Это Великий (или, как называют его русские географы - Большой) Барьерный Риф, самый большой на нашей планете. И вместо того, чтобы достигнуть мелководья, подняться во весь рост и подмять под себя длиннейший в мире пляж, эвкалиптовые леса, людей и зверей, стена воды разбивается о стену кораллов. Почти беззвучно и незаметно!
Ширина этой подводной цитадели на севере - две, на юге до ста пятидесяти миль; она занимает площадь в двести десять тысяч квадратных миль, на которой могли бы разместиться Англия, Шотландия и Уэльс. Из воды поднимается более двух с половиной тысяч островов, островков, отмелей, дюн и морских утесов, а в часы четырехметрового отлива обнажаются еще тысячи. Если смотреть с вертолета, летящего туристическим маршрутом из Глэдстона на остров Херон ("Цапля"), кажется, что в темно-фиолетовом мареве кто-то утопил бесконечную нитку дрожащего, как насекомое, жемчуга. Границы отмели, в сотни раз большей, чем суша, и самой суши можно заметить только по прибою - так прозрачна вода.
Бескрайняя полузатопленная страна... Только столкнувшись с ней, человек вспоминает, какая же он еще пылинка перед океаном несмотря на свои корабли и самолеты. Что же говорить о минувших столетиях? Голову этого подводного великана в начале семнадцатого века нашел Торрес, но лишь скупо обмолвился о "самом скверном фарватере в мире". Не стоило трезвонить о найденном проливе и приваживать англичан. Бедный капитан Кук на трехмачтовом барке "Индевор" в 1770 году благодаря штормам, пригнавшим его к Австралии, познакомился с хвостом и туловищем Левиафана. Риф два с половиной месяца играл его кораблем, как огромный дог - загривком слепого щенка, пробил ему днище коралловым обломком, и все 360 лиг, что прошли моряки, они не выпускали из рук лота, не смыкали глаз и много раз были уверены, что их смертный час наступил. Вдобавок Кука пугали местные летучие мыши (размах крыльев - до пяти метров), которых он принял за чертей. Земля Опасностей, Мыс Невзгод - вот названия, оставленные им на своем пути. Командир "Индевора" тоже не сказал в своих реляциях ни слова о Большом Барьерном Рифе, предупредив только, что плавать в этих водах крайне опасно. Чуть позже побывал в этих местах Уильям Блай, командир мятежной "Баунти"; капитан Флиндерс пробовал составить их карту, но разбил свой корабль о рифы в начале ХIХ века. Берега у Кэрнса, где подводная гряда непрерывна, усыпаны останками погибших судов. Когда читаешь "Труженики моря" Гюго, так и видится несчастная Франция, уносимая волнами в океан; лишь башни Нотр-Дам еще виднеются над пучиной... Какими же тирадами разразился бы достойный мэтр, увидев зубы Большого Барьера, справедливо прозванного Кладбищем кораблей! Но следует честно признать, что если красоту гигантского гребня, воткнутого в волосы океана, могли бы передать Конрад и Мелвилл, то его грандиозность разве что Гюго.
Лишь в начале ХХ столетия коралловое государство начали изучать. В конце 60-х уже раздался клич: "Спасите Большой Барьерный Риф!" Еще через десять лет Бьелке-Петерсен, премьер-министр Квинсленда, разрешил бурить дно в этом районе: уран, железо, нефть, газ... Скромный политик умолчал о личных акционерских интересах, но, поскольку скандал разразился не в той стране, на которую с любовью смотрит вся планета, дело не выгорело. Еще десять лет - и ЮНЕСКО объявляет риф международным природным резерватом. Но туристы все равно пытаются устраивать подводную охоту, выламывают и собирают редчайшие черные кораллы и красивые раковины. Писатель-фантаст Артур Кларк - первый подводный турист тех мест - в книге "Коралловый берег" сравнил гигантские древовидные кораллы Херона с кактусами Аризоны и Нью-Мексико. Таким нечего бояться за спокойную жизнь на дне. Но ведь есть столько куда более нежных полипов! Только у кораллов Acropora - 250 видов: "оленьи рога", "столы", "книги", "изгороди"; а кроме них - кораллы-"мозговики" - коричневые кольца с белой сердцевиной...
Этот мир еще плохо известен человеку. На внешнем краю Барьера - всегда большие волны и ветер, во внутренней Большой лагуне до самого материка тишина и спокойствие, беспрепятственное скольжение судов. На большинство островов высаживаться запрещено - да и небезопасно. Яхты и моторки держатся подальше от малых рифов с их острыми и хрупкими краями. Ходить по такому островку в часы отлива можно только в прочной обуви. Здесь палящее солнце, сильный запах гуано и ни капли пресной воды. В бесчисленных лужах, ямках и озерках кипит жизнь. Смыкают свои створки раковины-ловушки, когда человек наклонится над ними. Оторвешь такую от ложа - и моллюск пустит тебе в лицо гейзер воды. Двухметровые раковины с огромной уродливой клешней рака-отшельника у входа; раковины-убийцы с ядовитым хоботком; "морские огурцы" - трепанги, похожие на метровые слизистые сосиски, черные и желтые, которые выпускают шелковистые нити или выбрасывают внутренние органы, пугая врага; неотличимая от полусгнившего коралла, зарывшаяся в ил бородавчатка, или рыба-камень, чьи ядовитые шипы пропорют тонкую обувь и мгновенно убьют любого, наступившего на нее... Всё это кишит вокруг любопытного, пока по ломким кораллам он пробирается на край островка к бурунам и шумящим при отливе водопадам. Прилив прозевать нельзя - в это время к острову устремляются акулы. Их в Коралловом море хватает: тигровая, "белая смерть", "серая нянька", "голубая монахиня"... и иже с ними.
Но главная жизнь, конечно, кипит под водой. Самые красивые краски можно увидеть на глубине до десяти метров: глубже они меркнут, тускнеют, да и на мелководье узор калейдоскопа мгновенно меняется при малейшей перемене погоды. Косой луч солнца - и вспыхивают подводные сады, равных которым нет в мире; все оттенки розового, голубого, фиолетового, карминно-красного, горчичного, белого... Нигде на Земле нет такого количества разных рыб, морских животных и птиц, собранных в одном месте. Даже дюгонь - морская корова, единственное травоядное млекопитающее, живущее только в море, еще встречается в водах Квинсленда. Бесчисленные подводные существа, "не созданные для человеческого глаза", как выражался Мэтр, либо равнодушны к аквалангисту, либо опасны. Кроме барракуд и акул, мелькают в толще воды страшные с виду, но безобидные скаты-манты размером с лодку. Над мантой, шевелящей трехметровыми крыльями,мелкая свита, под брюхом же - рыба-лоцман копирует малейшие движения хозяйки. Скат любит тереться о якорную веревку или шланг водолаза, спасаясь от блох, и может утащить лодку на несколько миль в море; по временам, повинуясь неясной прихоти или хорошему настроению, эта крылатая подушка выпрыгивает из воды в воздух, как летучая рыба. Голубые и черные морские звезды, питающиеся кораллами и съевшие уже многие километры их,- злейшие враги рифа; чтобы убить такую звезду, нужно впрыснуть ей в середку рыбий яд. Прячется под водой морской еж с тонкими длинными иглами и осторожный осьминог; хрупкая офиура на длинных паучьих ногах спешит в укрытие под пучки водорослей, спугивая самое красивое существо на свете - голожаберного моллюска. Спинка у него черная с желтым обводом, вдоль спинки - две голубых полоски, красные рожки - как у улитки, а жабры напоминают красный цветок... Морские иглы, морские ангелы, хищные групперы, королевские окуни и макрели! А вот это напоминает бизнес, да по сути им и является: ядовитая актиния, или анемон, метровое животное-растение шевелит щупальцами и ждет добычу. Рядом вертится подловатая рыба-клоун, приманка, на которую яд не действует. Подманив на погибель мелкую живность, она питается ее остатками, а то и отнимает добычу у актинии. Но пора на поверхность, и спасибо кристально чистой воде: приближается мгновенная смерть - страшная медуза-оса с десятиметровыми щупальцами...
На больших островах океан разрешает жить животным и даже людям. Выглядит такой остров, как пирог с зеленью: синяя гладь воды, белая лепешка песка и шапка густой тропической листвы. Везде одно и то же: отмель, пляж, мангровые заросли, лес. На отмелях кишат прозрачные песчаные крабы, поедающие добычу, которую выбрасывает волна. В мангровых бухтах обитает илистый прыгун - рыба, победившая мироздание: она прыгает по суше, качая воздух к жабрам, пьет из луж, ест мелких рачков, крабов и мокриц и нагло взбирается по мангровым корням за насекомыми. Если же говорить о корнях, да и о зелени, то всем этим особенно богаты острова Каприкорн и Банкер в 40-80 милях от Глэдстона. Там растут и бананы, и кокосовые пальмы - их орехи приносит море, и, прорастая, они дают жизнь новым деревьям. Крупная, круглолистная пизония и турнефорция, прямые, изящные стволы пандануса на конусе из воздушных корней, длинные плакучие листья казуарины защищают землю от раскаленных лучей солнца...
Но, может быть, главные хозяева больших островов - клювы и крылья? Здесь живут голуби, белоглазки, морские орланы; рыхлый песок изрыт норами тонкоклювого буревестника и птицы-овцы. На лесистом Хероне нет крачек и чаек, зато их тысячи на Мастхеде и Уан-Три-Айленде, где много трав и кустарников. Олушей на островах Каприкорн нет, однако восточнее, на островах Банкер, живет коричневая олуша; кое-где попадаются серебристые чайки и крачки Берга. Утром по некоторым тропам больших островов Барьерного Рифа проходит к воде до тридцати тысяч птиц в час. На закате, устраивая визг и бедлам, возвращаются с моря ночевать изящные коричневые крачки - нодди; семь-восемь гнезд их из листьев, склеенных пометом, виднеется на каждом дереве. На часок наступает тишина, нарушаемая лишь слабым "плонк" - это рифовая цапля хватает зазевавшегося краба,- а затем ночь взрывается хриплыми воплями. Вернулись буревестники! Их толстые тела плюхаются на песок, и быстрыми шаркающими шагами птицы торопятся к норам кормить птенцов, а те уже приветствуют их пронзительным визгом.
Однако никакой гвалт, даже этот, не может продолжаться вечно. Понемногу опять наступает тишина. Риф засыпает... Застыли на деревьях ночные гекконы, еле слышно воркуют в кронах горлицы. Вьются над цветами тюльпанного дерева и гибискуса желтоклювая нектарница и сине-зеленый зимородок, карабкается по стволу полуметровый варан. Замерли в листве и валежнике изумрудные квакши, крупные коричневые сцинки, скорпионы и сколопендры, заснул, казалось бы, в паутине между деревьями крупный длинноногий паук - нефила. Кажется, уже ничего не должно произойти до утра...
Но вот появляется в море во время ночного прилива гигантская горбатая тень, выползает на берег и движется по отмели.
Медленно, как во сне, бредет это морщинистое существо - королева рифа, готовая к битве и закованная в рыцарский панцирь. Когда она не в воде и весит почти двести килограммов, двигаться по песку - мучение. Но уже конец октября, и надо идти. Надо отложить яйца.
Так будет еще не однажды. Может быть, пять раз, а может, и семь - до конца февраля... Черепаха бисса не уйдет далеко от берега. Сорок или пятьдесят метров. Но каких! Она уже устала, а ведь нужно еще рыть яму метровой глубины. И она роет. Всеми четырьмя лапами; когда же приступает к камере для пятидесяти белых яиц размером с теннисный мяч - только задними: передними надо придерживать осыпающийся песок с краев ямы. Через десять с половиной недель появятся на свет черепашата.
Им предстоит куда более тяжелый и страшный путь к морю, чем их матери: сквозь строй чаек и цапель днем, крабов-привидений и акул - ночью. Лишь четверо или шестеро черепашат из вылупившихся за сезон двухсот достигнут воды. Хорошо еще, что нет двуногих врагов: охота на зеленую черепаху, черепаху бисса (настоящую каретту) и логгерхед (ложную каретту) давно запрещена. Бисса уже не платит жизнью за черепаховый рог, фактория на Хероне по его переработке закрыта, и суп из черепахи сварят разве что браконьеры... Но почти никто из потомства все же не уцелеет.
Это будет потом. А сейчас яма закопана, маскировочная траншея проделана, и надо как-то доковылять до воды. И она ползет, пуская слюну от страшной усталости.
Ползет уже сто миллионов лет.
Петенька замолчал и закрыл глаза.
Я тоже молчал. В окна сырого, прогнившего общежития смотрела глубокая ночь.
- Да...- сказал я.- Понимаю. Но что ты будешь там делать?
- Займусь подводными съемками. Буду оформлять альбомы для разных издательств. А главное - устрою образцовую черепашью ферму. Такие есть, и давно! Компания "Caribbean Conservation" накрывает ямы с яйцами проволочной сетью, собирает в нее молодняк, самолетами отправляет его в охраняемые районы и выпускает у берега.- Петенька возбужденно сел.- Черепаху можно держать в тазу, в ванне - ничего сложного! Надо только дважды в день менять воду, давать свежий корм и не забывать про антигрибковую мазь. А некоторые "абос" аборигены - даже и воду не меняют.
- Ленятся?
- Да нет... Выставляют клетки на отмель, а прилив и отлив все делают сами. Ты не хочешь поехать со мной?
Я закашлялся.
- А что такого? - энергично продолжал Петенька, с надеждой глядя на меня.Конечно, к этой стране на хромой козе не подъедешь, но... Семьи у тебя нет, карьера явно не светит, временную визу я тебе всегда устрою. А дальше посмотрим... При их безлюдье и просторах стоит сделать один шаг в сторону от цивилизации - и пробабилитность того, что кто-то когда-то спросит у тебя документы, равна нулю! Даже в туземную лавочку гонять на моторке буду я. И фермой моей власти будут довольны... А может, мы тебя со временем и легализуем. Пиши себе, читай в тишине... А?
- Заманчиво, конечно...- сказал я.- Спасибо, Петенька. Ты только какой-нибудь чушке вроде Глызина не расскажи свою сказку. А то поднимут они с Сэмом Афанасьевым архивы, откопают утаенное инородцами завещание Миклухо-Маклая в пользу ЗАО "Русич" со штаб-квартирой в Сан-Франциско... и твоих черепашат никакое ЮНЕСКО не спасет. Он, кстати, не знает, где твой мухопитомник?
- Не волнуйся. Так что, едем?
- Нет.
- Почему?
- Не хочу становиться в позу, но я привык к своей стране. А потом, кому там нужно то, что я пишу?
- А здесь кому? - Он криво улыбнулся.- Посмотри на себя.
- Нет, лучше ты на себя...
- Родители меня отпускают. А остальным наплевать, наплевать, что бы ты там ни говорил о родине! - крикнул он.
- Хорошо. Мне не наплевать.
- Тебе? - Он широко раскрыл глаза.- Я тебе нужен?
- Но я же тебе, оказывается, нужен...
Мы долго молчали, не глядя друг на друга. Потом он опять нахмурился.
- И что нас ждет рядом с глызиными? Любоваться на них всю жизнь? Ну нет!
- Я тоже не могу им помешать как надо бы. Но пытаюсь.
- У тебя есть свой Риф?
- Да. Единственное, что реально осталось.
- Покажешь?
- Конечно. Ты, Петенька, хорошо учился в школе?
- Прилично!
- Я был уверен. Значит, ты найдешь его на карте в два счета. Скажи, откуда этот отрывок?
Я сунул руку в тумбочку, набитую книгами, и вытащил не очень толстый зеленый томик с цифрой "5" на корешке.
- Вот, слушай: "Все похоже на правду, все может статься с человеком. Нынешний же пламенный юноша отскочил бы с ужасом, если бы показали ему его же портрет в старости. Забирайте же с собой в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге, не подымете потом! Грозна, страшна грядущая впереди старость и ничего не отдает назад и обратно! Могила милосерднее ее, на могиле напишется:
"Здесь погребен человек!" - но ничего не прочитаешь в хладных, бесчувственных чертах бесчеловечной старости..."
Он сделал движение, словно хотел закрыть лицо руками.
- Я никогда этого не слышал,- тихо и уверенно сказал он.- Я бы не забыл. Кто это?
- Гоголь. "Мертвые души". Если хочешь, возьми с собой.