Перелистывая страницы древней и новой истории, я убеждаюсь в том, что осмотрительность - одно из наиболее важных и замечательных качеств, какие можно найти в человеке, ибо человек осмотрительный помнит события прошлые, разбирается в современных и трезвым взглядом предвидит грядущие. И, поскольку в этот вечер мне должно повествовать, сказка Ариадны привела мне на память одну повестушку, которая, хоть и не будет ни смешною, ни длинной, окажется, тем не менее, занимательной и в немалой степени поучительной.
Не так давно жила на свете бедная женщина, имевшая сына, которого звали Чезарино из Берни, что в Калабрии {192}, юношу по-настоящему скромного и обласканного гораздо больше природою, чем дарами судьбы. Уйдя однажды из дому и отправившись по пустынным полям, Чезарино набрёл на густой и заросший раскидистыми деревьями лес, и его до того пленила пышная и яркая зелень этого места, что он углубился в лесную чащу и случайно наткнулся на звериное логово среди камней, где находились львята, медвежата и волчата. Взяв от каждой породы по зверенышу и принеся их домой, он с величайшим рвением и усердием воспитал их всех вместе, и между ними была такая любовь, что они не могли жить друг без дружки, и стали до того домашними, что никогда ни на кого не набрасывались. И так как по природе были они дикие звери и лишь случайно выросли прирученными, Чезарино, когда они окрепли и вошли в силу, стал нередко брать их с собой на охоту и неизменно возвращался домой довольный и тяжело нагруженный лесною дичью, которой кормил и мать и себя самого. Видя, что приносимая сыном добыча всегда обильна, мать изумлялась этому и однажды спросила его, как это ему удаётся ежедневно набирать столько дичи. На это он ответил ей так: "С помощью тех животных, которых вы у меня видели, но заклинаю вас, никому этого не открывайте, чтобы, чего доброго, я их не лишился".
Прошли немногие дни, и мать зашла к одной из соседок, которую очень любила, потому что та была милой, а также доброжелательной и любезною женщиной, и в завязавшемся у них разговоре о всякой всячине соседка спросила: "Скажите, кума, каким образом ваш сынок умудряется добывать столько дичи?" И старушка рассказала начистоту всё, как оно было, после чего, попрощавшись с соседкою, вернулась к себе. Едва добрая старая женщина ушла от кумы, как воротился домой муж последней, и, выйдя встретить его, она оживлённо сообщила ему всё, что узнала. Выслушав это, муж тотчас же направился к Чезарино и сказал ему так: "Что же, сынок, ты так часто уходишь охотиться, и ни разу никого с собою не взял? При добрых отношениях между нами это никуда не годится!" Чезарино усмехнулся и ничего не ответил, но, даже не попрощавшись со старою матерью и любимыми сестрами, ушёл из дому вместе с тремя зверьми и отправился, куда глаза глядят, на поиски счастья. После долгих странствий он добрался до одного глухого, необитаемого места Сицилии и набрёл там на хижину, в которой укрывался отшельник. Войдя в неё и никого там не найдя, он расположился в ней со своими зверями.
Немного погодя вернулся к себе отшельник и, войдя внутрь хижины, увидел зверей и, испугавшись, хотел было бежать. Но Чезарино, догадавшись, что это отшельник, сказал: "Не бойтесь, отец мой, входите уверенно в вашу келью, ибо мои звери совершенно ручные и никак вас не обидят". Успокоенный сказанным Чезарино, отшельник вошёл в свою убогую келейку. Долгий путь вконец изнурил Чезарино и, повернувшись к отшельнику, он сказал: "Не найдётся ли случайно у вас, отец мой, немножко хлеба, а также вина, дабы я мог подкрепиться и восстановить свои силы?" - "Найдётся, сын мой, - ответил отшельник, - правда, не такого доброго качества, как тебе, быть может, хотелось бы". Освежевав и разделав добытую по пути дичь, Чезарино изжарил мясо на вертеле. Приготовив стол и выложив на него незатейливую еду, какая у них нашлась, они весело и беззаботно доужинали. После ужина отшельник обратился к Чезарино с такими словами: "Невдалеке отсюда обитает дракон, чьё дыхание заражает и отравляет всё сущее, и нет никого, кто мог бы справиться с ним.
А он - такая чума и пагуба, что местным жителям придётся спешно покинуть эти края. Сверх того, всякий день нужно посылать ему на съедение по существу человеческому, иначе он истребит всё и вся. И вот, по воле беспощадной и злобной судьбы, быть отосланной к нему завтра выпал жребий дочери короля, которая красотою и добродетелями и нравами превосходит всех других девушек, и в ней нет ничего, что не было бы достойно всяческой похвалы. Величайшая несправедливость, поистине, чтобы такая девушка, на которой нет ни малейшей вины, погибла столь жестокою смертью". Выслушав рассказанное отшельником, Чезарино проговорил: "Развеселитесь, святой отец, не тревожьтесь, ибо вы вскоре увидите её спасённой от гибели". Едва занялась утренняя заря, как Чезарино, прихватив с собой своих зверей, поспешил в то место, где пребывал грозный дракон, и увидел там королевскую дочь, уже пришедшую, чтобы быть пожранной им. Подойдя к ней, плачущей навзрыд и горестно причитающей, Чезарино, утешая её, сказал: "Не плачьте, сударыня, не терзайтесь, ибо я прибыл сюда, чтобы не дать вам погибнуть".
И не успел он закончить эти слова, как вдруг стремительно и порывисто выскочил из своего обиталища ненасытный дракон и с разверстою пастью устремился к прелестной и хрупкой девушке, которая от страха дрожала всем телом, чтобы разорвать её и сожрать. Тогда, движимый состраданием, Чезарино распалился душою и спустил трёх зверей на жадное и прожорливое чудовище, и они яростно бились с ним до тех пор, пока не повалили его наземь и не загрызли до смерти. Вслед за тем Чезарино отсёк бывшим у него наготове ножом драконий язык и сунул его в мешок с тем, чтобы предусмотрительно сохранить его у себя, и, не сказав ни единого слова спасённой им девушке. возвратился к отшельнику и рассказал святому отцу обо всём, что свершил. Услышав, что дракон мёртв и что девушка и вся страна спасены, отшельник несказанно обрадовался. Случилось так, что некий крестьянин, невежественный и неотесанный, проходя по тому месту, где мерзостный зверь лежал мёртвым, увидел свирепое и кровожадное чудище и, выхватив свой висевший на боку нож, отсёк голову от его туловища и, уложив её в бывший при нём мешок, поспешил по направлению к городу. Идя быстрым шагом, он догнал возвращавшуюся к отцу дочь короля и дальше пошёл вместе с нею.
Придя в королевский дворец, он привёл её к королю, который, увидев возвращённую ему дочь, едва не умер от избытка нахлынувшей на него радости. А крестьянин, весело осклабившись и скинув с головы шапку, сказал: "Государь, быть вашей дочери моею женой, ведь это я избавил её от гибели". И в доказательство того, что он говорит сущую правду, вытащил из мешка ужасную голову убитого зверя и поднёс её королю. Рассмотрев мёртвую голову надменного и невиданного чудовища и поняв, что от него навсегда спасены и его дочь и страна, король приказал устроить блестящее торжество и великолепное празднество, на которое были приглашены все женщины города, и они, роскошно и пышно одетые, явились к королю с поздравлениями по случаю спасения его дочери. Случилось так, что как раз в то время, когда шла подготовка к празднествам и торжествам, отшельнику довелось прийти в город, и до его слуха дошло, что какому-то деревенскому увальню удалось прикончить дракона, и в награду за спасение дочери короля ему отдают её в жены.
Отшельник выслушал эти толки с превеликим огорчением и, отказавшись на этот день от сбора обычного подаяния, возвратился в своё убежище и рассказал Чезарино про всё, что творится в городе. Услышав этот рассказ, Чезарино немало опечалился и, взяв в руки язык дракона, показал его отшельнику в подтверждение того, что чудовище убил именно он, а не кто другой. Воочию убедившись в этом и доподлинно зная, что дракона умертвил Чезарино, отшельник отправился к королю и, стянув с головы убогую шапку, сказал ему такие слова: "Священнейший король, до чего омерзительно, что преступный и злокозненный человек, привыкший ютиться в пещерах, становится мужем той, которая - цвет красоты, образец нравов, зерцало великодушия и благородства и наделена всеми добродетелями; и это тем более, что он тщится обмануть ваше величество, выдавая за правду то, в чём он нагло солгал. Ревнуя о чести вашего величества и о пользе дочери вашей, я пришёл сюда, чтобы разоблачить того, кто похваляется спасением вашей дочери, вовсе не будучи тем человеком, который убил дракона.
И поэтому, священнейший король, отверзите очи ваши, не держите наглухо запертыми уши свои, выслушайте того, кто от всего сердца вас любит". Услыхав то, что с такой убеждённостью говорил отшельник, и зная, что его слова порождены преданнейшей и бескорыстной любовью, король проникся к нему полным доверием и, распорядившись прекратить празднества и торжества, повелел отшельнику указать ему истинного спасителя его дочери. Отшельник, который ничего другого и не хотел, сказал: "Государь, нет нужды называть его имя, но если вашему величеству будет угодно, я приведу его, чтобы он предстал перед вами, и вы увидите юношу отличного телосложения, располагающего к себе, достойного во всех отношениях и благожелательного ко всем. Своими безупречными и похвальными нравами он превосходит всех, кого мне когда-нибудь доводилось встречать". Очарованный юношей по рассказу, король приказал безотлагательно его привести. Уйдя от короля, отшельник вернулся в свою лачужку и обо всём рассказал Чезарино. Прихватив драконий язык и уложив его в сумку, Чезарино вместе со своими зверьми в сопровождении отшельника отправился к королю.
Представ перед ним и опустившись у его ног на колени, он сказал ему так: "Священное величество, труды и пот были мои, но честь победы принадлежит не мне. С помощью этих моих животных я ради спасения вашей дочери убил свирепого зверя". - "А какое доказательство, - спросил Чезарино король, - представишь ты мне, что он и вправду убит тобою? Ведь его голову доставил мне тот, кто собственноручно её и отрезал". На это Чезарино ответил: "Я не стану просить вашу дочь о поддержке, хотя её свидетельства было бы совершенно достаточно, но намерен представить вам довод, после которого отрицать, что чудовище истреблено мной, невозможно. Загляните, - предложил Чезарино, - в пасть доставленной вам головы, и вы обнаружите, что в ней нет языка". Король приказал принести голову и установил, что язык и в самом деле отсутствует. Тогда Чезарино, сунув в сумку руку, извлёк из неё драконий язык такой невероятной величины, что ничего похожего никто никогда не видел, и тем самым с непреложною очевидностью доказал, что свирепого зверя убил он, и никто другой.
Свидетельство дочери, предъявленный драконий язык и другие бесспорные доказательства убедили короля в правоте Чезарино, и он распорядился схватить крестьянина и тут же отрубить ему голову, после чего состоялось бракосочетание Чезарино с королевскою дочерью, и их свадьба была торжественно и пышно отпразднована. Мать и сёстры Чезарино, прослышав о том, что он убил свирепого зверя и спас королевну и в награду за это получил её в жены, надумали отправиться на остров Сицилию и, взойдя на корабль, с попутным ветром благополучно прибыли в королевство, где были приняты с превеликим почётом. Но после недолгого пребывания в королевстве эти женщины прониклись такою завистью к Чезарино, что готовы были, как говорится, живьём его съесть. И так как их ненависть к нему день ото дня всё росла и росла, они решили исподтишка и коварно его уморить. Перебирая в уме всевозможные способы для достижения своей цели, они, в конце кондов, остановились на том, чтобы взять кость, отточить её, смазать ядом её острие и подложить ему кость между простынёй и периною острием вверх, дабы, ложась спать и с размаху бросившись на постель, как это делают молодые люди, Чезарино укололся и был отравлен; и они, не откладывая, осуществили этот злодейский умысел.
Когда наступил час идти спать, Чезарино с женою отправились в спальный покой; сбросив с себя одежду, а также рубашку, он лёг в постель и левым боком наткнулся на острие кости и так глубоко поранил себя, что тотчас же распух от яда, а когда яд достиг сердца, умер. Увидев, что муж её мёртв, жена принялась истошно вопить и горько рыдать. Прибежавшие на её крики придворные нашли Чезарино уже расставшимся с здешнею жизнью и, ворочая и переворачивая его, обнаружили, что он весь распух и стал чёрным, как ворон, на основании чего и пришли к выводу, что его умертвили ядом. Узнав о случившемся, король провёл тщательнейшее расследование, но, не установив ничего достоверного, прекратил его и, облачившись вместе с дочерью и двором в траурные одежды, приказал предать мёртвое тело торжественному и пышному погребению. Пока готовились великолепные и богатые похороны, мать и сестёр Чезарино одолели тревога и беспокойство, как бы лев, медведь и волк, услышав толки в народе, не проведали о смерти своего хозяина, и, посовещавшись между собою, они надумали залить свинцом уши этих зверей и, как порешили, так и сделали. Но уши у волка оказались залитыми неплотно, так что одним ухом он всё-таки немного слышал.
И вот, когда понесли мёртвое тело, чтобы зарыть его в землю, волк сказал льву и медведю: "Друзья, мне кажется, что я слышу дурную весть", но те, поскольку их уши были залиты свинцом, его не расслышали. Волк ещё раз произнёс то же самое, но они по-прежнему не уловили ни звука. Однако знаками и телодвижениями он сумел добиться того, что они - не знаю уж как - всё же поняли, что хозяин их умер. Тогда медведь своими заскорузлыми и кривыми когтями так глубоко залез в уши льва, что извлёк изнутри свинец, а лев проделал то же с медведем и волком. Итак, после того как каждый из них снова обрёл слух, волк сказал своим сотоварищам: "Мне кажется, что я слышал разговоры о смерти нашего господина". И так как звери уже давно его не видели, и он, вопреки обыкновению, не пришёл их проведать и накормить, они сочли несомненным, что он, и взаправду, мёртв. Выбравшись из дому, все трое помчались в ту сторону, куда могильщики несли мёртвое тело. Духовенство и прочие провожавшие мёртвое тело к месту его погребения, увидав зверей, обратились в бегство, а те, кто нёс на плечах носилки с покойником, опустили их наземь и равным образом бросились наутёк.
Остались, чтобы увидеть, чем всё окончится, лишь самые храбрые из погребального шествия. Три зверя тем временем зубами и когтями стащили со своего господина одежду и, поворачивая его с боку на бок, обнаружили рану на его теле. Тогда лев сказал медведю такие слова: "Братец, требуется немного сала с твоих кишок, ибо, как только им будет смазана рана, наш господин оживёт". Медведь ответил: "Больше ничего говорить не нужно; я как можно пошире разину пасть, а ты просунь в неё лапу и, сколько тебе угодно, тащи сало наружу". Лев сунул лапу в глотку медведя, который, сколько мог, сжался и съежился, дабы она проникла поглубже, и стал выскребывать необходимое сало и обмазывать им рану и всё по соседству с нею. Когда рана хорошенько обмякла, он принялся её усердно высасывать, после чего вложил в неё кое-какие травы и зелья, и таково было их целебное свойство, что они мгновенно воздействовали на сердце, и оно воспрянуло и забилось. По этой причине понемногу стал набираться сил и хозяин зверей, и мертвец, таким образом, ожил.
Присутствовавшие были изумлены и потрясены виденным и сразу же побежали к королю с сообщением, что Чезарино жив. Услышав это, король и его дочь, которая звалась Доротеей, поторопились ему навстречу и, охваченные внезапной радостью, горячо его обняли и с величайшей торжественностью при общем ликовании проводили во дворец. Весть о том, как был оживлён Чезарино, дошла и до его матери и сестёр и очень им не понравилась, но, притворившись бесконечно счастливыми, они также поспешили отправиться во дворец; однако при их появлении из раны Чезарино обильно потекла кровь {193}. Это привело их в смятение, и их лица покрылись смертельною бледностью. Заметив это, король проникся немалыми подозрениями против них и повелел взять их под стражу; подвергнутые пытке, они признались во всём. Король немедленно приказал сжечь их заживо на костре, а Чезарино и Доротея долгое время прожили в счастии и благополучии и оставили после себя детей. Что касается зверей Чезарино, то их всячески холили и старательно за ними ухаживали вплоть до их смерти.
Доведя до конца свою сказку, Альтерия, не дожидаясь особого приказания, предложила положенную загадку, прочитав такие стихи:
Загадка, прочитанная Альтерией, была весьма сложна и хитроумна, и никто, кроме той, которая её прочитала, не мог похвалиться, что она ему ясна и понятна. Увидев, что все пребывают в недоумении, Альтерия проговорила: "Загадка моя, господа и дамы, означает ночь, которая - женского рода и у которой есть брат, то есть день. Когда день умирает, рождается ночь, а когда ночь умирает, возрождается день, и они никогда не могут друг друга сопровождать; и она летит, точно птица, и не позволяет к себе притронуться, и нередко случается, что она с нами ужинает". Всем чрезвычайно понравилось разъяснение тонкой загадки, и все признали её необычайно остроумной и глубокомысленной. И дабы за беседою не пролетела вся ночь и не наступил день, Синьора приказала Эритрее приступить к своей сказке, и та живо начала повествовать так.
Существует общеизвестная и широко распространённая пословица: кто дурно живёт, тот дурно и умирает {195}. Посему лучше жить по-христиански, чем, освободившись от узды совести, не знать ни в чём удержу и удовлетворять любое своё необузданное желание, как это произошло с одним именитым горожанином, который на смертном одре завещал свою душу злейшему врагу рода людского, и, впав в отчаянье, ибо так попустило господнее правосудие, умер дурною смертью.
В Комо, небольшом городке Ломбардии, находящемся невдалеке от Милана, обитал один горожанин, прозывавшийся Андриджетто из Вальсабии. Этот Андриджстто владел такими обширнейшими поместьями, огромнейшими стадами скота и овец, что никто во всём городе не мог бы сравниться с ним, но его нисколько не грызла совесть, сколь бы скверными ни были творимые им дела. Итак, будучи первейшим богачом и держа в закромах уйму пшеницы и другого зерна, которую ему доставляли его поместья, он никоим образом не желал продавать хлеб за деньги ни купцам, ни кому иному, а раздавал все свои урожаи бедным крестьянам и другим обездоленным. Делал он это вовсе не потому, что имел намерение помочь беднякам, но ради того, чтобы вырвать у них из рук тот или иной участок земли и тем самым увеличить свои поместья и урожаи; и он всегда норовил выбрать такое поле, которое принесло бы ему наибольшую выгоду, с тем, чтобы мало-помалу подчинить себе всех в округе. Случилось так, что эти края постиг великий недород, и он был таков, что во многих местах мужчины, женщины и дети мерли от голода.
По этой причине все окрестные крестьяне, и с равнины, и с гор, стали обращаться за помощью к Андриджетто, и кто отдавал ему клочок луга, кто - леса, а кто и возделанной пашни и взамен уносил пшеницы или какого другого зерна, сколько кому было нужно, к такое множество просителей отовсюду устремлялось в дом Андриджетто, что казалось, будто там отмечается юбилейный год {196}. Был у Андриджетто нотариус по имени Тонисто Распанте - человек в нотариальном деле чрезвычайно сведущий, а в искусстве обирать крестьян превосходивший кого бы то ни было. В Комо существовал закон, воспрещавший нотариусу составлять купчую крепость, если в его присутствии и при свидетелях продающему не были вручены деньги за приобретаемое имущество. Поэтому Тенисто Распанте не раз говорил Андриджетто, что ему не по душе составлять подобные купчие; ведь они нарушают установленное действующими законами, и он не хочет подвергнуться каре. Но Андриджетто в ответ осыпал его бранью и угрожал лишить жизни, и так как был он человеком рослым и одним из виднейших в городе и всегда почитался столь же красноречивым, как святой Иоанн Златоуст {197} нотариус делал всё, что бы тот ему ни велел.
Случилось так, что Андриджетто пришла пора исповедоваться, и он послал своему духовнику великолепные и роскошные яства и сверх того кусок превосходнейшего сукна на две пары чулок - для него и для его домоправительницы, и условился с ним, что на следующий день явится к нему исповедоваться. Мессер священник, поскольку Андриджетто был влиятельным гражданином и богачом, получив обильную мзду, встретил его приветливо и принял любезно и ласково. Пав на колени перед священнослужителем и усердно обвиняя себя в многочисленных прегрешениях, Андриджетто заговорил и о кабальных договорах, которые он заключал, и подробно поведал о них своему исповеднику. Священник, который был человеком весьма сведущим и начитанным и хорошо знал, что договоры Андриджетто кабальные и ростовщические, принялся робко и мягко его порицать, разъясняя ему, что он обязан возместить нанесённый его беззакониями урон. Андриджетто, которому слова священника пришлись не по вкусу, ответил, что тот, видимо, и сам не знает, что говорит, и пусть сначала получше осведомится о том, что он, Андриджетто, до этого времени совершил.
Священник, которого Андриджетто не раз щедро награждал, побоялся, как бы тот его не покинул и не ушёл исповедоваться к кому-либо другому, и посему безотлагательно дал ему отпущение грехов и, наложив на него лёгкое покаяние, не стал его дольше задерживать, и довольный Андриджетто, вложив ему в руку флорин, ушёл. Случилось так, что спустя короткое время Андриджетто жестоко занемог, и его болезнь оказалась такою, что врачи предрекли ему скорую смерть и даже перестали его навещать. Друзья и родичи Андриджетто, видя, что его болезнь сочтена врачами смертельной и неизлечимой, с завидною находчивостью дали ему понять, чтобы он исповедался и уладил свои дела, как подобает всякому католику и доброму христианину. А он, обуреваемый жаждой наживы, дни и ночи помышлял лишь о том, как бы ещё больше возвыситься, не страшился смерти, гнал прочь от себя всех, кто ему хоть словом напоминал о ней, и приказывал приносить то ту, то другую вещь, находя в созерцании их развлечение и удовольствие. После длительных увещаний родичей и друзей он, в конце концов, согласился пойти навстречу их пожеланиям и распорядился вызвать своего нотариуса Тонисто Распанте и духовника отца Неофито, ибо захотел исповедаться и и привести в порядок свои дела.
Явившиеся на его зов духовник и нотариус предстали пред ним и сказали: "Мессер Андриджетто, да возвратит вам господь утраченное здоровье. Как вы себя чувствуете? Крепитесь духом, не бойтесь и не тревожьтесь, ибо вскоре вы исцелитесь". Андриджетто ответил, что он тяжело болен и что сначала хотел бы навести порядок в своих делах, а затем уже исповедаться. Духовник принял на веру его слова, усиленно убеждая его помнить о всемогущем господе боге и руководствоваться в своих действиях его волею, ибо, поступая подобным образом, он восстановит своё здоровье. Андриджетто приказал призвать семерых мужчин, дабы они стали свидетелями его устного и последнего волеизъявления. Свидетели явились и представились больному, и Андриджетто спросил нотариуса: "Тонисто, какую плату вы обычно взимаете за составление завещания?" Тонисто ответил: "В соответствии с принятой у нотариусов расценкой - один флорин, а, вообще говоря, бывает и больше, бывает и меньше, по усмотрению завещателей". - "Итак, - произнёс Андриджетто - бери два флорина, но смотри, пиши только то, что я прикажу". Нотариус ответил, что так и поступит.
И начав с обращения к вышнему богу, отметив год от рождества Христова, месяц, день и всё прочее, как это принято в нотариальных актах, он начал писать нижеследующее: "Я, Андриджетто из Вальсабии, в здравом уме, хоть л немощный телом, завещаю душу мою создателю моему господу, коему возношу столь великую, сколь только могу, благодарность за ниспосланные им мне бесчисленные благодеяния". Тут Андриджетто обратился к нотариусу с такими словами: "Что же ты написал?" Нотариус ответил: "Я написал то-то и то-то", и он прочёл слово в слово всё, что успел написать. Тогда Андриджетто, воспламенившись гневом, воскликнул: "А кто тебе поручил писать именно так? Почему ты не исполнил того, что мне обещал? Пиши по-моему, пиши так: Я, Андриджетто из Вальсабии, больной телесно и здравый разумом, завещаю душу мою великому дьяволу ада". Услышав эти слова, нотариус и свидетели опешили и обомлели, и их охватило немалое изумление, и, не сводя глаз с лица завещателя, они вскричали: "Ах, мессер Андриджетто, где же ныне ваш ум, где же ваше здравомыслие? Или вы помутились рассудком? Такие слова на устах лишь у безумных и бесноватых. Послушайте, не делайте этого из любви, которую вы питаете к богу! Ведь это пагубно и для души и для чести вашей и несмываемый позор всему вашему роду.
Люди, доселе почитавшие вас человеком разумным и мудрым, отныне станут смотреть на вас как на самого отпетого, самого вероломного, самого коварного предателя и изменника, каких когда-либо создавала природа, ибо, пренебрегая собственным благом и собственной пользою, вы ещё больше пренебрегаете пользою и благом других". Тут Андриджетто, распалившийся, как огонь в очаге, крикнул нотариусу: "Не говорил ли я, чтобы ты писал так, как я тебе прикажу? Не заплатил ли я тебе сверх положенного, дабы ты писал всё, что бы я ни сказал?" Нотариус ответил: "Да, синьор, всё это так". - "В таком случае, - продолжал завещатель, - отмечай и пиши только то, что я говорю, и не пиши того, чего я не желаю". Нотариус, которому на этот раз хотелось вовсе не разуметь грамоте, увидев непреклонную решимость Андриджетто и опасаясь, как бы тот не умер от гнева, написал всё, что выслушал из его уст. Засим Андриджетто сказал нотариусу: "Пиши. Item [198] душу моего нотариуса Тонисто Распанте я завещаю великому Сатане, дабы она воссоединилась с моею, когда расстанется с телом". - "Ах, мессер, вы меня обижаете, - воскликнул нотариус, - отнимая у меня честь и доброе имя!" - "Продолжай, злодей, - оборвал его завещатель, - и не смей мне перечить. Я тебе заплатил, и намного больше, чем полагается, дабы ты писал, как мне заблагорассудится.
Итак пиши, будь ты неладен, следующее: "Ведь если бы он не потворствовал мне и не составлял столь кабальные и ростовщические договоры, но прогнал бы меня прочь от себя, я теперь не знал бы забот. И так как в ту пору для него большую цену имели деньги, чем моя и его собственная душа, я и препоручаю его Люциферу"" {199}. Нотариус, опасаясь, как бы на него не свалилось чего-нибудь ещё худшего, записал всё, что наказал ему Андриджетто, который вслед за тем произнёс: "Пиши. Item душу моего здесь присутствующего духовника отца Неофито я завещаю тридцати тысячам пар дьяволов". - "Постойте, что вы говорите, дорогой мессер Андриджетто? - вскричал духовник, - разве это слова разумного человека, каковым вы являетесь? Не говорите такого! Ужели вам неизвестно, что мессер Иисус Христос милосерд и жалостлив и что объятия его всегда отверсты в ожидании тех, кто явится с покаянием и воззовёт к нему, винясь и сокрушаясь в своих прегрешениях? Итак, повинитесь в своих тяжких и чудовищных преступлениях и молите господа о прощении, ибо он великодушно смилуется над вами.
Вы можете исправить причинённое вами зло, и, после того как вы это сделаете, господь, который милостив и не желает, чтобы кто-нибудь умирал во грехе, простит вас и дарует вам рай". Андриджетто на это ответил: "Ах, преступный священник, исполненный алчности и продажности губитель своей и моей души! Теперь ты подаёшь мне совет! Пиши, нотариус, что душу его я завещаю самому пеклу ада, ибо, не будь чумоносной алчности отца Неофито, он не давал бы мне отпущений, и я не свершил бы стольких проступков и не попал бы в то положение, в котором сейчас нахожусь. Тебе представляется достодолжным и подобающим, чтобы я возместил неправедно нажитое имущество? Тебе представляется справедливым, чтобы я оставил моих сыновей бедняками и нищими? Прибереги этот совет для других, ибо ныне он мне ни к чему. Пиши, нотариус, пиши дальше: Item я завещаю моей любовнице Феличите поместье в долинах Коммакьо {200}, дабы у неё было на что пропитаться и одеться и дабы она могла приятно проводить время со своими любовниками, как всегда и делала это, а также, чтобы по окончании дней своих она разыскала меня в непроглядной пучине адовой и вместе с нами тремя была терзаема вечными муками.
Что до остального моего имущества, движимого и недвижимого, наличного и имеющего перейти в мою собственность, так или иначе причитающегося и принадлежащего мне, то я завещаю его Коммодо и Торквато, моим законным и рождённым от меня сыновьям, заклиная их не заказывать по мне заупокойных месс и псалмопений ради моей души, но напропалую играть в кости, распутничать, сражаться оружием и творить всё то, что наиболее отвратительно и омерзительно, дабы моё в беззаконии нажитое добро в самое короткое время истаяло и исчезло, и сыновья мои, ввергнутые в отчаянье своим разорением, повесили сами себя за шею. И я хочу, чтобы это было последнею моей волею и прошу об этом вас всех - свидетелей и нотариуса". По написании и оглашении завещания мессер Андриджетто повернулся лицом к стене и, испустив рёв - ни дать ни взять мычание быка, отдал душу Плутону, который всегда пребывал в её ожидании. Вот так-то злокозненный и преступный Андриджетто, без исповеди и не покаявшись, окончил свою грязную и преступную жизнь.
На этом уверенная в себе и отнюдь не робкая Эритрея закончила свою сказку, а мужчины и равным образом дамы всё ещё дивились услышанному, разбирая на все лады превеликое сумасбродство впавшего в отчаянье Апдриджетто, который предпочёл стать рабом врага рода людского, чем покаяться в своих прегрешениях. Но так как часы ночи неслись и летели, Эритрея, не дожидаясь особого приказания, последовала со своею загадкой установленному порядку и произнесла нижеследующее:
"Ваша загадка, синьора Эрятрея, ничего другого не означает, как отдавать душу дьяволу, но смотрите, как бы он не забрался в ад {201}, ибо в этом случае он обожжётся", - сказал Бембо. "Я этого не опасаюсь, - ответила Эритрея, - ибо моя загадка имеет в виду вовсе не то, что вы воображаете". - "Тогда разъясните её, - отозвался Бембо, - дабы мы не оставались дольше в недоумении". - "Охотно, - ответила Эритрея, - в своей загадке я разумею свечу: она белая и круглая и не слишком твёрдая и входит в светильню, которая является словом женского рода, полностью и до конца, и кто берёт её в руку, тот осторожно касается её пальцами, чтобы не измазать салом руки". Так как петухи своим пением возвестили, что большая часть ночи уже миновала, Синьора мягко отдала приказание Катеруцце закончить десятую ночь занимательной сказкой с загадкою, и Катеруцца, предпочитавшая говорить, а не молча внимать другому, положила своей сказке такое начало.
Среди тех, у кого есть дети, не найдётся такого, кто бы не знал отлично, сколь велика и как горяча и крепка любовь отца к добродетельному и благонравному сыну. Ибо отец не только печётся о том, чтобы обеспечить всё необходимое для его существования, но многократно подвергает свою жизнь опасности и не жалеет собственной крови, лишь бы доставить ему высокое положение и богатство. А что это и вправду так, я покажу вам своею коротенькой сказочкой, которую намерена сейчас рассказать. И так как она будет не столько забавная, сколько жалостная, полагаю, что вы найдёте в ней немало для себя поучительного и назидательного.
В Павии, городе Ломбардии, прославленном как своею приверженностью к наукам, так и тем, что в нём погребено пресвятое тело преподобного и божественного Августина {203}, грозы еретиков, светоча и славы христианской веры, не так давно обитал один лиходей - отпетый преступник, убийца, разбойник и вообще готовый на любое самое чёрное дело, - которого все звали именем Розолино. И так как он был богат и стоял во главе шайки, многие шли за ним, и, засев у дороги в засаду, он обирал, грабил и убивал то того, то другого. И поскольку у него было много приспешников, весь край боялся его и трепетал перед ним. Хотя Роэолино совершил множество преступлений и на него было подано множество жалоб, тем не менее не находилось таких смельчаков, у которых хватило бы духу на них настаивать, ибо злокозненные и коварные люди оказывали ему столь мощное покровительство, что жалобщики предпочитали забывать о поданных ими жалобах. У Розолино был единственный сын, который по природе своей являл полную противоположность отцу и вёл жизнь достохвальную и примерную. Он не раз мягкими и ласковыми словами укорял отца за его порочную и преступную жизнь и ласково умолял его положить конец столь ужасающим злодеяниям, изображая ему грозные и бесчисленные опасности, среди которых тот непрерывно живёт.
Но мудрые увещания сына были поистине бесплодны и тщетны, ибо Розолино ещё неистовее предавался своему бесчестному промыслу и изо дня в день только и было слышно, что он такого-то обобрал или убил. И так как Розолино упорствовал в осуществлении своих кровожадных и гнусных замыслов и что ни день шёл от худого к худшему, господь пожелал, чтобы его схватили стражники градоправителя и доставили связанным и Павию. Но когда судья предъявил ему обвинение в совершённых им злодеяниях, он бесстыдно ото всего отпёрся. Выслушав это, градоправитель приказал стражникам надеть на него оковы и держать в темнице на крепкой цепи и, ежедневно давая ему только по три унции хлеба и три - воды, неусыпно его стеречь и следить за ним в оба глаза. И хотя между судьями возникли глубокие разногласия, считать ли его подследственным или нет, всё же после продолжительных прений градоправитель и трибунал решили прибегнуть к пытке и вырвать из его уст признание. Наступило утро, и градоправитель распорядился привести Розолино, дабы обвиняемый предстал перед ним и по доброй воле дал показания, но тот, так же как накануне, отпёрся решительно от всего.
Увидев это, градоправитель приказал накинуть на него петлю и вздёрнуть на дыбу. И хотя Розолино беспощадно пытали, подняв и опустив на верёвке несколько раз, ибо против него было множество веских улик, тем не менее он не только ни в чём не признался, но с величайшей стойкостью поносил градоправителя и его трибунал, выкрикивая, что они негодяи, лихоимцы, злодеи, разбойники и мерзкою жизнью, в коей погрязли, и за неправедный суд, который творят, заслуживают тысячи виселиц, тогда как он - честный и порядочный человек беспорочной жизни, и нет никого, кто по справедливости мог бы на него жаловаться. Как сказано выше, градоправитель неоднократно со всей беспощадностью принимался за Розолино и не пропустил ни одного вида пытки, которого не испытал бы на нём, но, неколебимый, как воздвигнутая на прочном основании башня, он презирал все и всякие пытки. Градоправитель, который отлично знал, что Розолино - закоренелый преступник, и не мог, однако, приговорить его к смерти, немало досадовал на это и огорчался.
И вот как-то ночью, размышляя о наглости и великой стойкости Розолино и о том, что не может подвергнуть его добавочной пытке, поскольку он опроверг все улики, градоправитель надумал собрать свой трибунал и предложить ему нечто такое, о чем вы сейчас услышите. Наступил день, и градоправитель, созвав своих судей, сказал: "Достопочтенные учёнейшие мужи, безмерна стойкость этого подсудимого и ещё безмернее его наглость, и он скорее умрёт от пыток, чем признается в своих преступлениях. Вот почему я склоняюсь к тому, - однако при условии, что и вы разделите моё мнение, - чтобы в качестве последнего средства предпринять ещё одну попытку добиться его признания; речь идёт о том, чтобы послать стражников взять Барджетто, сына Розолино, и в его присутствии подвергнуть юношу пытке, ибо, когда отец увидит своими глазами, как пытают его ни в чём не повинного сына, он легко и сразу признается в своих злодеяниях". Это предложение очень понравилось трибуналу, и градоправитель тут же повелел взять Барджетто под стражу, связать его и представить к нему. Барджетто был схвачен, приведён к градоправителю, и судья по уголовным делам предъявил ему обвинение, но Барджетто простосердечно ответил, что ничего не знает о том, о чём его спрашивают.
Услышав это, градоправитель незамедлительно распорядился его раздеть и подвергнуть пытке на глазах у отца. Увидев, что его сын схвачен и связан для совершения над ним пытки, Розолино остолбенел и впал в глубокую скорбь. Градоправитель всё так же в присутствии Розолино приказал вздернуть Барджетто на дыбу и начал пространно и дотошно его допрашивать, но, будучи ни в чём не виновен, тот отвечал, что ни о чём ничего не знает. Тогда, прикинувшись, что его обуял безудержный гнев, градоправитель воскликнул: "Ну так я заставлю тебя знать обо всём!" - и приказал подтянуть его ещё выше. Несчастный, чувствуя невыносимую боль и нестерпимо страдая, во весь голос кричал: "Пощадите, синьор градоправитель, пощадите, ведь я ни в чём не виновен и никогда не совершал приписываемых мне преступлений!" Глава трибунала, слыша его жалобы и стенания, обратился к нему с такими словами: "Признавайся, не допусти, чтобы тебя искалечили, ибо мы и так обо всем подробно осведомлены, но хотим услышать об этом из твоих уст".
Барджетто повторял, что он не знает, о чём говорит судья, и что ему вменяют в вииу такое, к чему он никак не причастен. Судья, который заранее дал надлежащие указания заплечных дел мастеру, показал тому знаком, чтобы он без жалости и снисхождения ослабил верёвку и рывком опустил его сверху вниз. Слыша слова судьи, ощущая в руках нечеловеческие страдания и понимая, что выносить их дольше ему не по силам, Барджетто решил признаться в том, чего он вовсе не совершал, и произнёс: "Синьоры, спустите меня на землю, ибо я без утайки открою вам всё". Верёвку, к которой был подвешен Барджетто, спустили вниз, и, представ пред очами градоправителя и трибунала, он в присутствии отца подтвердил, что действительно совершил все те злодеяния, в которых его обвиняют. Выслушав признание сына в том, чего не было, Розолино про себя поразмыслил о многом и, в конце концов, движимый отцовской любовью и доподлинно зная о его невиновности, проговорил: "Не мучьте больше моего сына, освободите его, ибо он ни в чём не повинен, а виновен я и никто другой". И без всякой дополнительной пытки он признался во всех своих злодеяниях.
Выслушав признание Розолино и приняв необходимые меры, чтобы оно было слово в слово записано и скреплено его подписью, градоправитель, желая установить причину, побудившую Розолино признаться, сказал: "Розолино, ты претерпел столь жестокие пытки, и мы ни разу не смогли выжать из тебя правду; однако увидев, как пытают Барджетто и услышав его признание, ты сразу переменился и без каких-либо новых мучений признался во всём. Когда бы господь тебя спас и смилостивился над твоею душой! Что до меня, то я охотно послушал бы, какова же была причина такой перемены в тебе". - "Ах, - отвечал Розолино, - неужели, синьоры, она вам неизвестна?" Тогда градоправитель сказал: "Поистине, мы не знаем её". Розолино продолжал: "Если вы и в самом деле её не знаете, я вам её укажу, буде вы меня внимательно выслушаете. Синьоры сострадательные, человечные и поборники правосудия, вы видели и испытали мою стойкость во время пыток, и это не удивительно, ибо тогда вы истязали мёртвую плоть, но когда вы пытали Барджетто, единственного моего сына, тогда вы пытали живую плоть". - "Выходит, - заметил градоправитель, - что мёртв и ты, раз мертва твоя плоть?" - "Нет, я не мёртв, - возразил Розолино, - да и плоть моя отнюдь не мертва, живы и я, и она.
И всё же, когда вы пытали меня, я ничуть не страдал, ибо та плоть, которую вы видите и которую подвергали пыткам, не моя, но покойного моего отца, давно истлевшая и ставшая прахом; когда же вы подвергали пыткам моего сына, то пытали мою плоть, ибо плоть сына есть собственная плоть отца". Услышав, какова была истинная причина признания Розолино, градоправитель пожелал было его простить, но, так как правосудие не дозволяет оставлять такие злодеяния безнаказанными, он решил изгнать его навсегда из города, и не потому, что его прегрешения заслуживали столь лёгкой кары, но из-за любви, которую отец питал к своему сыну. Выслушав мягкий приговор, Розолино воздел к небу руки и возблагодарил господа, связал себя перед ним клятвою изменить свою жизнь и жлть примерно и праведно. Покинув Павию, он удалился в пустыню и жил праведно и столь истово предавался там покаянию, замаливая свои грехи, что заслужил прощение господа и спас свою душу. Память о нём жива и доныне как пример для добрых и в осуждение злых.
Сказка Катеруццы пришла к концу, и Синьора приказала ей соблюсти порядок и предложить полагающуюся загадку. И она нежным голосом произнесла следующее:
Прочитанная Катеруццей загадка большинством присутствующих была правильно понята - в ней речь шла о посвящённом богине Юноне павлине. Со своими украшенными глазками и отливающими всевозможными красками перьями, разглядывая себя, он собою любуется и гордится, но, посмотрев на свои безобразные и неуклюжие ноги, опускает роскошный и пышный хвост и чувствует себя посрамленным. По прочтении загадки все всгали и простились с Синьорой, пообещав следующим вечером возвратиться в соответствии с привычным порядком.
Конец десятой ночи
Пала уже непроглядно-тёмная ночь, утешительница во всех мирских тяготах, и истомленные твари земные расположились уже на отдых, когда любезное и приятное общество, отбросив все и всяческие грустные мысли, сошлось в своём обычном приюте. После того как по установившемуся порядку некоторое время было отдано танцам, принесли чашу, из которой были извлечены записки с именами девиц, и жребий пожелал, чтобы первою вышла записка с именем Фьордьяны, затем - Лионоры, третьей - Дианы, четвёртой - Изабеллы, а последнее место досталось синьоре Виченце. Распорядившись также, чтобы были принесены и настроены лиры, Синьора повелела Молино и Тревизцу спеть песню, и они, без малейшего промедления, спели следующее:
Всем доставила величайшее удовольствие спетая Тревизцем и Молино прелестная и сладкогласная песня, и она растрогала тех, кого она ближе всего касалась, и они прослезились. Но так как необходимо было приступать к рассказыванию сказок, Синьора приказала Фьордьяне начать, и та, отвесив сначала общий поклон, поведала вот что.
Часто, милые дамы, доводилось мне видеть, как первейший богач впадал в крайнюю бедность, и как тот, кто прозябал в полнейшем убожестве, достигал высокого положения. Последнее и произошло с одним бедняком, который, быв нищим, достиг королевского сана.
Жила в Богемии одна женщина по имени Сорьяна; была она очень бедна и имела троих сыновей, один из которых звался Дузолино, другой - Тезифоне и третий - Константино Счастливчик. У этой женщины на всём свете не было другого имущества, кроме двух неодушевлённых предметов и одной живой твари, а именно - квашни, в которой хозяйки месят хлебное тесто, доски, на которой они выделывают хлебы, и кошки. Обременённая годами, Сорьяна, почувствовав приближение смерти, объявила свою последнюю волю, завещав старшему сыну Дузолино квашню, Тезифоне - хлебную доску и Константине - кошку. По смерти и погребении матери соседки, одалживая для своих надобностей когда квашню, когда хлебную доску и хорошо зная, до чего бедны их владельцы, пекли для них отдельно лепёшку, которую и съедали Дузолино и Тезифоне, обделяя младшего брата Константино. И если Константино просил у них что-нибудь, они говорили ему, чтобы он отправился к своей кошке, которая и добудет ему всё, в чём он нуждается. Из-за этого бедняжка Константино и его кошка терпели множество невзгод и лишений. Кошка, которая была наделена волшебною силою, движимая состраданием к Константино и питавшая злобу к двум его братьям, так жестоко с ним обращавшимся, сказала ему такие слова: "Не унывай, Константино; уж я позабочусь о твоём и своём пропитании". Засим, выйдя из дому, она направилась в поле, где, притворившись спящей, поймала и убила пробегавшего мимо зайца. Отправившись после этого в королевский дворец и увидав там каких-то придворных, она им сказала, что хочет говорить с королём, который, узнав, что с ним хочет говорить кошка, повелел, чтобы она немедля явилась к нему. На его вопрос, что ей нужно, кошка ответила, что её господин Константино приказал ей вручить королю убитого им на охоте зайца. И она преподнесла королю этот дар. Приняв его, король спросил, кто же такой Константино. На это кошка ответила, что нет человека, который превосходил бы его в доброте, красоте и могуществе.
Услышав это, король оказал кошке радушный приём, угостив её отменными кушаньями и такими же винами. Насытившись, кошка, действуя лапкой с такою ловкостью, что никто ничего не приметил, наполнила кое-какой отличною снедью висевшую у неё на боку суму и, откланявшись королю, отнесла её своему Константино. Когда братья увидели яства, которыми Константино похвалялся пред ними, они стали просить его уделить им долю от них, но в отместку за прошлое он наотрез отказался исполнить их просьбу. Из-за этого в них вспыхнула жгучая зависть к нему, постоянно точившая их сердца. Хотя Константино от природы был очень красив, тем не менее из-за перенесённых лишений он весь покрылся паршой и коростой, нестерпимо мучившими его. Но вот однажды он отправился со своей кошкой к реке, и она старательно выскребла и вылизала его с головы до пят, и после этого он в несколько дней избавился от своих болячек. Между тем кошка продолжала ходить во дворец и подносить королю дары, как это было проделано ею в тот раз, о котором мы рассказали выше, и таким образом поддерживала своего хозяина.
Но поскольку ей, в конце концов, стало в тягость беспрестанно ходить взад и вперёд и к тому же она опасалась надоесть придворным, она так сказала своему хозяину: "Синьор, если ты пожелаешь выполнить всё, что я укажу, то в короткое время я сделаю тебя богачом". - "Как так?" - спросил Константино. Кошка ответила: "Иди со мной и ни о чём не допытывайся; я хочу добыть для тебя богатство". Они вместе отправились к реке, и на её берегу, по соседству с королевским дворцом, кошка донага раздела своего хозяина и с его согласия сбросила Константино в воду, после чего стала во весь голос вопить: "На помощь, на помощь! Поспешите, тонет мессер Константино!" Услышав это и помня о том, что тонущий множество раз подносил ему всяческие дары, король немедленно послал своих приближённых помочь утопающему. После того как мессер Константино был вытащен из воды и облачён в новое платье, его привели пред королевские очи, и король, обласкав его и оказав ему радушный приём, пожелал узнать, как случилось, что его сбросили в реку, но, ещё не оправившийся от происшедшего, Константино якобы не мог ответить ему на этот вопрос.
Тогда кошка, ни на шаг не отходившая от своего господина, сказала: "Знай, о король, что каким-то разбойникам удалось проведать, что мой хозяин имел при себе драгоценности, с которыми собирался явиться сюда, дабы поднести их тебе, и эти злодеи раздели его и до нитки ограбили. Больше того, желая предать его смерти, они сбросили мессера Константино в реку, и лишь благодаря этим твоим дворянам он спасся от неминуемой гибели". Выслушав этот рассказ, король приказал, чтобы мессера Константино окружили вниманием и впредь предупреждали любое его желание. Увидев, что он красив, и зная, как он богат, король надумал женить его на своей дочери Элизетте, давая за ней в приданое золото, драгоценные камни и роскошнейшие одежды. Справив и пышно отпраздновав свадьбу, он распорядился десять мулов навьючить золотом, а других пять - великолепнейшими одеждами и послал их с многочисленною охраной в дом новобрачного. Видя, что его окружают столь великим почётом, и став богачом, Константино не знал, куда отвезти жену, и решил посоветоваться на этот счет со своей кошкой, каковая сказала: "Не беспокойся, хозяин, я обо всём позабочусь и всё улажу".