- В этом нет ничего личного.
Это как раз самое ужасное.
И я женщина. Понятно, как воспринимает белый приближение черного мужчины. Приятель показал мне газетную статью. Черный дипломированный специалист, представитель среднего класса, как-то вечером оказался в белом районе. По пустынной улице ему навстречу шла белая женщина. Увидев его, она тут же вышла на середину мостовой. Он ей сказал:
- Не бойтесь, я не причиню вам вреда. Я просто иду домой.
Я нахожу эту историю очень трагичной. Что-то ужасное происходит с душой человека, когда постоянно приходится доказывать, что ты никому не угрожаешь.
Еще один неприятный вопрос: если бы я выросла в Америке, презирала бы я всех белых за то, что из-за них я бы каждый день ощущала себя угрозой обществу? Я слушала историю моей бабушки, но стала понимать их, лишь пожив в Америке. Как удалось моим бабушке и дедушке столько лет тому назад заглянуть друг другу под кожу? Никогда раньше я не гордилась ими так, как горжусь сегодня. В сравнении с тем, что им пришлось испытать, я столкнулась с проявлением расизма в самой легкой форме. Пусть и вызван он тем же вирусом.
Чем больше времени я проводила в Америке, тем больше мне становилось не по себе из-за особого статуса черной русской, какой видели меня многие белые. На одном официальном обеде, где я, как обычно, была единственной черной, я заметила пожилую черную кухарку, которая сидела в нише в углу комнаты. Для всех, кроме меня, она была невидимой. Люди отмечали качество приготовленных блюд, но никому и в голову не пришло поблагодарить кухарку за ее работу.
Надо отметить, что русские и американцы по-разному относятся к слугам. В России к домработницам (их не так уж и много было в советское время) относятся как к членам семьи. Ни одна из русских хозяек не присвоит себе славу поварихи за блюдо, которое она не готовила. Все похвалы достанутся тому, кто стоял у плиты. И никто из русских не назовет пожилую домработницу "наша девушка", как в тот вечер называли ее мои хозяева. Разумеется, я понимаю, что корни надо искать во временах рабства. Не понимаю я другого: как кто-то может использовать это словосочетание в конце двадцатого века.
Когда я впервые приехала в Нью-Йорк, адвокат-американец сказал мне: "Если ты - член национального меньшинства, в любой профессии тебе предстоит пройти два этапа. На первом ты должен доказать свое право быть здесь, доказать, что ты можешь работать ничуть не хуже коллег. А вот когда тебя приняли за своего, ты уже можешь что-то сделать на благо фирмы. Если же ты белый, люди сразу видят в тебе равного, так что первый этап становится для тебя лишним".
Тогда я не поняла, о чем он говорил, это трудно объяснять людям, которые привыкли к тому, что их всегда принимают за равных. Но при здравом размышлении пришла к выводу, что и мне это знакомо.
Когда американские журналисты говорили об американской политике, я всегда исходила из того, что они знают предмет, их мнения подкреплены соответствующими знаниями. Когда я обсуждала русскую политику с белыми американцами, я часто чувствовала необходимость сначала показать, что я профессиональная журналистка, а уж потом высказать свое мнение. Я не уверена, что они обращали на это внимание. Я чувствовала, что должна завоевать их уважение, доказать свое умение "формулировать" мысли, прежде чем высказываться по обсуждаемой теме. И если белым мужчинам объяснить такое удавалось с трудом, то черные мужчины и женщины любого цвета кожи сразу все понимали. Американские женщины, которым удалось добиться успеха в мужском мире, знали, о чем я толковала. Сначала ты должна доказать, что ты не просто еще одна симпатичная мордашка, и только потом у тебя появлялось право переходить к делу.
Получив грант Фонда Рокфеллера, я намеревалась разыскать только свои черные корни, создать цельную картину из отрывочных сведений о семье моего дедушки. Своих белых родственников я разыскивать не собиралась. Они уже отказались от моей бабушки. И я не имела ни малейшего желания дать им шанс отказаться и от меня.
Фрэнк Карел, вице-президент Фонда Рокфеллера, сказал мне, что я не могу вот так просто проигнорировать белую половину моей семьи.
- Но они, не исключено, не пустят меня на порог, - возразила я.
- Тогда у тебя будет возможность написать то, о чем хотят читать люди, не так ли? - спросил он.
И добавил, я не должна прекращать поиски истины только потому, что хочу избежать неприятных для себя встреч.
- Ты здесь для того, чтобы выяснить, что в действительности произошло, указал он.
Когда я рассказала своему черному знакомому о том, что мой босс требует, чтобы мои поиски распространились и на белую половину моей семьи, он цинично ответил:
- Естественно. Твой босс - белый. Понятное дело, его больше интересуют твои белые родственники.
Этот комментарий показывает глубину взаимного недоверия между белыми и черными американцами. Фрэнка в равной степени интересовали как черная, так и белая половины моей семьи. Он лишь дал мне совет, который мог прозвучать из уст любого хорошего редактора: собери все факты, создай цельную картину. Именно он посоветовал мне отправиться в Танзанию, чтобы найти семью моего отца.
Откровенно говоря, особого желания ехать на родину отца у меня не было. Все-таки именно там отца убили его политические противники.
- Все равно поезжай, - сказал мне Фрэнк. - У тебя есть родственники и в Африке. Отыщи их, если сможешь.
Если бы я не последовала совету Фрэнка, то никогда не встретилась бы с Перл Стайнхардт и очень об этом сожалела бы. Поскольку Перл приезжала к моей бабушке в Москву в шестидесятых годах, мама знала, что она жила в Лос-Анджелесе. Информационное бюро Лос-Анджелеса сообщило мне номер ее телефона, и вскоре я разговаривала с единственным живым человеком в Америке, который лично знал бабушку и дедушку до того, как они поженились.
Когда я позвонила Перл осенью 1990 года, она сразу высказала мне свое неудовольствие:
- Как я понимаю, ты была в Америке и раньше, но звонишь мне в первый раз, - отчитывала она меня. - А вот твоя бабушка хотела бы, чтобы ты позвонила мне, как только вышла из самолета.
Второй раз я позвонила в День благодарения, чтобы поздравить Перл с праздником.
- Спасибо за поздравление, - радостно ответила она.
И в мой следующий приезд к Янгам я встретилась с Перл. Ли привез меня к ней в конце безумного дня, заполненного десятком встреч, но она сказала, что поздний час для нее не проблема. И в одиннадцать вечера она ждала нас за столиком, сервированном для чая.
Перл показала мне десятки открыток, присланных Бертой из Советского Союза. Перл, похоже, была единственной из знакомых и родственников Берты, кого не удивило решение моей бабушки последовать за дедом в Советский Союз.
- А почему нет, милая? - задала она риторический вопрос. - Я вышла замуж за Мишу и уехала с ним в Лос-Анджелес. Берта вышла замуж за твоего деда и уехала с ним в Россию. Если женщина влюбляется в мужчину, она всегда сопровождает его, куда бы он ни шел. Что тут нужно объяснять? Я думаю, рядом с Оливером Берта была бы счастлива везде. Она писала, что Лия была единственной девочкой с африканскими корнями в Ташкенте и все считали ее красавицей. Что тут необычного?
Умница Перл! "Что тут необычного?" Как мне было приятно слышать эти слова в стране, для которой цвет кожи превратился в навязчивую идею!
Хотя у меня и Перл нет общих предков, она считает меня родственницей, потому что ее муж Миша был бабушкиным кузеном. Следовательно, я - связана кровными узами со скрипачом Арнольдом Стайнхардтом.
- Елена, дорогая, ты должна познакомиться с Арнольдом, - сказала мне Перл. - Он много гастролирует, но я найду его по телефону и скажу, что сейчас ты живешь в Нью-Йорке. Ты любишь музыку? Естественно, любишь. Твоя бабушка говорила мне, что у твоей мамы музыкальный талант. Это семейное. Надеюсь, отдавая столько времени поискам родственников, ты не забываешь вовремя кушать. И обязательно надевай шарф, а не то простудишься.
А я боялась, что эта женщина может захлопнуть дверь перед моим носом!
Арнольд пригласил меня на концерт квартета Гварнеги в Карнеги-Холл, а потом на банкет. Я нервничала. Предчувствовала, что большинство гостей, если не все, будут белыми. Как Арнольд объяснит мое присутствие? Но он представил меня очень просто и буднично:
- Я хочу познакомить вас с моей племянницей. Мы только что узнали о ней.
Я-то считала себя его кузиной.
Отношение Арнольда играло для меня очень важную роль. Он и его мать не позволили мне судить о белых и черных в общем, ненавидеть общность, а не индивидуума. Белые такие-то. Черные такие-то. Как часто мы говорим и судим в общем. О каких белых идет речь? О каких черных? Каких американцах?
Для моих кузенов Бяликов открытие "семейного секрета" стало шоком, не потому, что я и моя мама - черные, а потому, что брат моей бабушки, Джек, сознательно скрывал сам факт нашего существования. Когда его сын Юджин, наконец-то, услышал всю историю от своей жены Шейлы, которая узнала ее от свекрови Минни (она решила все рассказать после того, как обо мне начали писать американские газеты), он собрал своих детей, чтобы, по его словам, сообщить им что-то очень важное. Нэнси даже подумала, что ее любимые родители решили развестись. Как она вспоминает, разговор получился следующий:
- Вы помните, как я рассказывал вам о вашей тете, которая уехала в Россию?
- Да.
- Вы помните, мы все думали, что она вышла замуж за русского?
- Да, и что?
- Так вот, она вышла замуж не за русского, а за американца.
- И...
- И мы только что узнали, что он был черным.
- И что?
- У них родилась дочь, у нее - тоже дочь. Так что у вас есть кузина твоего возраста, Нэнси.
- О, как интересно!