Конец восьмой ночи
Сухую землю покрыла, наконец, влажная тень тёмной ночи, и милые птички устраивались спать в своих гнёздах на широко раскинувшихся ветвях стройных деревьев, когда любезное и почтенное общество, отвлекшись от всех и всяких тягостных и докучных мыслей, сошлось в привычное место. После того как собравшиеся протанцевали несколько плавных и медленных танцев, Синьора приказала принести чашу, в которую было опущено пять записок с именами девиц. Первой из чаши извлекли записку с именем Дианы, второй - Лионоры, третьей - Изабеллы, четвёртой - Виченцы и пятой - Фьордьяны. Однако Синьора изъявила желание, чтобы все пять девиц сначала спели в сопровождении своих лир какую-нибудь песенку и лишь после этого приступили к повествованию сказок. И девицы, с весёлыми лицами, похожие на спустившихся с неба ангелов, пропели вот так:
Эта любовная песня была прослушана не без вырвавшихся невольно вздохов, ибо у кое-кого она, быть может, задела самые сокровенные струны сердца. Но каждый удержал в глубине души свою любовную тайну. Вслед за тем очаровательная Диана, зная, что начинать повествование выпало ей, и не дожидаясь особого приказания, живо и складно положила своей сказке такое начало.
Подобно тому как присущая всякой порядочной женщине честность, милые дамы, заслуживает восхваления и превозносится всеми, так и свойственная иным из женщин бесчестность заслуживает, напротив, порицания и всеми осуждается. Первая раскрывает свои объятия всем и каждому, и весь мир горячо её обнимает; у второй - слабые ноги, и по своей слабости она не в состоянии идти впереди, и вследствие этого все её под конец покидают, и её удел - жалкое одиночество. Итак, назначенная жребием положить начало повествованиям этой ночи, я надумала рассказать одну сказку, которая, надеюсь, покажется вам назидательной и забавною.
Галафро, могущественнейший король Испании, в дни своей молодости был храбрым и предприимчивым воином и благодаря своей доблести завоевал и подчинил своей власти многие земли. Достигнув престарелого возраста, он взял за себя молодую девицу по имени Феличана, женщину воистину прелестную, учтивую и свежую, точно роза, и, по причине своей редкостной привлекательности и такого же благонравия, она была пылко любима и обожаема мужем, который помышлял лишь о том, как бы ей угодить. Однажды, беседуя с неким хиромантом, который, как утверждала молва, был искуснейшим в своём ремесле, король пожелал, чтобы тот посмотрел его руку и предрёк уготованную ему судьбу. Выслушав пожелание короля, хиромант взял его за руку и подверг тщательному исследованию все линии, какие только на ней обнаружил; закончив осмотр, он погрузился в молчание, и на лице его проступила бледность.
Встревоженный молчанием хироманта и тем, что он стал белым, как полотно, король ясно понял, что тот увидел нечто такое, что ему очень и очень не нравится, и, дабы ободрить его, произнёс такие слова: "Откройте, маэстро, что вы увидели, говорите, не бойтесь, ибо, что бы вы ни сказали, мы это примем со спокойной и невозмутимой душою". Успокоенный королём, что может свободно обо всём говорить, хиромант сказал: "Священное величество, мне крайне прискорбно, что я прибыл сюда, дабы сообщить о вещах, которые причинят вам огорчение и досаду. Но теперь, после заверений ваших, я открою все, ничего не утаивая. Знай, о король, что твоя жена, которую ты так безгранично любишь, украсит твой лоб парой рогов; посему стереги её как зеницу ока". Выслушав это, король стал ни жив ни мёёртв и, прощаясь с хиромантом, наказал ему хранить своё прорицание в тайне. Одолеваемый мрачными думами и размышляя дни и ночи о сказанном хиромантом и о том, как бы избегнуть столь унизительного позора, король решил поместить жену в крепкую башню и приставить к ней бдительную охрану, что и исполнил. И вот среди соседей распространилась молва, что король Галафро воздвиг твердыню и упрятал в неё жену, окружив её многочисленной стражей, но никто не знал, что было причиной этому. Дошёл этот слух и до Галеотто, сына кастильского короля Диего {154}.
Принимая в соображение ангельскую красоту королевы, возраст её супруга, а также какую жизнь он ей уготовил, держа взаперти в крепкой башне, Галеотто решил попытаться, не удастся ли ему выкинуть славную шутку и, решившись её проделать, добился осуществления своего замысла в полном соответствии с принятым им решением. Итак, взяв с собой великое множество денег и богатых товаров, Галеотто, скрываясь ото всех и не называя себя, прибыл в Испанию и у одной бедной вдовы нанял две комнаты. Случилось, что как-то рано поутру Галафро сел на коня и вместе со всем двором отправился на охоту, предполагая отсутствовать несколько дней. Услышав об этом, Галеотто поспешил привести себя в соответствующий вид: одевшись купцом и прихватив с собой множество изделий из золота и серебра, которые были редкостной красоты и стоили целое княжество, он вышел из дому и, переходя с места на место, стал обходить весь город, выставляя напоказ и расхваливая свои товары. Наконец, он достиг того места, где поднималась башня, и несколько раз прокричал: "Кто хочет купить что-нибудь из моих товаров, скорее ко мне!" Приставленные к королеве девицы, услышав громкие крики купца, подбежали к окошку и увидели роскошнейшую золотую и серебряную парчу, расшитую столь искусно и столь затейливо, что ей можно было только дивиться.
Девушки тотчас же помчались к королеве и сказали ей так: "Синьора, тут на улице проходит купец, и у него такие чудесные и такие богатые вещи, каких вы ещё никогда не видали, и они не для простых горожан, а для короля, князей и владетельных особ, и среди разных разностей есть у него подходящие и для вас, сплошь усеянные самоцветами". Желая взглянуть на эти диковинки, королева попросила стражников пропустить купца в башню, но они, страшась, как бы это не открылось и им бы не пришлось пострадать, ни за что не хотели исполнить её желание, ибо приказ короля отличался решительностью и угрожал ослушникам смертью. Поддавшись, в конце концов, на ласковые слова королевы и щедрые посулы купца, они разрешили ему пройти внутрь башни. Отвесив королеве должные и подобающие поклоны, он обратился к ней со словами приветствия, после чего разложил перед нею свои диковинные товары. Жизнерадостная и смелая королева, увидев, что купец красив, приятен в обхождении и благодушен от природы, принялась бросать на него пылкие взгляды и распалять его любовью к себе. Купец, который отнюдь не дремал, постарался изобразить на своём лице, что отвечает ей полной взаимностью.
Пересмотрев много вещей, королева сказала: "Ваши товары, хозяин, великолепны и возразить против этого нечего, но среди них мне больше всего по вкусу вот это, и я охотно узнала бы, какую цену вы за эту вещь просите". Купец отвечал: "Никаких денег не хватит, чтобы её должным образом оплатить. Но если бы вы того пожелали, я бы скорее вам её подарил, чем продал, и поступил бы так, если б надеялся снискать этим ваше благоволение, которое, по мне, дороже любого богатства". Услышав о такой поразительной и благородной щедрости и принимая в соображение, до чего возвышенной душой купец отличается, королева про себя пришла к заключению, что перед ней не какая-нибудь презренная личность, а человек большого полёта, и, повернувшись к купцу, сказала: "Хозяин, то, что вы говорите, не свойственно говорить простолюдину, который чаще всего полон жадности и помышляет лишь о наживе; но ваше поведение свидетельствует о том, что в сердце вашем обитает и царит подлинное великодушие. И сколь бы недостойною я ни была, изъявляю готовность быть к вашим услугам и отдаю себя в ваше распоряжение".
Убедившись, что королева готова подарить ему то, чего он страстно желал, купец произнёс: "Синьора, истинная и нерушимая опора жизни моей, ваша ангельская красота, а также ласковый и учтивый приём, который вы мне оказали, настолько меня привязали к вам, что я, наверное, уже никогда не смогу вас забыть. Я горю всепоглощающей страстью к вам, и мне не найти столько воды, чтобы я мог угасить ею разбушевавшееся пламя, которое меня охватило. Я прибыл из дальних краев и только за тем, чтобы увидеть редкую и несравненную красоту, которой вы превосходите всех других женщин. Если вы подарите меня своей милостью подобно тому, как ныне дарите мне свою любезность и благосклонность, то обретёте в моём лице преданного раба, которым сможете располагать, как собою самой". Выслушав эти слова, королева, поражённая смелостью, на какую дерзнул купец, погрузилась в раздумье, но, видя, что он хорош собою и привлекателен, и к тому же вспомнив обиду, которую терпит от заточившего её в башню мужа, решила, в конце концов, предоставить купцу насладиться ею. Но, прежде чем пойти навстречу его домогательствам, она обратила к нему такие слова: "Силы любви - неодолимы, и они-то вынудили меня в столь короткий срок стать больше вашей, чем остаться своею собственной.
Но, раз судьба велит мне быть рабыней другого, я склоняюсь к тому, чтобы вслед за этим моим рассуждением, мы с вами перешли к делу, с тем, однако, условием, что приглянувшаяся мне вещь останется навсегда в моём обладании". Увидев, до чего королева охвачена жадностью, купец отобрал из своих товаров желанную королеве великолепную вещь и отдал ей в руки как дар. Очарованная дорогим, бесценным подарком, королева, показав, что сердце у неё вовсе не каменное и не алмазное, взяла юношу за руку и повела его за собой в спаленку, где они горячо обнялись и слились в сладостном поцелуе. Уложив её на постель и примостившись возле неё, юноша приподнял её рубашку белее снега и, направив рукою свой успевший уже отвердеть черенок, сунул его, не мешкая, в борозду и вкусил сладостные плоды вожделенной любви. Удовлетворив своё любострастье, купец вышел из комнаты и потребовал у королевы свой дар. Выслушав это, королева оцепенела от изумления; огорчённая и подавленная стыдом, она произнесла такие слова: "Не подобает человеку щедрому и благородному отбирать назад вещь, добровольно отданную им в дар. Так поступают лишь дети, ибо по причине своего нежного возраста они лишены разума и рассудка.
Но вам, человеку здравомыслящему и расчётливому, который отнюдь не нуждается, чтобы его опекали, я не намерена возвращать отданное мне в дар". Юноша, которого это происшествие тешило и развлекало, сказал: "Синьора, если вы и в самом деле не вернёте мне моей вещи, чтобы я ушёл в добрый час, я не выйду отсюда, пока не прибудет король, а он, нелицеприятный и справедливый, или оплатит её, или повелит, как это и подобает, вручить её мне". Кругом обманутая коварным купцом, королева, страшась возвращения короля, поневоле вернула купцу его собственность. Покинув королеву и желая выбраться из королевской твердыни, купец предстал пред окружившими его стражниками, которые потребовали обещанную им мзду. Не отрицая, что её обещал, купец заявил, что по уговору он должен её платить, лишь продав весь свой товар или хотя бы его часть. "Но так как я не продал моего товара ни полностью, ни частично и выхожу из башни со всем тем, с чем в неё вошёл, я отнюдь не считаю себя обязанным дать вам хоть что-нибудь".
Распалившись гневом и яростью, стражники никак не хотели выпустить Галеотто, пока он с ними не рассчитается. Тогда купец, который был похитрее их, произнёс: "Вот что, братцы мои, раз вы не даёте мне выйти отсюда и удерживаете меня при себе, я подожду, пожалуй, пока прибудет король, а уж он, беспристрастный и справедливый, так или иначе рассудит наш спор". Страшась, как бы король, воротившись, не наткнулся на юношу и не приказал их казнить, как ослушников, стражники отворили ворота и, к великому удовольствию Галеотто, выпустили его наружу. Покинув башню и оставив в ней королеву больше с позором, чем с какой-либо поживою, купец принялся громко кричать: "Я это знаю, но не хочу сказать! Я это знаю, но не хочу сказать!" Как раз в эту пору Галафро возвращался с охоты. Услышав издалека крики купца, он разразился весёлым смехом. Достигнув дворца и направившись в башню, где жила королева, он вместо приветствия шутливо проговорил: "Мадонна, я это знаю, но не хочу сказать!" - и повторил то же самое несколько раз подряд.
Услыхав слова короля, королева сочла, что он говорит их со смыслом, и не подозревая в них шутки, стала ни жива, ни мертва; вся трепещущая, она пала ниц к ногам мужа и молвила: "Знай же, король, что я тебе изменила и молю прощения за тягчайшее моё преступление, и нет такой смерти, какой я бы не заслужила, но, уповая на твоё мягкосердечие, надеюсь снискать прощение и твою милость". Короля, ничего не знавшего о происшедшем в его отсутствии, поразило признание королевы; он приказал ей встать с полу и рассказать обо всём, ничего не утаивая. Вконец растерянная и смущённая, королева дрожащим голосом, проливая потоки слёз, поведала королю с начала и до конца о случившемся с нею. Выслушав её, король молвил так: "Сударыня, успокойся, приди в себя; чего хочет небо, от того не уйдёшь". И в тот же час повелел срыть до основания башню и навсегда покончил с заточеньем жены, с которою зажил безмятежно и весело, а Галеотто, одержав в схватке победу, со всеми своими товарами благополучно воротился домой.
Рассказанная Дианою сказка была прослушана собравшимся обществом не без удовольствия; впрочем, все удивлялись тому, что королева с такою лёгкостью призналась в своём падении, ибо ей подобало скорее претерпеть тысячу смертей, чем навлечь на себя такой срам и позор. Судьба, однако, оказалась благожелательной к ней, а ещё благожелательнее - король, который, по своему милосердию и побуждаемый силой любви, даровал ей на будущее свободу. Дабы и остальные девицы могли беспрепятственно продолжить повествование, Синьора приказала Диане заключить свою сказку полагающейся загадкой, и Диана, торопясь выполнить распоряжение Синьоры, произнесла следующее:
Прочитанная Дианой загадка доставила всем немалое удовольствие, и все принялись её толковать кто так, а кто этак, не лишь немногие поняли её правильно. Посему Диана взялась её разъяснить и сделала это следующим образом: "Моя загадка означает девственно-белый снег, который сыплется с неба и приходит к нам с севера и без роздыха безжалостно мучает всякого, кто бы он ни был, особенно когда завернут холода; и никому не приискать для себя такого открытого места, где бы он мог от него укрыться". После разъяснения замысловатой загадки поднялась на ноги сидевшая рядом с Дианою Лионора и положила своей сказке такое начало.
Если любовь исполнена высокого чувства, которое наделяет её приличествующими ей сдержанностью и скромностью, редко когда случается, чтобы она не повела к благу. Но если она исполнена жадного и безудержного желания, она вредоносна и пагубна и доводит мужчину до страшного и горестного конца. К чему здесь это краткое вступление, вам разъяснит конец моей сказки.
Итак, милые дамы, да будет вам ведомо, что у венгерского короля Лодовико был один единственный сын по имени Родолино, которого, хоть он и был ещё совсем юн, не пощадило жгучее жало любви. Однажды, расположившись у окна своей комнаты и размышляя о всякой всячине, что доставляло ему немалое развлечение, юноша Родолино случайно увидел девушку, дочь одного портного, которая, будучи красива, скромна и прелестна, заронила в нём такое пылкое чувство, что он лишился покоя. Девушка, которую звали Виолантой, догадалась о влюблённости Родолино и ответила на неё не менее пылким чувством, и когда не видала его, ей казалось, что она умирает. И так как они укрепились во взаимном расположении и влечении, любовь, которая заботливо направляет всякую благородную душу и является для неё надежным путеводным огнём, устроила так, что доставила Виоланте возможность поговорить с Родолино. Стоя как-то возле окна, Родолино, твёрдо зная об ответной любви к нему Виоланты, сказал ей так: "Да будет тебе, Виоланта, известно, что я питаю к тебе такую любовь, с которой расстанусь лишь унесённый беспощадною смертью. Твои похвальные и милые поведение и обхождение, твои безупречные и достойные нравы, твои пленительные и лучистые, как звёзды, глаза и твои остальные качества, которые я вижу в тебе в полном цвету, заставили меня полюбить тебя так горячо, что никогда не возьму я своею женой никакой иной женщины, кроме тебя". И она, несмотря на свой юный возраст, лукавая и рассудительная, ответила, что если он и впрямь её любит, то она всё же любит его намного сильнее, и его любовь несравнима с её любовью, ибо мужчина не любит от всего сердца, и его любовь легкомысленна и суетна и чаще всего приводит женщину, которая самозабвенно отдаётся любви, к жалкому и бедственному концу.
"Ах, душа моя, - сказал Родолино, - не говори этого, ибо, если бы ты ощущала хоть тысячную долю той страсти, какую я питаю к тебе, ты бы не говорила таких слов; а если ты мне не веришь, подвергни меня испытанию, и ты тотчас же увидишь, люблю ли я тебя или нет". Случилось так, что Лодовико, отец Родолино, в один прекрасный день догадался о влюбленности сына и очень про себя огорчился, сильно опасаясь того, что легко и просто с ним могло бы случиться и повело бы к унижению и посрамлению всего королевства. И не обмолвившись ни словом об этом, он решил отправить сына в дальние страны, дабы время и расстояние угасили его влюбленность. По этой причине, как-то призвав к себе сына, король сказал ему так: "Родолино, сын мой возлюбленный, ты знаешь, что, кроме тебя, других детей у нас нет и уже не будет и что после нашей кончины тебя, как бесспорного наследника и преемника нашего, ожидает престол; так вот, дабы ты стал человеком разумным и дальновидным и со временем, когда в этом явится надобность, мог мудро править твоим королевством, я надумал послать тебя в Австрию, где пребывает Ламберико, твой дядя со стороны матери. При нём находятся учёнейшие мужи, которые из любви к нам займутся тобою, и, пройдя у них выучку, ты станешь разумным и мудрым".
Выслушав сказанное отцом, Родолино растерялся и совсем онемел, но, придя в себя, молвил: "Отец мой, хоть разлука с вами мне горестна и мучительна, ибо я буду оторван от вас и от матушки, но раз вы хотите этого, изъявляю готовность повиноваться". Выслушав угодный ему ответ сына, король тотчас же написал своему свояку Ламберико, объяснив причину, по которой посылает к нему Родолино, и наказав заботиться о нём, как о собственной жизни. Великодушно пообещав исполнить отцовскую волю, Родолино немало затем печалился, но не мог, не обесчестив себя, взять назад данное слово и, в конце концов, смирился с мыслью о неизбежном отъезде. Но, перед тем как уехать, он нашёл всё же возможность встретиться со своей Виолантой и наставить её, как ей подобает держаться вплоть до его возвращения, чтобы их столь пламенная любовь не претерпела никакого ущерба. И когда они сошлись вместе, Родолино сказал: "В угоду моему отцу, Виоланта, я отдаляюсь от тебя телом, но не душою и сердцем, и, куда бы я ни попал, мысль о тебе никогда меня не оставит.
Заклинаю тебя любовью, которую я к тебе питал, питаю и буду питать, пока дух мой властвует над этими моими костьми, не вздумай соединиться браком с кем бы то ни было, ибо, как только я ворочусь, я незамедлительно и всенепременно возьму тебя моею законной женой; а пока, в знак нерушимой преданности моей, возьми это кольцо и береги его как величайшую драгоценность". Услышав печальную новость, Виоланта чуть не умерла с горя, но, вновь обретя в себе утраченные было душевные силы, сказала: "Ах, синьор мой, о если бы господу богу было угодно, чтобы я никогда вас не знала, ибо в этом случае я не терзалась бы теми жестокими муками, которые меня ныне терзают! Но раз небо и судьба моя пожелали отдалить вас от меня, скажите, по крайней мере, будет ли ваша отлучка кратковременной или длительной, ибо, если она окажется длительной, я не смогу противостоять воле отца, вздумай он отдать меня замуж". На это Родолино ответил: "Не горюй, Виоланта; будь у меня весёлой и бодрой, ибо не успеет миновать год, как я опять буду здесь. Ну, а если в течение года я не приеду, даю тебе полную свободу выходить замуж".
Произнеся эти слова, Родолино со слезами и горько вздыхая простился со своей Виолантой и на следующий день ранним утром сел на коня и в сопровождении знатных спутников поскакал в Австрию, достигнув которой, был с почётом принят своим дядей Ламберико. Разлука с Виолантой безмерно печалила Родолино, и ничто не приносило ему развлечения, хотя юноши-сверстники изо всех сил старались доставить ему все, какие только можно вообразить, удовольствия, что, однако, или вовсе его не тешило, или тешило только самую малость. Так Родолино, к немалой своей досаде, пребывал в Австрии, и поскольку он был прикован душою к возлюбленной своей Виоланте, случилось, что он не заметил, как пролетел целый год. Спохватившись и обнаружив это, он обратился к дяде с просьбой дозволить ему возвратиться домой, дабы повидаться с отцом и матерью, и Ламберико милостиво дал на это согласие. Прибыв в отцовское королевство и встреченный с величайшею лаской отцом и матерью, Родолино узнал, что Виоланта, дочь портного Домицьо, выдана замуж.
Это принесло королю величайшую радость, а Родолино - бесконечную скорбь, ибо он очень страдал, тем более, что сам был повинен в её замужестве. И вот, испытывая эти нестерпимые муки и не умея найти средство от любовных терзаний, несчастный чуть не умер, сломленный горем. Но любовь, которая никогда не оставляет своим попечением тех, кто ей предан, и карает лишь нарушающих свои обещания, нашла способ свести Родолино с его Виолантой. Без её ведома Родолино однажды вечером спрятался в её комнате и, после того как она с мужем улеглись спать, тихонько подобрался к промежутку между стеной и постелью и, осторожно проникнув в него, приподнял покрывало и положил руку на грудь Виоланты. Не подозревая, что он явился сюда, и чувствуя, что её коснулся не муж, а кто-то другой, Виоланта собралась было крикнуть, но Родолино, закрыв рукой её рот, помешал ей и шепнул, кто он такой. Молодая женщина, узнав, что рядом с ней Родолино, пришла в полное замешательство и её охватил страх, как бы его не увидел муж. Немного собравшись с мыслями, она, как можно спокойнее и не поднимая шума, оттолкнула от себя Родолино и отстранилась от его поцелуев.
Убедившись, что он безвозвратно покинут и явно отвергнут своим драгоценным сокровищем и не видя средства от одолевавшей его гнетущей тоски, Родолино прошептал: "О бессердечное чудовище, вот и пришла моя смерть. Радуйся, что отныне я больше не стану докучать тебе своею особой, но, так или иначе, ты почувствуешь запоздалое раскаянье и станешь беспощадно корить себя за свою суровость ко мне. Увы, как могло статься, что пылкая любовь, которою одно время ты дарила меня, так бесследно тебя покинула?" Произнося это, он крепко сжал в объятиях Виоланту и впился в неё поцелуем, хотела она того или нет. Потом, ощутив как у него замирает жизненный дух, он ушёл в себя и, тяжко застонав, на беду Виоланте, тут же возле неё скончался. Поняв, что он мёртв, бедняжка совсем растерялась и стала думать только о том, как же ей поступить, чтобы муж ни о чём, избави боже, не догадался. Пододвинув бездыханного Родолино к краю постели, она дала ему бесшумно и беспрепятственно соскользнуть в промежуток между стеной и постелью и притворилась, будто ей снится мучительный сон.
Затем она испустила душераздирающий крик, который внезапно разбудил её мужа. На его вопрос, почему она так истошно кричала, Виоланта, дрожа всем телом и насмерть испуганная, рассказала ему, что ей приснилось, будто королевский сын Родолино лежал рядом с нею и умер в её объятиях. Когда же она встала с постели, то нашла в промежутке между ней и стеною его вытянувшееся на полу и ещё тёплое мёртвое тело. Столкнувшись со столь поразительным случаем, муж Виоланты пришел в полное замешательство и испугался за свою жизнь. Всё же набравшись решимости, он взвалил мёртвое тело себе на плечи и, никем не замеченный, положил его у ворот королевского дворца. Услыхав печальную весть, король в горе и исступлении собрался было наложить на себя руки, но, немного оправившись, послал за врачами, дабы они осмотрели умершего и вынесли определение, что было причиною его смерти. Осмотрев по отдельности мёртвое тело, врачи единодушно пришли к заключению, что Родолино погиб не от оружия и не от яда, а из-за точившего его изнутри душевного горя.
Выслушав это, король приказал приготовить всё необходимое для погребения, а также, чтобы труп Родолино был перенесён в кафедральный собор и чтобы все женщины города, какого бы сословия и состояния они ни были, под страхом монаршей немилости, явились туда и, подойдя к похоронным носилкам, поцеловали в лицо его покойного сына. Возле умершего во множестве собрались замужние женщины; проникшись к нему состраданием, они пролили над ним обильные слёзы. Среди прочих пришла сюда и несчастная Виоланта, которую страстно влекло желание ещё раз взглянуть на того, кого, пока он был жив, она не захотела порадовать ни одним поцелуем, и которая упала теперь, как подкошенная, на мёртвое тело. Понимая, что Родолино лишился жизни из-за своей любви к ней. она так долго удерживала своё дыхание, что, не произнеся ни слова, покинула нашу бренную жизнь. Заметил, что у носилок случилось что-то неладное, женщины бросились к Виоланте на помощь, но напрасно хлопотали они над нею, ибо душа её успела уже отлететь и отправилась на поиски души Родолино, её обожаемого возлюбленного. Король, который знал о взаимной любви Виоланты и своего сына, сохранил эту историю в тайне и лишь повелел похоронить их обоих в одной могиле.
Лионора закончила свою трогательную и грустную сказку, вслед за чем Синьора повелела ей предложить также положенную загадку, и Лионора, без малейшего промедления, произнесла нижеследующее:
Большинство слушателей поняло смысл прочитанной Лионорой загадки, означавшей не что иное, как мяч, которым норовят завладеть игроки и который они посылают то туда, то сюда, ударяя по нему ладонями. Изабелла, которой выпал жребий повествовать в третью очередь, поднялась со своего места и начала свою сказку.
Сказка Лионоры придаёт мне решимости рассказать вам о прискорбном случае, повествованию о котором место скорее в истории, нежели в сказке, ибо произошёл он с сыном одного герцога, после многих треволнений воздавшим тем, кто на него покушался, заслуженной карой.
Итак, да будет вам ведомо, что в наши дни в Милане властвовал герцог Миланский, синьор Франческо Сфорца, сын Лодовико Моро, которого и при жизни отца и после его смерти нещадно преследовала и била завистливая судьба. В свои ранние годы синьор Франческо отличался прекрасной наружностью и примерными нравами, и лицо его свидетельствовало о присущих ему добрых склонностях; позднее, с наступлением поры возмужалости и цветущей юности, после учения и других похвальных занятий, он или упражнялся с оружием, или затевал отчаянно смелые предприятия, или выезжал на охоту, и во всем этом находил немалое удовольствие. Его нравы и доблестные деяния привлекли к нему горячую любовь молодёжи, да и сам он её очень любил, так что в городе не нашлось бы такого юноши, который не был бы щедро им награждён. Однажды синьор Франческо ради своего развлечения собрал многих юношей, среди которых не было ни одного старше девятнадцати лет, и сев на коня, отправился с ними охотиться. Достигнув рощицы, в которой водилась дичь, они её окружили. Случилось так, что с той стороны, где синьор Франческо притаился в засаде, на опушку вышел красавец олень, который, заметив охотников, испугался и пустился бежать. Государь, у которого было львиное сердце и который отлично управлялся с конём, увидев, что олень стремительно уносится прочь, пришпорил коня и сломя голову погнался за ним. И он столь долго его преследовал, что, отдалившись от своих приближённых, сбился с прямой дороги и заблудился, и притом так, что, потеряв из виду оленя и оставив намерение настигнуть его, не знал, где он находится и куда направить свой путь. Поэтому, оставшись один-одинёшенек и в стороне от проезжей дороги, не зная, как вернуться к своим, и видя, что уже начинает смеркаться, он немного смутился духом, опасаясь как бы с ним не случилось чего-нибудь неприятного, как это и в самом деле случилось. Продолжая двигаться не туда, куда следовало, синьор Франческо, в конце концов, наткнулся на маленькую, крытую соломой невзрачную хижину.
Въехав в крошечный дворик, он слез с коня и привязал его к изгороди, вслед за чем, войдя в хижину, нашёл там старичка, которому было не менее девяноста лет, и вместе с ним молодую и пригожую собою крестьянку, державшую на коленях девочку лет пяти и её кормившую. Вежливо поздоровавшись со старичком и крестьянкою, государь сел вместе с ними и, не назвав себя, обратился к ним с просьбой снизойти к нему и предоставить ему ночлег. Старичок и женщина, которая приходилась ему невесткою, видя, что юноша обходителен и учтив и приятной внешности, приняли его очень радушно, не раз выразив ему своё сожаление, что не могут устроить его подобающим образом. Принеся им надлежащую благодарность, государь вышел из хижины позаботиться о своём коне; справившись с этим делом, он вскоре воротился назад. Девочка, которая была приветливым и милым ребёнком, подошла к государю и стала льнуть и ласкаться к нему; и он, в свою очередь, целовал и ласкал её. Во время беседы, которую вели государь, старичок и его невестка, в хижину неожиданно вошёл Малакарне, сын старика и муж молодой женщины, и увидел, что государь разговаривает со стариком и ласкает девочку.
Пожелав доброго вечера и выслушав в ответ то же приветствие, он приказал жене приготовить ужин и, подойдя к государю, спросил, что привело его в эту дикую и глухую местность. Принеся свои извинения, государь ответил: "Я попал сюда только из-за того, что остался в пути совершенно один, а уже вечерело и, не зная, какого направления нужно держаться, так как эти края мне мало знакомы, я обнаружил, на своё счастье, ваш небольшой домик, где был доброжелательно встречен этим старичком и этою женщиной". Выслушав объяснение государя и видя, что он богато одет и на шее у него золотая цепь, Малакарне, замыслив против него недоброе, решил всенепременно убить его и ограбить. Итак, стремясь осуществить своё дьявольское намерение, он позвал за собою старого отца и жену и, взяв девочку на руки, увёл их из хижины и, отойдя в сторонку, стал совещаться с ними, как ему убить юношу и, сняв с него платье, зарыть тело где-нибудь в поле, предварительно уверившись в том, что никто никогда ничего о нём не услышит. Но всеблагой бог не допустил, чтобы коварное их намерение было доведено до конца, и неисповедимым путём открыл их сговор.
Окончив своё злокозненное совещание и обо всём сговорившись, Малакарне подумал о том, что ему одному не выполнить зародившегося в нём замысла - ведь отец его стар и немощен, а жена слабодушна - тем более, что юноша, судя по внешности, отличается, как он считал, несравненною храбростью и способен легко себя защитить и бежать. По этой причине он решил отправиться в расположенное невдалеке селение, призвать в помощь себе троих своих закадычных приятелей и вместе сними проделать то, что задумал. Жадные до наживы приятели, услышав, в чём дело, с радостью откликнулись на зов Малакарне и, прихватив с собою оружие, направились к его дому. Между тем девочка, оставленная старичком и матерью без призора, возвратилась к государю и стала пуще прежнего льнуть и ласкаться к нему. Видя привязчивость и приветливость девочки, государь взял её на руки и принялся нежно её целовать и осыпать ласками. Увидав блеск золотой цепи и восхитившись ею, как это свойственно любому ребёнку, девочка протянула ручку к цепи синьора Франческо и пыталась накинуть её на свою шейку.
Заметив, что девочка развлекается цепью, государь, всё так же продолжая её ласкать, проговорил: "Не хочешь ли, доченька, чтобы я её тебе подарил?" И произнеся это, он надел цепь ей на шейку. Девочка, слышавшая, как сговаривались её родители, не добавив больше ни слова, ответила: "Она и так будет моею, потому что мой отец и моя мать хотят её отобрать у вас и вас умертвить". Синьор Франческо, который обладал острым умом и был проницателен, услышав зловещие слова девочки, не пропустил их мимо ушей и благоразумно промолчал. Поднявшись со своего места с девочкой на руках, он, не сняв с её шейки золотой цепи, опустил её на постельку, и так как час был уже поздний, она мгновенно заснула. А синьор Франческо заперся в хижине. Он загородил дверь двумя громоздкими рундуками и мужественно стал ожидать, что предпримут злодеи. Сверх этого государь приготовил находившийся у него на боку небольшой пятиствольный мушкет, устроенный так, что можно было разрядить либо все стволы разом, либо каждый в отдельности. Между тем спутники государя, заметив, что их повелитель исчез, и не зная, куда он направился, принялись трубить в рог и звать его громкими криками, но никто не откликнулся.
Из-за этого юноши всполошились, опасаясь, не свалился ли конь вместе с всадником с крутого обрыва, не разбились ли они насмерть и не пожрали ли их обоих дикие звери. И вот, когда юноши метались в тревоге и озабоченности, не зная, что предпринять, один из них сказал так: "Я видел, как государь поскакал во весь опор за оленем по тропе, что ведёт к обширной долине; но так как его конь намного резвее моего, я не мог поспевать за ним и очень скоро потерял его из виду. И куда он направился, я не знаю". Выслушав слова этого юноши, они тронулись в путь и всю ночь напролёт двигались по следам оленя, надеясь найти своего герцога живым или мёртвым. Пока юноши занимались розысками, Малакарне, сопровождаемый тремя приятелями-злодеями, пришёл к себе и, рассчитывая беспрепятственно войти в хижину, нашёл дверь её на запоре. Постучав в дверь ногой, Малакарне сказал: "Приятель, послушай-ка, отопри! Что ты там делаешь и почему не отпираешь?" Но герцог молчал и на оклики не отзывался, и, прильнув к щели в двери, увидел Малакарне с топором на плече и вооружённых до зубов трёх его спутников.
Стоя наготове с заряженным мушкетом, государь не стал больше мешкать и, приставив его к щели пошире, выпалил из одного ствола и попал прямо в грудь одному из трёх сообщников Малакарне, да так, что тот, не успев произнести покаянной молитвы, повалился замертво наземь. Увидев это, Малакарне начал колотить топором по двери, дабы выбить её из гнезда, но ничего не мог с нею поделать, так как герцог хорошо подпёр её изнутри. Герцог тут же выстрелил из второго ствола, и его выстрел нанёс другому приятелю Малакарне смертельную рану в правую руку. Тогда оставшиеся в живых, рассвирепев, принялись из всей силы выламывать дверь и подняли такой грохот, что казалось, будто рушится мир. Встревоженный этим, герцог продолжал загораживать вход скамейками, табуретками и другими предметами. И поскольку, чем ночь ясней и безоблачней, тем она спокойнее и безмятежней, и всякий звук, даже далёкий, чуть что где-нибудь пошевелится, хорошо слышен, приближённые государя услышали этот шум. Поэтому, собравшись все вместе и отпустив у коней поводья, они быстро достигли места, где раздавался грохот, и увидели злоумышленников, старавшихся взломать дверь.
Один из приближённых герцога обратился к ним с такими словами: "Что у вас тут происходит и почему вы поднимаете такой грохот?" На это Малакарне сказал: "Синьоры, я вам сейчас всё объясню. Этим вечером, когда, падая от усталости, я воротился домой, я нашёл у себя молодого солдата, охочего поживиться чужим. И так как он намеревался убить моего старика-отца, изнасиловать жену, похитить девочку и прихватить с собой моё добро, я убежал от него, поскольку сопротивляться ему мне было невмочь. Увидев себя в столь бедственном положении, я поспешил к кое-каким моим родичам и приятелям и попросил их прийти мне на помощь. И вот, добравшись до моей хижины, мы нашли её на запоре и дверь крепко подпертою изнутри, так что мы не можем проникнуть в дом, пока не взломаем дверь. Но не довольствуясь изнасилованием моей жены, этот солдат, как вы видите, убил ещё из мушкета моего приятеля, а другого - смертельно ранил. Не будучи в силах стерпеть такие бесчинства, я хочу захватить его в свои руки живым или мёртвым".
Юноши герцога, услышав рассказ о случившемся, который был сочтён ими правдивым из-за распростёртого на земле мёртвого тела и тяжело раненного приятеля Малакарне, прониклись к нему состраданием и, соскочив с коней, принялись валить дверь, громко крича: "О предатель, о враг господень! Освободи проход! Что ты собираешься делать? Ты поплатишься за свои преступления". Герцог ничего на это не отвечал, но неутомимо продолжал искусно загораживать вход, всё ещё не зная, что за дверью - его приближённые. Пока юноши, сколько ни бились, никак не могли справиться с дверью, один из них, отойдя в сторону, увидел привязанного к изгороди коня и, приблизившись к нему, узнал в нём коня их государя и громко воскликнул: "Погодите, синьоры, перестаньте ломиться, ибо внутри хижины - наш государь". И он показал сотоварищам привязанного к изгороди коня. Увидев и узнав коня, приближённые герцога рассудили, что внутри запертой хижины и в самом деле их государь, и с величайшей радостью стали обращаться к нему по имени.
Услышав, что его окликают, герцог сразу понял, что это - его спутники, и, убедившись, что его жизни ничто больше не угрожает, разобрал заграждения и отворил дверь. Узнав, по какой причине он был вынужден запереться в хижине, его приближённые схватили злодеев и, крепко связав, доставили их в Милан. Сначала их подвергли пытке раскалёнными щипцами, а затем заживо четвертовали, привязав каждого к четырём коням. Девочку, носившую имя Верджинии и открывшую злокозненный сговор, герцог поручил попечению синьоры герцогини, дабы она её воспитала. А когда Верджиния достигла брачного возраста, её с богатейшим приданым в награду за бесценное благодеяние, которое она оказала герцогу, достойным образом выдали замуж за одного высокородного рыцаря. Кроме того, герцог подарил ей замок Биназьо, стоявший между Миланом и Павией. Этот замок, однако, из-за непрерывных войн ныне настолько разрушен {156}, что от него не осталось камня на камне. Вот так-то злополучные негодяи и окончили свою жизнь, а девочка стала знатною дамой и долгие годы безмятежно и счастливо прожила со своим мужем.
Внимая этой жалостной повести, слушатели были столько же ею растроганы, сколько потрясены. Но после того, как её увенчал благополучный конец, все, как один, развеселились, и Синьора повелела Изабелле прочесть загадку, и та, с ещё не просохшими от слез глазами, смиренно произнесла такое:
Каждому доставила удовольствие прочитанная Изабеллой хитроумная и искусно составленная загадка, но во всём собрании не нашлось никого, кто бы отважился её объяснить. Тогда умница Изабелла дала ей такое истолкование: "Моя загадка имеет в виду не что иное, как переменчивую мысль человеческую, которая, будучи незримой, проникает повсюду, не отрываясь, однако, от человека. Она никуда не уходит и одновременно летит неведомо куда; устремлённая в различные области разума, не двигаясь с места, порождает всевозможные и бесчисленные последствия". Объяснение загадки оказалось сложным и тонким, но не нашлось никого, кого бы оно оставило неудовлетворённым. Поняв, что подошла её очередь повествовать, Виченца не стала дожидаться особого приказания Синьоры, но следующим образом начала свою сказку.
Пожелай мы, милые дамы, с должною тщательностью и на разумных основаниях определить, много ли на свете глупцов и невежд, мы бы с лёгкостью установили, что число их - несметно; пожелай мы, кроме этого, выяснить, какие недостатки суть порожденья невежества, нам надлежало бы обратиться к опыту, учителю и наставнику нашему во всём без изъятия, и он, как попечительный и чадолюбивый отец, представит их нашему взору все до единого. И дабы мы не сели, как говорят в народе, с нашими расчётами в лужу, скажу ещё, что невежество, среди прочих пороков, порождает также надменность, начало всех зол и корень всех, какие ни есть, человеческих заблуждений, ибо невежда мнит, что он знает то, чего вовсе не знает, и хочет казаться таким, каким на деле отнюдь не является. Такое произошло и с одним деревенским священником, который, возомнив себя непогрешимым всезнайкой, был, в действительности, таким несусветным невеждою, какого никогда ещё не создавала природа. Обманутый своей лжеучёностью, он лишился всего имущества и едва не лишился жизни, о чём вы подробно услышите в настоящей повести, каковую, быть может, уже когда-нибудь и слыхали.
Итак, да будет вам ведомо, что во владениях Брешии {157}, города весьма богатого, славного и многолюдного, не так давно жил священник, именовавшийся Папиро Скицца, и был он настоятелем церкви в деревне Бедикуоло, которая находится близ названного города. Будучи воплощённым невежеством, этот священник выдавал себя за человека высокопросвещённого и тщился показать всем и каждому, что он преисполнен учёности. Односельчане взирали на него с немым восхищением, питали к нему величайшее уважение и считали его неисчерпаемым кладезем знаний. И вот однажды, накануне дня святого Макария {158} который отмечается в Брешии благочестивой и торжественною религиозной процессией, епископ распорядился срочно оповестить как городское, так и сельское духовенство, угрожая ослушникам штрафом в размере пяти дукатов {159}, чтобы все как один священники явились принять участие в торжественном празднестве, имея при себе cappas и coctas [160], как это и подобает из почтения к столь благочестивому святому. Посланец епископа, приехав в деревню Бедикуоло, разыскал пре Папиро и от лица монсиньора епископа повелел ему под угрозою штрафа в размере пяти дукатов быть в день святого Макария в Брешии и рано поутру, имея при себе cappam и coctas, явиться в кафедральный собор, дабы вместе со всеми остальными священниками и принять участие в торжественном празднестве. Посланец епископа отбыл, и мессер пре Папиро принялся думать и обдумывать про себя, как должно понимать приказание явиться на столь пышное торжество cum cappis et coctas.
И торопливо расхаживая по дому, пре Папиро ушёл с головою в размышления по этому поводу, жуя непрерывную жвачку из своей мнимой учёности и толикой же образованности и теша себя надеждою доискаться, быть может, смысла вышеприведенных слов. После долгих и упорных умствований над этим, ему, в конце концов, взбрело в голову, что сарраз и сослав означают не что иное, как жареных каплунов {161}. Посему, уверовав в правильность своей дурацкой догадки и не имея с кем посоветоваться, он запасся двумя парами каплунов, и притом из тех, что получше, и вручил их служанке с приказаньем изжарить самым тщательным образом. На следующее утро пре Папиро с первым светом сел на коня и, распорядившись уложить жареных каплунов на блюдо, доставил их в Брешию и, представ перед монсиньором епископом, преподнёс ему этих жареных каплунов, объяснив, что его посланец наказал ему прибыть для участия в праздновании дня святого Макария, имея при себе сарраз и сослав, и что, выполняя свой долг, он своевременно прибыл и привез с собой жареных каплунов.
Умный и лукавый епископ, увидав жирных и превосходно изжаренных каплунов и принимая в соображение крайнее невежество священнослужителя, сжал губы и удержался от душившего его смеха; приняв с довольным лицом каплунов, он принёс ему тысячу grates [162]. Услышав на устах епископа это слово, мессер пре Папиро по своей темноте не понял его и решил про себя, что епископ требует с него тысячу вязанок валежника {163}. По этой причине непроходимый невежда, пав в ноги епископу, произнёс: "Монсиньор, молю вас любовью, каковую вы питаете к богу, и уважением, каковое я питаю к вашему преосвященству, не возлагайте на меня столь непомерную тяготу, ибо наша деревня бедная и тысяча grates - слишком непосильное бремя для столь немощного селения; удовольствуйтесь, пожалуйста, пятьюстами, и я вам пришлю их с величайшей охотою". Епископ, при всей своей алчности и своём лукавстве, всё же не понял, о чём, собственно, толкует священник, но, дабы не казаться столь же невежественным, как тот, снизошёл к его просьбе. По окончании празднества, простившись с епископом и получив его пастырское благословение, священник отбыл к себе.
Воротившись домой, он, не медля, собрал телеги, заставил нагрузить их валежником и на следующее утро, ни свет ни заря, отправил его епископу. Увидев валежник и узнав, кто был его отправителем, епископ немало развеселился и очень охотно принял присланный ему дар. Так-то, неизменно упорствуя в своём вопиющем невежестве, этот неуч понёс урон и с позором для себя бессмысленно лишился каплунов и валежника. В вышеназванной деревне Бедикуоло жил крестьянин, которого звали Джанотто и который, хоть и был мужик-мужиком и не умел ни читать, ни писать, до того, однако, благоговел перед людьми науки, что из любви к ним надел бы на себя с радостью даже оковы раба. У этого Джанотто был пригожий собою сын, подававший большие надежды, что со временем из него выйдет человек высокообразованный и учёный, и звали его Пирино. Джанотто, который всем сердцем любил Пирино, решил отправить его обучаться в Падую, снабдив всем, что необходимо всякому изучающему науки, и как решил, так и сделал. По истечении известного времени юноша, преуспевший в науке грамматике, воротился домой, правда, не навсегда, но чтобы повидать родичей и друзей.
Желая доставить почёт и уважение сыну, а заодно и выяснить, сделал ли он успехи в учении, Джанотто надумал пригласить к себе родичей и друзей, славно попотчевать их обедом и, между прочим, попросить пре Папиро в их присутствии подвергнуть Пирино экзамену, дабы все могли явственно видеть, не потерял ли тот времени понапрасну. Наступил указанный день, и все родичи и друзья собрались у Джанотто. Мессер священник благословил трапезу, и гости, строго по старшинству, сели за стол. По окончании обеда и после того как были убраны скатерти, Джанотто встал и, обратившись к священнику, произнёс: "Мессер, я бы очень и очень хотел - разумеется, если вы ничего против этого не имеете, - чтобы вы проэкзаменовали моего сына Пириио, и мы смогли бы сразу понять, будет ли от него прок или нет". На это мессер Папиро ответил: "Джанотто, мой добрый и давний приятель, по сравнению с тем, что я хотел бы сделать для вас, это - сущие пустяки, ибо то, с чем вы сейчас ко мне обращаетесь, при моих познаниях для меня проще простого".
И, повернувшись лицом к сидевшему напротив Пирино, сказал такие слова: "Пирино, сын мой, мы все собрались с одной и тою же целью: мы хотели воздать тебе честь, а также выяснить для себя, с толком ли ты употребил время, проходя обучение в Падуе. Посему, чтобы удовлетворить отца твоего Джанотто и доставить удовольствие этому почтенному обществу, мы слегка проэкзаменуем тебя по предметам, с которыми ты познакомился в Падуе, и, если из этого испытания ты выйдешь, как мы уповаем, с честью, ты доставишь и отцу твоему и твоим друзьям, а также и мне немалое утешение. Итак, скажи мне, Пирино, сын мой, как называется по-латыни священник?" Отлично осведомлённый в грамматических правилах, Пирино смело ответил: "Presbyter" [164]. Выслушав быстрый и без запинки ответ Пирино, пре Папиро сказал: "Как так presbyter, сын мой? Ты глубоко заблуждаешься". Но Пирино, твёрдо зная, что ответил, как должно, упорно стоял на своём, утверждая, что ответ совершенно верен, и доказывал это, ссылаясь на многие авторитеты.
И, распалившись, они затеяли нескончаемый спор, причём пре Папиро, не желая отступать перед доводами юноши, повернулся к тем, кто сидел за столом, и сказал: "Скажите, братья и сыновья мои: когда в ночное время у вас происходит что-нибудь важное, когда спешно требуется кого-нибудь исповедать, причастить или совершить какое иное таинство, необходимое для спасения души, не обращаетесь ли вы не медля к священнику?" - "Разумеется, так". - "И что прежде всего вы делаете? Не стучитесь ли к нему в дверь?" - "А то как же!" - "И не говорите ли вы после этого: "Поскорее, поскорее, мессер, поднимайтесь с постели и приходите поскорее дать святые дары больному, который при смерти?" Крестьяне, которым на это возразить было нечего, подтвердили, что всё, что он говорит, чистая правда. "Итак, - сказал пре Папиро, - священник по-латыни именуется отнюдь не presbyter, но prestule {165}, и никак не иначе, потому что он поспешно приходит помочь больному. Впрочем, хочу, чтобы на первый раз твоя ошибка была тебе прощена. Но, сделай милость, скажи, как по-латыни постель?" Пирино мгновенно ответил: "Lectus, torus" [166]. Услыхав этот ответ, пре Папиро сказал: "Ах, сын мой, ты впадаешь в непростительную ошибку, и наставник твой учил тебя заведомой чепухе". И повернувшись к отцу Пирино, проговорил: "Когда усталый вы возвратились с поля домой, Джанотто, то, поужинав, не говорите ли вы: хочу лечь отдохнуть?" - "Конечно", - отозвался Джанотто.