николая это затруднением не стало. Служба офицера состоит из постоянных тренировок, будь то стрельба, преодоление армейской полосы препятствий или штурм здания с освобождением заложников.
Полеты ему долго не давались. Николай все делал, как советовал Софроний, но не выходило даже приподняться над ковром, на котором он сидел — иеромонах рекомендовал начать с такой позиции. Вот в очередной раз не получилось. «Наверное, просто нет способностей к полетам», — подумал Николай и встал. Застывшие от неудобной позы мышцы радостно расслабились, кровь забурлила по сосудам, а вместе с ней вдоль тела пробежал стремительный поток — как будто бы течение от горной речки. В тот же миг Николай получил сильный удар по голове и потерял сознание…
Очнулся он лежащим на ковре. Голова немного ныла, потрогав темя, Николай нащупал небольшую шишку. Кто же его так приложил? Он осмотрелся — никого. Поднес к глазам ладонь, которой трогал голову — а та в побелке. Взглянул на потолок — на нем заметное пятно осыпавшегося мела. Все стало ясно: он все-таки взлетел, но слишком резко и неумело, поэтому и врезался башкой в потолок. Софроний не зря рекомендовал начинать полеты сидя: в этой позе потоки гравитации не движутся стремглав вдоль выпрямленного тела, тем самым не дают ему взмывать, как свечка. А Николай, когда вскочил на ноги, невольно высвободил всю гравитационную энергию и в результате боднул головой потолок. Мог и убиться…
Умывшись и попив чайку, Николай вернулся к прерванным занятиям, но в этот раз был очень осторожен — он даже привязал подушку к голове. Не пригодилась — в этот раз потоки, которые он наловчился вызывать, бежали вдоль хребта, концентрировались у ягодиц, и плавно их обтекали. В результате он поднимался над ковром, зависая между потолком и полом. Освоив это упражнение, Несвицкий стал учиться перемещаться по горизонтали и плавно опускаться — словом, поступал, как и советовал Софроний. И понемногу стало получаться…
Назавтра он посетил магазин мужской одежды, купил там черные штаны и куртку. Нашлась и вязаная балаклава, которая именовалась «шлемом для занятий зимним спортом». Летать он собирался по ночам, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. В темном небе фигуру в черном не заметят, лицо закроет балаклава. И голове теплее будет. Он не хотел, чтоб кто-то знал о появившемся умении.
В квартире у Марины был балкон. В доме они располагались в шахматном порядке, и опасаться, что он врежется в тот, что сверху, не приходилось. Марина была на ночном дежурстве, и в этот же вечер Николай стартовал с балкона. Поплыл сначала над кварталом, затем нарезал круг над центром города и с неохотой вернулся к дому. Его переполняли радость и восторг. В прошлой жизни Николаю довелось прыгать с парашютом. Впечатления похожие. Сначала падаешь к земле, ощущая, как воздушные потоки обтекают тело, затем паришь под куполом, как птица в небе, и наслаждаешься полетом. Сейчас ему не нужен парашют, и он не падает –может взлететь, зависнуть на месте, словно квадрокоптер, стремительно скользнуть вперед и вниз, заложить вираж и сделать мертвую петлю — все, что захочет.
Поначалу своим умением он пользовался очень осторожно. Во-первых, опасался, что вдруг внезапно потеряет силы и упадет на землю. Во-вторых, что измотается в полете и не сможет назавтра зачаровать раствор. Но скоро осознал, что опасения напрасны. Усталость приходила постепенно, а сон ее снимал бесследно. Зато был зверский аппетит, но Николай к нему привык и знал, как укротить. Готовил больше и перед полетом выставлял еду на стол. Вернувшись, поглощал ее, мыл за собой посуду, поэтому Марина, придя со службы, не подозревала, что ее любимый съел полную кастрюлю супа и закусил его котлетами с буханкой хлеба. Увидела, не удержалась бы от вопросов.
С каждым днем он увеличивал дальность своих полетов, и вскоре изучил столицу — сверху, разумеется. С высоты темный город смотрелся мрачно: громады зданий, редкие огни… Они горели главным образом внутри дворов с высокими заборами — издалека не разглядеть, а сверху некому. Беспилотников у славов не имелось, а авиация противника ночами не летала. Она и днем-то опасалась появляться — истребители империи не позволяли. А волхв-летун… У славов они, может, и имелись, но никак себя не проявляли — Николай, как будто невзначай, спросил об этом Гулого, на тренировке ополченцев. Прапорщик пожал плечами:
— Ни разу не слыхал про волхвов славов. У немцев — чернокнижники, но они летают над позициями для разведки и очень редко. Видел пару раз издалека, но их быстро отогнали.
— Наши волхвы?
— Пулеметчики, — ответил Владислав. — Из крупнокалиберных как врезали! Немцы сдриснули. У них покровы есть, конечно, но не каждый выдержит с десяток попаданий. Боится немчура!
Так что Николай почувствовал себя единственным, кто летает по ночам над городом, и так случилось, что ошибся. Со временем он научился отдыхать прямо в воздухе. Раскинув руки, ноги, лежал как будто на воде, ощущая, как потоки легко журчат вдоль тела, позволяя человеку парить, словно птица. И однажды, когда он вот так застыл лицом к земле — небо было темным и ненастным, смотреть в него неинтересно — сверху раздалось:
— Замер! Пошевелишься — стреляю!
Николай перевернулся. Над ним парила тень. Присмотревшись, Несвицкий разглядел, что это человек в военной форме. Глаза Несвицкого привыкли к темноте, поэтому он различил погоны на плечах и пистолет в одной руке. Еще виднелось белое лицо под круглой шапочкой.
— Ты кто? — спросил у тени.
— А ты? — ответил незнакомец.
— Майор вооруженных сил республики Несвицкий Николай Михайлович. Центральный госпиталь.
— Чем можешь доказать? — поинтересовалась тень.
— Документы в куртке. Могу достать, но разглядишь ли в темноте?
— Летишь со мной, — подумав, сообщила тень. — Но не вздумай увильнуть! Кокон не поможет — патроны зачарованные.
— Как и у меня, — Несвицкий показал свой пистолет. Он сумел достать его из правого кармана. — Так что назовись, летун! А вдруг ты слав и тянешь меня к ним?
— Какой я слав! — обиделся летун. — Я князь Касаткин-Ростовской Борис Иванович, майор вооруженных сил империи, волхв в экспедиционном корпусе.
— Ну, так бы сразу и сказал! — Несвицкий хмыкнул. — Летим, ваше сиятельство! Интересно будет познакомиться с коллегой.
Он сунул пистолет в карман. Князь поколебался и спрятал свой. Опустившись, занял место рядом.
— Туда! — он указал рукой.
Два волхва, словно рыбы в море, заскользили над притихшим городом и через несколько минут зависли над большим двором у здания, выстроенного буквой «П». Здесь возле входа горел фонарь, а под ним маячил часовой.
— К нему!
Две фигуры соскользнули с неба и приземлились почти рядом с часовым. Тот отшатнулся и сорвал оружие с плеча.
— Стой! Кто идет?
— Не идет, а летит! — поправил князь. — Глаза протри, балбес!
— Виноват, ваше сиятельство! — растерянно ответил часовой. — Растерялся. Чуть на голову не свалились.
— Хотели бы на голову — и пикнуть б не успел! — буркнул Касаткин-Ростовской и повернулся к Николаю: — Документы!
Несвицкий протянул ему удостоверение и сдернул балаклаву. Князь сличил фотографию на документе с оригиналом.
— Извините, господин майор, — сказал, вернув удостоверение. — Таков порядок. Поступили сведения, что в небе над Царицино чужак летает. Решили — чернокнижник, который выбирает цели для обстрела. Всем волхвам отдали приказ найти и обезвредить немца. При случае — живым доставить.
— Так надо было крикнуть: «Хальт! Хенде хох!» — пожал плечами Николай.
— А «хенде»-то зачем? — недоуменно спросил Касаткин-Ростовской и, поняв, рассмеялся.
— Наш человек! — он хлопнул Николая по плечу. — Не обижаешься, майор?
— И не подумал! — Несвицкий вернул ему хлопок.
— Борис, — князь протянул ему ладонь.
— Николай, — Несвицкий пожал ее.
— На «ты»?
— Согласен.
— За это надо выпить, — предложил Касаткин-Ростовской. — Идем!
Они поднялись на второй этаж. Здесь князь грохнул кулаком в неказистую дверь у лестницы.
— Подъем, лентяй!
За дверью завозились, и наружу выглянула заспанная физиономия с растрепанными волосами.
— Что, дрыхнешь? — насмешливо спросил Касаткин-Ростовский. — Велел же ждать не смыкая глаз.
— Лег на минуточку, и не заметил, как глаза закрылись, — пролепетал разбуженный обладатель заспанной физиономии.
— Вот же дали лодыря, — пожаловался князь Несвицкому. — Не денщик, а горе луковое. Чуть что — так сразу спать, причем, и днем, и ночью. На фронт его отправить, что ли?
— Не надо, вашсиятельство! — взмолился денщик. — Меня подстрелят сразу, я ж нестроевой.
— Ладно, — махнул рукой Касаткин-Ростовский. — Живи пока. Подашь нам ужин на двоих. Мухой!
Денщик кивнул и, выскочив наружу, ссыпался по лестнице вниз.
— На кухню побежал, — сказал Касаткин-Ростовский. — Для волхвов на ночном дежурстве специально держат повара. После полетов ешь будто не в себя. У тебя есть повар?
— Нет, — развел руками Николай. — Я сам готовлю.
— Почему?
— У нас не воинская часть и нет возможности кормить кого-то по ночам. Ем дома.
— Прислугу заведи.
— Тут такое… — Николай смутился. — Прислуга все разнюхает. Никто не знает, что я летун, и не хочу, чтоб знали.
— Почему?
— Ну… Долгая история.
— Погоди… — князь вдруг задумался. — Ты тот самый волхв, который уничтожил чернокнижника и группу немцев? Читал в газетах.
— Я, — кивнул Несвицкий.
— Расскажешь?
— Если интересно.
— Конечно! — воскликнул князь. — Идем!
Касаткин-Ростовской обитал в двухкомнатной квартире. Небольшой: прихожая, гостиная, спальня и санузел, разумеется. Неплохо для майора, оценил Несвицкий. Хотя, конечно, князь… Но в тоже время сословия в империи упразднили век назад, как и обращения по титулу. Однако, и Несвицкий это знал, аристократическая знать варягов не растворилась в обществе простолюдинов и хранила прежние обычаи. Даже браки предпочитала заключать между своими. Официально никто не заставляет называть Касаткина-Ростовского «сиятельством», но, и денщик, и часовой это сделали. Похоже, здесь так принято…
В квартире Николай получше рассмотрел майора-волхва. На вид лет 28–30. Узкое лицо с тяжелым подбородком, чуть крючковатый нос и синие глаза под черными бровями. Высокий лоб и маленькие уши. Волосы — темно-каштановые, волнистые. Не красавец, но очень симпатичный. К тому ж майор высок, широкоплеч. Женщинам такие нравятся.
— Присаживайся! — князь указал на один стульев, стоявших за обеденным столом. — Сначала ужин, а потом поговорим. Где этот лодырь?
И лодырь тут же появился. Поставив перед офицерами судки с едой, достал из шкафа столовые приборы и разложил на скатерти.
— Что господа желают пить? — спросил.
— Коньяк, — ответил князь. — Из снифтеров. Не перепутай с рюмками, дубина!
Денщик поставил перед ними бокалы с узким горлом на невысоких ножках. Плеснул в них светло-коричневой жидкости из большой бутылки и примостил ее неподалеку.
— Еще чего желаете? — спросил.
— Сгинь! — князь сделал жест рукой. — И не забудь сварить нам кофе. Подашь, когда закончим ужин.
Денщик исчез за дверью.
— По глотку для аппетита? — спросил Касаткин-Ростовской у гостя.
Николай кивнул и взял бокал.
— Приятно было познакомиться, Борис!
— Мне тоже, — князь кивнул и отпил из снифтера.
В следующие полчаса оба молча ели. Пища у варягов оказалась простой, но сытной: щи с говядиной, свиная отбивная с кашей и душистый, свежий хлеб. Порции большие. Николай хоть не наелся до отвала, но голод утолил. Появившийся денщик принес кофейник, расставил перед ними чашки и унес посуду. Князь налил им кофе, Несвицкий пригубил из чашки.
— Гм! Арабика?
— Точно! — улыбнулся князь. — Я вижу, разбираетесь.
— Люблю хороший кофе. И сварен замечательно.
— Матвей умеет, — кивнул Касаткин-Ростовский. — Лишь за это и держу бездельника. А так бы выгнал.
— На фронт?
— Нет, конечно, — князь засмеялся. — Матвей вольнонаемный и числится нестроевым. На фронт ему нельзя. Он это знает, но каждый раз пугается, когда грожу. Иначе невозможно заставить что-то делать — лодырь страшный. Денщиков в имперской армии разрешено иметь лишь волхвам, но жалованье им мы платим из своего кармана. И неплохое, к слову, жалованье — на уровне контрактника в пехоте. Желающих полно. Служба сытная, спокойная и не опасная. Угощайся!
Князь протянул ему сигару с гильотинкой. Николай привычно срезал кончик — научился, когда гостил на Кубе, и прикурил от длинной толстой спички. Из хулиганских побуждений сотворил кольцо из дыма и пронизал его тонкой дымной струйкой.
— Гм! — хмыкнул князь. — Красиво. А теперь, прошу рассказать о бое под Царицыно.
Прихлебывая из бокала с коньяком и запивая его кофе, Николай курил и говорил. Поведал князю сокращенный вариант своей легенды. Как очнулся в траншее под землей, как в полуобморочном состоянии выбирался, каким образом уконтрапупил чернокнижника с охраной, а затем отбил атаку немцев вместе с Гулым… Рассказал о неожиданно открывшейся способности зачаровать раствор здоровья и о состоявшемся недавно награждении Георгиевском орденом, присвоении главнокомандующим чина майора медицинской службы…
— Летать учился по учебнику? — воскликнул князь, когда Несвицкий смолк. — Не может быть!
— Возможно, навыки восстановил, — Николай пожал плечами. — Сказал ведь: прошлого не помню.
Касаткин-Ростовской внезапно бросил в него гильотинку — резко, сильно. Она летела прямо в лоб Несвицкому, но не попала. Перед лицом майора внезапно возникла радужная пленка, она чуть пыхнула, когда в нее попала гильотинка, и та со звоном покатилась по полу.
— Кокон тоже есть, — задумчиво сказал Касаткин-Ростовской. — И сильный, к слову.
— До сегодняшнего дня не знал, — сказал Несвицкий.
— Странно, — князь встал и заходил по комнате. — Патроны можно посмотреть?
Николай достал из куртки «Штайер», извлек обойму и отдал князю.
— Белые? — тот удивился. — Обычно пули черные. Точно зачарованные?
— Кокон чернокнижника пробили, — ответил Николай, — кирасы немцев тоже.
— Можно посмотреть, как ты их зачаровываешь?
— Не вопрос. Давай патроны и воду.
Князь принес ему магазин с обычными патронами, подал стакан воды. Николай плеснул ее в окно патроноприемника, вытряхнул излишки и приложил два пальца к верхнему патрону. Закрыл глаза. Перед взором возник бой под городом: траншея, поле и бегущие к нему враги. В пальцах появился и истек внутрь магазина холод. Он поднял веки и убрал от магазина пальцы, бросив взгляд в окошко, убедился — патроны побелели.
— Держи! — вернул он магазин хозяину. Тот взял и выщелкнул патроны на стол. Взяв один, поднес его к глазам.
— Белый и холодный, — сказал и положил патрон на стол. — Впервые вижу такую технику чарования. Уверен, что им кокон не помеха?
— Не советую испытывать, по крайней мере, на себе, — Несвицкий улыбнулся. — Немецкий чернокнижник подтвердит — из ада.
— Подведем итог, — князь сел и почесал в затылке. — Чаруешь воду и боеприпасы, летаешь и имеешь кокон. Ты волхв четвертого разряда, а таких не очень много. У меня, к примеру, всего второй разряд — летун и кокон. Ты откуда такой взялся?
— Не помню.
— Погоди! Я скоро.
Князь вдруг вскочил и выбежал из комнаты. Вернулся где-то через пять минут и не один — с каким-то мужиком. Коренастым, с круглым, заспанным лицом, с короткой стрижкой. Одет мужик был в синий бархатный халат, на ступнях — кожаные тапки с загнутыми носами.
— Доброй ночи ваше сиятельство! — встав, поприветствовал его Несвицкий. — Я Николай Михайлович Несвицкий.
— Якуб Ахметович Акчурин, — гость пожал ему руку. — Но я не князь. Простолюдины мы.
— Брось, Яша! — сморщился Касаткин-Ростовской. — Не заводи.
— Отчего же? — Акчурин сел напротив Николая. — Кругом сплошные благородия с сиятельствами, а я простой майор, тому ж еще татарин. Пусть гость твой знает.
Он улыбнулся. Теперь Несвицкий рассмотрел восточные черты лица Акчурина. Выдающиеся скулы, миндалевидный разрез глаз. Зубы мелкие, чуть желтоватые.
— Яша — волхв четвертого разряда и мой начальник, — сообщил Касаткин-Ростовской.
— А ты подчиненный, хренового разряда, — сказал Акчурин. — Коли разбудил начальника средь ночи и приволок к себе, то сперва коньяком угости. Потом и дело будет.
— Сейчас!
Князь взял бутылку и наполнил бокал до краев. Акчурин выпил коньяк словно воду, крякнул и протянул бокал хозяину:
— Еще!
Князь подчинился.
— Вам вера пить не запрещает? — поинтересовался Несвицкий, впечатленный этим представлением.
— Мне — нет! — сказал Акчурин и вновь опорожнил бокал. Поставил его на стол и ткнул пальцем в потолок. — Над нами крыша, а под ней Аллах не видит.
«Удобная религия!» — подумал Николай. А Акчурин тем временем достал сигару из коробки, стоявшей на столе, отгрыз и сплюнул кончик на пол. После прикурил от огонька, который вдруг возник над его толстым пальцем.
— Что скажешь, Яша? — не удержался князь.
— А что тут говорить? — Акчурин пыхнул дымом. — Он не Оболенский. Годами младше, лицо другое, ростом меньше. Леша-то здоровенный, словно лось.
— Тогда откуда он?
— Не знаю, — Акчурин посмотрел на Николая. — Гм! Что-то есть… Николай Иванович Несвицкий вам не родня? — спросил.
— Не знаю, — Николай пожал плечами. — Я рос в детдоме. Кто и зачем меня туда отдал, не в курсе. А кто этот Несвицкий?
— Вице-адмирал и сильнейший волхв империи, — сказал Касаткин-Ростовский.
— А еще советник императора и мой наставник, — сообщил Акчурин.
— Сомневаюсь, что я ему родня, — пожал плечами Николай. — Скорей всего, однофамилец.
— Может быть и так, — кивнул Акчурин. Он встал и ткнул сигарой в князя. — Чтоб больше не будил! Мне в семь вставать.
Сунув сигару снова в рот, он удалился, пыхнув дымом на прощанье.
— Что это было? — Несвицкий посмотрел на князя.
— Понимаешь… — Касаткин-Ростовской смутился. — Была одна история с японцами…
Рассказав Несвицкому о сражении на Кунашире, князь вздохнул:
— Никто теперь знает, где тот поручик. Говорили, что он уехал за границу, но это вряд ли: зачем японцам подставляться? Его бы разыскали и убили. А вот сюда, в республику, он мог поехать. Я уверен, что ты из родовых. Ешь, как аристократ, знаешь, как курить сигары, разбираешься в хорошем кофе. Умеешь воевать. Вот и подумал… Яша учился вместе с Оболенским, но он тебя не опознал.
— Извини, что огорчил, — развел руками Николай.
— Ерунда! — князь махнул рукой. — Я рад, что свел с тобой знакомство.
— И я, — сказал Несвицкий.
— Завидую тебе! — Касаткин-Ростовской вздохнул. — Ты меня моложе, а уже Георгиевский кавалер. Воевал, а мы только над передком летаем, фотографируя позиции противника. За это орден не дадут.
— Славы в вас стреляют?
— Пытались, но их окоротили. Мы летаем с рациями и наводим артиллерию на слишком борзых. Бывало, вызывали вертолеты. И все, затихли, хоть по головам ходи. Скучно. Слушай, Николай, если вдруг представится возможность, возьми меня на дело!
— Так я при госпитале.
— Ну, мало ли.
— Хорошо! — пообещал Несвицкий, не желая огорчать хозяина.
— Спасибо! — князь заулыбался. — У тебя есть женщина?
— Подруга, — подтвердил Несвицкий. — Живем в одной квартире.
— Красивая?
— Как сказочная фея.
— Счастливчик! — князь опять вздохнул. — Где познакомились?
— В госпитале. Марина — врач, заведующая детским отделением. Там, к слову, незамужних женщин много. И девушек полно.
— Везет же некоторым! — пригорюнился Касаткин-Ростовской.
— А в чем беда? — спросил Несвицкий.
— С женщинами плохо, — пожаловался князь. — За пределы части нас отпускают только днем. Вечерами комендантский час, патруль задержит — сообщит командованию.
— Разве для волхва это проблема? — улыбнулся Николай. — Пускай попробуют поймать. Взлетел — и до свидания.
— Да я б летал к подруге, — сказал Касаткин-Ростовский, — но где ее найти? На улицах знакомиться? Еще не так поймут. Нам категорически запрещено к кому-то приставать. Пожалуется дама — сошлют в империю. И не солидно князю цепляться к женщине на улице. Балов здесь не дают, а в ресторанах дамы появляются только в сопровождении мужчин.
— А если сделать так, — подумав, предложил Несвицкий. — Офицеры экспедиционного корпуса навестят наш госпиталь. Привезут лекарства, подарки для детей. Так сказать, для укрепления союзнических связей. Начальник госпиталя не окажется в долгу. Накроет стол, а намекну — устроит танцы с участием незадействованного на службе персонала. Отдохнете и с девушками познакомитесь. Дальше — как договоритесь.
— Николай — ты гений! — воскликнул князь. — Завтра же пойду к заместителю командующего корпусом по воспитательной работе. Могу сослаться на тебя?
— Конечно. Я оставлю номер телефона. Звони!
… Князь вышел провожать его во двор. Несвицкий пожал ему руку и натянул на голову балаклаву.
— Какая маска любопытная! — заинтересовался князь.
— Лицо не мерзнет и не белеет в темноте, — сказал Несвицкий. — Для полетов ночью лучше не придумать.
— Где взять такую?
— Продается в магазинах, где называется шлемом для занятий зимним спортом. Стоит три ефимка.
— Обязательно куплю! — обрадовался князь. — До скорой встречи, Николай!
— Увидимся! — кивнул Несвицкий и взмыл в ночное небо.