Андрей догнал меня, и мы с ним, как бы в припадке забывчивости, удалились в парк.
"Руслана" все еще не было. "Ну как же так! – огорченно воскликнула я, обращаясь к подполковнику Степаненко. – Зачем же вы вызвали меня? Я даже не успела поесть". "Ну кто же знал! – ответил он, разводя руками. – Сообщили, что вот-вот приземлится, я боялся, что ты опоздаешь". Я уже собралась снова уезжать в Москву, чтобы вернуться ночью, но потом подумала, что в поздний час мне не удастся пройти на территорию аэродрома незамеченной. Один из летчиков стал рисовать мне схемы поиска дырок в заборе, через которые обычно лазят все, кому не лень. Но схемы были так запутаны, а дырки так ненадежны, что я решила остаться.
Я поспрошалась с Андреем, и он укатил в Москву, а мы снова уселись на полосе ждать самолет. Сгущались сумерки, мы тихонько по тягивали из фляжки коньяк, закусывая его прихваченным) кем-то из дома бутербродами, а металлические птицы, с вое' рассекая воздух, садились и взлетали.
Только в десять часов вечера приземлился ",_. у меня дух захватило от его колоссальных размеров. Это был целый завод на колесах с огромным цехом в металлическом пузе. Трудно было представить, что такая громадина способна оторваться от земли. Началась грандиозная погрузка вертолетов. Меня отвезли в служебное помещение, чтоб я не путалась под ногами.
Слоняясь без дела и от скуки читая объявления на стенах, я нечаянно подслушала разговор между представителем фирмы, владеющей самолетом, и работником Министерства обороны, отвечающим за отправку летчиков. Представитель, потрясая списком пассажиров, говорил примерно следующее: "В списке 4человек.
Кислородных баллонов всего сорок. Девчонку придется не брать". Я подошла ближе и вмешалась в разговор:
– Вы что, хотите сказать, что я не полечу?
– По-видимому, так, – ответил "фирмач". – Я тут ни при чем. Лично против вас я ничего не имею. Мне все равно, кто полетит. Я отвечаю за безопасность пассажиров – если баллонов сорок, значит, отправим только сорок человек. Если хотите, можете отстранить от полета хоть командира экипажа, чтобы освободить себе место.
Если это вам, конечно, удастся, – добавил он ехидно.
Я сделала испуганные глаза, ищущие покровителя:
– Что же мне делать?
– Не знаю, – отрезал "фирмач". Потом более мягким тоном продолжил: – Все, чем я могу вам помочь, – это отвезти вас в Москву, поскольку сейчас время позднее и автобусы не ходят. И то я могу это сделать только в час ночи, так что вам придется подождать в моей машине.
Я была в отчаянии. Я предприняла все бесполезные шаги – беготню по аэродрому, эффектные слезы, переговоры с большими начальниками. Но все напрасно. В полночь, совершенно обессиленная борьбой и театральными истериками, я села в машину представителя фирмы и стала ждать. На меня навалилась усталость этого трудного, долгого-долгого дня. Я закрыла глаза и с наслаждением затянулась сигаретой. Я так измучилась, что нервы утратили чувствительность, и мне уже было наплевать, лечу я или нет.
К машине подошел Николай, я сделала страдальческое лицо. Он наклонился к открытому окну и сказал:
– Даша, мы тут посоветовались и решили, что ты полетишь.
– Каким образом? – спросила я, выпустив изо рта облачко сигаретного дыма.
– Мы сняли с рейса одного бортинженера. Он оказался лишним.
– Как это – лишний? – воскликнула я, от удивления стряхивая пепел прямо на свою голую руку.
– Ну, в общем, он там не нужен. Этот бортинженер был запасным, и мы решили, что как-нибудь без него обойдемся.
– Представляю, как он меня возненавидел, – задумчиво сказала я.
– Нет, мы ему ничего не говорили про тебя, – поспешил с ответом Николай.
– Ага! Значит, это все-таки из-за меня.
– Не совсем. Но я за тебя отвечаю и должен доставить тебя в Камбоджу. А за бортинженера не переживай, он человек военный и ко всему привыкший.
– Спасибо вам огромное за вашу заботу, – сказала я с искренней теплотой в голосе. – Будь у меня силы, я бы вас расцеловала от радости.
В два часа ночи погрузка была в разгаре. Сверкали ночные огни летного поля, гудели грузовые машины, кричали люди, стараясь голосом перекрыть металлический лязг и грохот. Меня уложили спать на втором этаже самолета, куда я поднялась по крутой высокой лестнице. У меня не было сил, чтобы умыться, и я сразу упала на кровать. Мне казалось, что я уже вижу за чертой серого горизонта свет далекой страны. // августа. Утром я проснулась в полном одиночестве, с трудом совершила обряд омовения и смены белья в узком туалете. Потом я собралась спуститься вниз, но обнаружила, что лестницу убрали. Через люк я видела, что погрузка продолжается, и попыталась докричаться до людей, стоящих прямо подо мной, но быстро охрипла.
Тогда я уселась на небольшой диванчик и стала скулить. Скулила я упоенно, со вкусом, пока в углу под грудой одеял что-то не зашевелилось. Вскоре появилась всклокоченная голова, которая спросила: "Ты чего с утра воешь?" Я сказала, что хочу чаю, а вниз спуститься не могу. "Ну, это не страшно. Сейчас я тебе сделаю хорошего крепкого чая, и даже с сахаром", – заявила голова, принадлежащая молодому крепкому мужчине в летной форме. Он выбрался из-под одеял и взялся за хлопоты на маленькой кухне, где нашлось даже печенье 1969 года.
Пока я пила чай, любезный хлопотун спустил лестнииу.Я осторожно слезла вниз, держась руками за ступеньки, и пошла шарахаться по самолету в поисках знакомых лиц. Кое-где мне приходилось становиться на четвереньки, чтобы проползти под брюхами вертолетов. Наконец меня кто-то окликал: "Эй, журналистка! Иди к нам!" Я обернулась и увидела в вертолете вчерашних летчиков. Там же сидел Николай, приветственно помахавший мне рукой. "А покушать у вас что-нибудь есть?" – спросила я, карабкаясь в вертолет. "Найдется", – весело ответили мне. Летчики пили спирт, закусывая его сыром и колбасой. Я тоже выпила за компанию стаканчик и пришла в доброе расположение духа. Мужики затеяли разговоры о любви, а потом, желая сделать мне приятное, перескочили на "Войну и мир" Толстого. По-видимому, они считали, что с журналисткой надо непременно разговаривать о литературе и прочих высоких материях. Я давилась от хохота, слушая, как они честили Наташу Ростову, называя ее вертихвосткой и жалея, что ей не всыпали как следует по первое число после интрижки с Анатолем. Они всем героям дали живописные характеристики. Пьера обозвали тюфяком и недоумевали, что в нем нашла Наташа, Болконский в их глазах выглядел настоящим мужиком, правда с философскими штучками. Я прервала это бурное обсуждение злободневным вопросом: "Когда мы летим?" Народ высказал разные предположения, но все сошлись на том, что во второй половине дня мы вылетим в Ульяновск. "Куда-куда?" – спросила я, вытаращив глаза. "В Ульяновск, – снисходительно объяснили мне. – Там мы пройдем таможню и пограничный контроль, только потом мы сможем вылететь в Таиланд, где на американской базе мы должны выгрузить вертолеты. И уже на вертолетах мы отправимся в Камбоджу". Я присвистнула:
"Вот это маршрут!" В два часа нам разрешили взлет на Ульяновск. Огромная машина задрожала и тронулась с места. "Господи! – думала я. Неужели эта махина, набитая вертолетами, может подняться в воздух?!" Грозная птица стремительно набирала скорость и вдруг неожиданно легко оторвалась от земли. "Летим! – в восторге закричала я. – И все-таки это невозможно!" 12 августа. В три часа ночи в мой гостиничный номер постучал Николай и велел собираться на аэродром. Вчера ульяновская таможня отказалась нас принять, мотивируя это тем, что мы слишком поздно прилетели (в четыре часа дня), и мы были вынуждены поселиться в гостинице.
В ночном автобусе я не могла сдержать дрожь от недосыпания. Руководитель летной группы Виталий Сергеевич спросил, есть ли у меня таиландская виза.
– Нет, – испуганно ответила я, предчувствуя новы? трудности. – А разве она нужна?
– Конечно, ты же журналистка, – объяснил Виталий Сергеевич.
– Но ведь все остальные летят без виз, – возразила я.
– Потому что они военные и направляются на американскую базу.
– Но я тоже направляюсь на военную базу. Ведь не выкинут же меня по дороге.
– Боюсь, у тебя сейчас будут трудности на границе, – сказал Виталий Сергеевич со вздохом.
На аэродроме мы отправились будить пограничников. Они спали сном праведников и очнулись, только когда мы начали выламывать дверь. Первой из комнаты с лаем выскочила их собака, классический пограничный Мухтар. Потом выползли сами герои границы, продирая глаза и отчаянно зевая. "Эх, не стоило их будить, – с сожалением сказала я. -Взлетели бы и без них. От них только неприятности".
Я ходила за пограничниками хвостом, заглядывала в глаза, рассказывала байки, чтобы не дай бог не всплыл вопрос о моей визе. Но он все-таки всплыл. В шесть утра ребята дозвонились в Москву, в Шереметьево, и испросили разрешение на мой вылет.
Теперь все волнения остались позади. Летчики начали энергично праздновать отъезд. В восемь утра в самолет явилась таможня. Красавец офицер, сморщив нос от запаха спиртного, спросил, где лежат личные вещи пассажиров. "Загружены в один из вертолетов на первом этаже", – последовал ответ. "Как же мы будем проводить досмотр? – растерялся таможенник. – Ведь их надо разгружать, а там нет места" Он задумчиво почесал подбородок, потом ткнул пальцем в самого пьяного летчика и мстительно сказал: "Вот ты пойдешь со мной. Твои вещи хочу просмотреть лично".
Остальным он поставил штампы на декларации. Путь на юг был свободен. 14 августа. В самолете я беспрерывно грезила, вытянувшись на узкой кровати в спальном отсеке. Я видела землю" полную душистых зарослей и неведомого солнца, сверкающую страну, созданную из морского ветра и цветущих трав Она шумит где-то далеко, на берегу океана. Для человека одаренного богатым воображением и чувствительностью, приближение к незнакомой стране всегда сулит чудеса. я представляла себе увлекательное кипение событий, новые встречи, бесконечное разнообразие жизни, полной причуд. Замечтавшись, я не заметила, как уснула.
Проснулась я через несколько часов от громкого храпа, все двадцать коек в спальном отсеке были заняты. Я люблю подсматривать за спящими людьми, они кажутся такими беззащитными и в то же время вызывают тревогу своей замкнутостью, отстраненностью, желание проникнуть в их недоступный мир. Я рассматривала своих соседей по спальне, их лица, скроенные на скорую руку матушкой-природой, но вскоре мне стало дурно от спертого воздуха, сдобренного сигаретным дымом и ароматами двадцати пар грязных носков. Я встала и перешла в "гостиную" – отсек, где расположены мягкие диванчики и столики и где можно выпить чаю. Я немножко почитала, немножко поболтала со своими спутниками, и вскоре раздался характерный свист. Самолет пошел на посадку…
Двенадцатичасовой перелет закончился в полночь в Патайе, на американской военной базе. Едва я вышла из самолета, как мне показалось, что все мои вещи увлажнились и прилипли к коже. Воздух казался прозрачной теплой влагой, разлитой повсюду. Нас встретили и на небольших кондиционированных автобусах отвезли в прелестный отель в центре Патайи. После трех суток, проведенных в самолете, мой номер показался мне просто чудом. Свежайшая белизна простыней, легкое, нежное, вышитое цветами одеяло, глубокие податливые кресла, большой балкон. В час ночи нас покормили ужином в ресторане, а после все побежали купаться. Мы с визгом резвились в прохладном бассейне, смывая с себя усталость трех дней. Потом я легла на спину и отдалась "ласковой воде, любуясь пепельным светом звезд в ночном Небе. Как хорошо! Покой и расслабление. Я вышла из воды в три часа ночи, поднялась в свою комнату и уснула мгновенно, едва коснувшись головой подушки. 5 августа. Весь день я провела около бассейна. Летчики Рано утром уехали на базу, и я отдыхала в одиночестве. Я попыталась выйти в город, но трескотня чужой речи, суетливый беспорядочный людской муравейник, нестерпимое сверкание неба, лишающая рассудка жара доконали меня. Я вернулась в отель и пролежала на кушетке возле бассейна до ран него вечера, время от времени заказывая себе ледяное кампари с апельсиновым соком. Его приносили девушки в национальных костюмах, становились на колени, от чего я стращано смущалась, и с улыбкой протягивали мне бокал. Таиландцы – настоящие ревнители церемоний.
В пять часов за мной зашел Николай, и мы отправились с ним прогуляться по городу. Мы дошли до берега моря, я немножко покаталась на водном мотоцикле и захотела искупаться. "Поехали на коралловые острова, – предложила я Николаю. – Там кристально чистая вода". Мы поторговались с владельцем моторки, и за двадцать долларов он согласился отвезти нас на остров. Что это была за поездка!
Душистый морской ветер бил нам в лицо, лодка неслась как птица, взрезая носом воду и поднимая тучу теплых брызг, закат окрасил море в цвет красного вина.
Через полчаса показался воздушный остров несказанной прелести с огромной головой Будды на вершине горы. Лодка подъехала к самому берегу, мы спрыгнули в воду, и нам не захотелось из нее выходить. Мы погрузились в ее матерински нежные объятия и принялись болтать обо всем на свете, любуясь островом из воды. Повсюду с тропической пышностью плодилась первобытная, стихийная растительность.
Спустились сумерки, сотканные воображением поэта. Все туристы уже покинули остров, и кафе на берегу пустовало. Мы вышли из воды и оказались его единственными посетителями. Николай заказал бутылку красного вина, и мы осушили несколько стаканов, разговаривая о судьбах и звездах. Девочка лет пяти в ярко-розовом пышном, кукольном платье, дочь хозяина и всеобщая любимица, забралась на стол и стала с забавной важностью крутиться под музыку. Ее пухленькие голые ножки лихо притоптывали, она что-то напевала с серьезным видом и поднимала над головой ручки с растопыренными пальчиками. Все смеялись и аплодировали, а мы выпили с хозяином за здоровье его дочери. Николай ухаживал за мной с бесхитростной простотой, я видела, что он влюблен, но не знает, как ко мне подступиться. Я для него незнакомый тип женщин.
В обратный путь мы захватили недопитую бутылку винам Лодка плясала на волнах, а я пыталась пить прямо из горлышка, что требовало известной ловкости. Николай тихим голосом звал меня к себе. По его сценарию, я должна был сидеть рядом, а он
– обнимать меня за плечи и осторожна целовать, чтобы не спугнуть. Но я смеялась и кричала в ответ что мне некогда, я разговариваю с луной. Я смотрела на мор и думала о зреющих в нем жемчужинах. Патайя, залитая огнями, приближалась к нам на всех парах.
Лодка причалила к набережной. Мы вышли на берег и отправились в город на прогулку. К нам пристал уличный торговец с маленькой обезьянкой. Она скулила и плакала, обвила меня за шею тоненькими ручонками и прижалась ко мне дрожащим тельцем, уткнув детское личико в мое плечо, у меня сердце разрывалось от жалости. "Сколько она стоит?" – спросила я у торговца. "Пятнадцать долларов", – ответил он. "Может быть, купить? – обратилась я к Николаю. – Она такая несчастная". "Что ты с ней будешь делать в Москве? Она там умрет от перемены климата", – ответил тот и увел меня подальше от соблазна. Мы зашли в небольшой симпатичный ресторанчик, где я успешно исполнила роль прекрасной и черствой женщины. Николай уже был мягким воском в моих руках, и я могла лепить из него все, что заблагорассудится.
Я выпила еще вина и поволокла Николая покупать обезьянку. Ее сморщенное жалкое личико стояло у меня перед глазами. Но, к счастью, торговец покинул свой пост на набережной, иначе, ума не приложу, что бы я с ней делала? 16 августа. Утром пришлось встать в шесть утра и тащиться вместе со всеми на американскую базу. Предполагался вылет в Камбоджу. Я до двух часов дня сидела на солнцепеке в дрожащих струях горячего воздуха, изнывая от духоты. Мимо ходили американские солдаты, похожие на сытых жеребцов, – высоченные, широкоплечие, поигрывающие мускулами, с неизменными белозубыми улыбками. Ну просто образчики американского образа жизни.