Аваро сидел на шухере. На место он по обыкновению явился заранее, но не потому, что слишком серьёзно подходил к делу, — он знал, что в такой день никто не станет приставать с дурацкими вопросами, не попросит помочь в огороде или принести воды. Редчайший момент, когда голова в его собственном распоряжении. Наконец можно задуматься о смысле происходящего и последствиях.
Засада часто устраивалась без сговора, но ему это впервые показалось удивительным. Неведомым образом всем жителям в одночасье становилось известно, что и против кого замышляется. Всем, кроме самой жертвы. И ведь Аваро тоже не наказывали сегодня быть здесь — он считывал знаки, расшифровывал взгляды, молча следовал за ведущими. Почему же так слеп тот, на кого открыта охота? Надежда, усталость, самообман?
Аваро прятался среди ветвей желтеющего кустарника и уже успел ободрать руки до крови об его колючки. Укрытие выбрал сам и очень скоро пожалел, но не из-за боли. В уме снова и снова проигрывался один и тот же сценарий грядущего. Его сегодняшняя роль отличалась от привычной и заключалась лишь в том, чтобы прятаться, наблюдать и сигнализировать жестами, — кусты для этой цели подходили лучше всего. И вот теперь, окружённый стеблями шиповника, Аваро нечаянно вспомнил голодный взгляд матери и осознал уязвимость позиции: отсюда некуда бежать. Его охватило предчувствие беды. Оглядевшись по сторонам, он приметил пару мест за пригорком с подходящим углом обзора, но до них ещё нужно было добраться. Тем временем на дороге показалась четвёрка громил. Сигнальный побоялся не успеть, но куда больше опасался привлечь внимание и обнажить страх.
Парни были лишь на год старше Аваро, но повадками легко сошли бы за матёрых разбойников. Кажется, ничто не могло поколебать их веру в праведность порученного дела. Настал их звёздный час.
Они уверенно подошли к дряхлой телеге Трошпара — одинокого мужчины за сорок, жившего в ближнем доме. Самый рослый и грузный едва заметно кивнул в сторону кустов. Аваро напрягся и сжал кулаки. Провокаторы лениво пинали ржавые колёса, курили и подначивали друг друга колкими ругательствами. Один из них глянул на окна соседних построек — не столько по необходимости, сколько по привычке; и достал из рукава куртки лом. С лёгкостью подцепил и оторвал доску кузова, после чего передал инструмент, и все по очереди стали потрошить повозку, не сдерживая гогота.
Трошпар относился к этой рухляди с особым трепетом. Днями напролёт стругал, обтачивал, чистил от ржавчины. Забывал есть, пить и разговаривать с людьми, а ведь в Фосе уже года три как не осталось лошадей. Даже вшивого ослёнка. Телега была ценностью сама по себе — налётчики верно рассчитали, что такого надругательства над святыней Трошп не простит.
Аваро заметил лохматую шевелюру жертвы в углу окна и обернулся лицом к пустырю. Аккуратно раздвинув ветки, он показал букву L средним и указательным пальцами — где-то там за ним пристально наблюдали через бинокль. "Затаиться и терпеть, не выдать себя." Нервная лихорадка, как назло, усиливалась, помогая опадать отмершим листьям.
Пятнадцатиминутное ожидание в таких случаях считалось слишком долгим. Даже хамоватая четвёрка заскучала и начала ссориться. От повозки осталась гора щепок и искорёженного металла.
Наконец нетвёрдой походкой вышел Трошпар — уже аккуратно причёсанный, в новеньком жакете, словно спешил на свидание. В правой руке лежала добротная палица, из левого кармана торчала рукоятка ножа. Он силился изобразить на лице гнев и бесстрашие, но выходила лишь дергающаяся гримаса. Налётчики довольно ухмыльнулись — всё шло по неписанному плану. Один из них медленно, держась на почтительном расстоянии, обошёл жертву и подпёр собою дверь дома.
— Да вы, шпана, не с тем связались! Я всех вас знаю! И ваших матерей! Ох, тяжело им будет тащить продырявленные тела! — трясущейся рукой он выхватил нож и зачем-то поднял над головой.
Пора! Заученным движением, напоминающим танцевальный элемент, Аваро перекинул средний палец на указательный, превратив L в крест. Он считал про себя: раз, два, три… Не минуло и двенадцати, как вдали послышались гул голосов и топот. Земля под ногами вибрировала. Из-за холма высыпало не меньше сотни бегущих что есть мочи существ: мужчин, женщин, детей, собак.
— Что?? За что?!! — ошалелый Трошпар не мог пошевелиться, челюсть ходила ходуном, в глазах читалось отчаяние.
— Ты знаешь свой грех! Нашей вины тут нет! — пафосно и оглушительно громко возвестил предводитель шайки.
Толпа приближалась, истошно ревя и беснуясь. Трошп насилу очнулся, бросил палку, сжал лезвие ножа в ладони так, что кровь окрасила рукав, и, спотыкаясь, путаясь в собственных ногах, помчался от дороги к полю. Провокаторы дали ему фору — дожидались остальных, как и предписывал обычай.
Аваро наблюдал гонку не в первый раз, но когда чудовищная волна сравнялась с его укрытием, невольно припал к земле и закрыл голову руками. Он был уверен, что его растопчут и разорвут на куски. Когда парень решился подняться, процессия была уже далеко — только дорожная пыль застилала глаза и забивала ноздри. Трошпар стал крошечной чёрной точкой на горизонте, а после исчез насовсем.
В голове Аваро билась лишь одна сумасбродная мысль: "Бежать! Я следующий!" Но куда? Найти спасение в родных стенах он рассчитывал меньше всего, но, так ничего и не придумав, поплёлся домой, весь грязный и расцарапанный.
По дороге он размышлял об отце. Как кстати сейчас пришёлся бы совет зрелого, мудрого мужчины… Если б только его не поглотили так рано! От отца осталось, пожалуй, только имя — Виандо. Когда парнишка достиг сознательного возраста, Виандо был уже слаб и подавлен: безногий, однорукий и отчуждённый. Поглощать его было совсем не весело: это происходило так медленно, размеренно, буднично, что ни он, ни мать не сумели прочувствовать должной радости от вкуса. Выходит, страдания отца были напрасны? Он не успел ничему научить сына, не нашёл сил для любви к жене. Зато исполнил свой долг сполна без страха и ропота. Теперь Виандо — часть Аваро и Ины. Но почему же они не слышат в себе его голоса, когда он так нужен?!
В Фосе мало кому жилось легко, но Ина едва справлялась с тем, чтобы запасов хватало на зиму. Аваро старался помогать матери: варился, насколько хватало терпения, в общинном котле, вспахивал земли вождя, участвовал во всех состязаниях и облавах — нет-нет да урывал для неё кусок мяса. В эти моменты она смотрела на него, как на божество, точь-в-точь как некогда на Виандо, отчего парню становилось не по себе.
Ина встретила его на пороге.
— С пустыми руками?! — протянула она удивлённо. — И почему самый быстрый бегун в округе внезапно на вторых ролях?
— Хотел бы я знать. Может, утратил доверие.
— Чушь! Полнейшая. Нет ни единой причины. Но ты должен был им показать, что прирождённый загонщик везде поспевает.
— Прости, запутался в кустах колючки и упустил момент сесть на хвост. Я быстрый, но не слишком дальновидный.
Она заботливо улыбнулась и вытащила репейник из курчавых волос сына.
— Неудачи случаются. В следующий раз хоть немного задействуй ноги. Сигнальные всегда найдутся.
— В следующей гонке добычей буду я.
— Это ваше юношеское чувство юмора…
— Я серьёзен как никогда.
— Что ещё за выдумки?! Ты же отзывчивый мальчик, помогаешь маме и соседям, вождь тебя любит. Никому и в голову не придёт гнаться за тобой.
— Сама посвятила меня в тонкости древних обычаев — теперь пожинай. Нет выше чести, чем добровольная жертва. Я не стану ждать, пока меня подкараулят, окружат и зарежут, как свинью.
— Ты слишком торопишься! — Ина начинала злиться. — Мы должны держаться друг за друга, без тебя мне конец! Помочь племени почётно, но не бросать же ради этого мать на произвол судьбы? Оставь добровольные жертвы сиротам да бесплодным.
— Я не отец. Не по мне годами чахнуть и терять искру жизни, откупаясь конечностями. Я предпочту уйти красиво и ярко, как это делали предки. Не бойся, жители о нас не забудут. Попрошу вождя сохранить для тебя часть плоти и быть благосклонным в дальнейшем — его долг беречь родных добровольцев.
— Ты и впрямь не видишь дальше своего носа! — воскликнула она в исступлении. — Молодой и глупый. Брось свои заморочки и послушай меня!
— С чего бы? Ты-то далека от праведности. В забегах давно не участвуешь, соседям пользы от тебя нет. А вспомни Амему! Она пошла на жертву ради сына. Я же не прошу тебя поступить так же. Молю лишь не мешать и не судить.
— Вот как ты заговорил! Что ж, ты прав. Кто я такая, чтоб запрещать что-то самоотверженному герою, с наскока познавшему истинную суть традиций?! Когда-нибудь, возможно, я буду гордиться храбростью сына, но сейчас — исчезни с глаз моих.
Аваро отправился спать во двор. Расположившись на сплетённой руками отца циновке, он устремил взгляд на звёзды — хотел впитать в себя всю безразличную к живым красоту, заразиться этим безразличием, проникнуться до тёмных глубин естества. Скоро он растворится и будет наблюдать за мерцающими огоньками из сотен других глаз. Увидит ли он то же самое? Будут ли звёзды всё так же прекрасны?
***
Результатом долгих и тягостных ночных раздумий стало то, что Аваро продрых до обеда. У калитки он столкнулся с загадочно ухмыляющейся Иной.
— Где ты была?
— Прогуливалась. Его геройшество опять всё проспали.
— Как это понимать?
В ответ она издевательски подняла брови и горделивой походкой направилась к дому.
Аваро со всех ног ломанулся к вождю, предчувствуя неладное. Он долго стучал в дверь, но никто не отзывался. Играющие в ухоженном саду дети показывали на него пальцами и хихикали. Полный досады, он упрямо сел на крыльцо.
— Рано или поздно Гвидо появится! — успокаивал он себя. — Я не отступлю.
Время тянулось медленно, солнце еле плелось по небу. К Аваро подкрадывались мысли: "Может, к бесу всё? Пусть идёт своим чередом. Я слишком много на себя беру". Но он продолжал сидеть. Уйти сейчас было бы малодушием.
Часа два спустя дети стали собирать игрушки. Одна из девочек подошла к Аваро.
— Он до-о-ома, глу-у-у-пый. Но он тебя не при-и-и-мет, — сказала она нараспев.
— Тебе откуда знать, малявка?
— Он же во-о-о-ждь, а ты оборва-а-анец, — и тут же ускакала вприпрыжку, опасаясь отхватить тумаков.
Аваро решительно поднялся и с удвоенной силой принялся колотить по двери и оконным рамам. Он знал, что ему не хватит твёрдости караулить ещё один день.
— Гвидо! Гвидо! Прошу, дай мне поговорить с тобой! Что она тебе наплела? Ты же мудрый человек — рассуди по справедливости!
— Эта дверь из векового дуба. Если сломаешь её, не сможешь восстановить. Дубов много, но такого, как этот, уже не будет.
Гвидо шёл по тропинке от реки с удочкой под мышкой. На дне ведра трепыхалась одинокая крошечная рыбка. Он поднял её двумя пальцами и брезгливо бросил на землю. Дремавший на солнце кот оживился. Он понюхал рыбёшку, шлёпнул её лапой и потерял всякий интерес.
От неловкости Аваро попятился и поспешил отвлечь от себя внимание.
— Плохой клёв?
— Отчего же, отличный. Я выпустил их назад. Ты же знаешь, я люблю мясо.
— Могу я с тобой поговорить?
— Ина предупредила, что ты придёшь, — в голосе зазвучали нотки раздражения.
— Что она рассказала? Ты должен услышать всё от меня. Ей нельзя доверять.
— Это не твоего ума дело, сопляк. Кем ты себя возомнил? Помни, к кому обращаешься.
Аваро словно кололи ножами, при этом лицо Гвидо было хоть и грозным, но совершенно спокойным. Пришлось взять себя в руки.
— Я жду твоего решения.
— Жди.
С таким поражением смириться он был не готов и предпринял последнюю попытку.
— Гвидо! Жертва — единственное, что спасёт меня! Я начал сомневаться — позорный страх поселился внутри. Ты проницательнее всех, от тебя не скрыть эти перемены. Нельзя откладывать поглощение. Спаси мою душу, пока она не разложилась.
— Я и помыслить о таком не мог… — вождь недоверчиво нахмурился. — Ты полезен всем нам, соплеменники тебя ценят — такой талант рождается раз в столетие. Мы всегда считали тебя преданным, отважным, готовым накормить собой страждущих. Какое горькое разочарование!
— И для меня! Но я чист перед тобой. И вижу лишь один выход.
— Я буду пристально наблюдать. Держись поближе ко мне: когда момент настанет, я сообщу.
— Будет поздно! Я убегу! Сегодня же, если не получу одобрения. Ты же знаешь, я самый быстрый. Только от толпы невозможно убежать.
— Угрожать смеешь?
— Нет! Но страх во мне силён! Что если я не совладаю с ним?
Гвидо тяжело вздохнул.
— Я возлагал на тебя большие надежды. Но ты заслужил достойной смерти. Я поглощу тебя с благодарностью. Через пять дней. Готовься.
Аваро радостно поклонился и помчал домой, но уже на полпути внезапно обессилел и повалился на мох под раскидистой липой. Только сейчас он осознал, что натворил.
2
Аваро туго затянул шнурки ботинок и заправил их как можно глубже. Играть в поддавки он не собирался.
"Вам придётся попотеть ради такого свежего мяска".
Он презрительно плюнул на обочину. Как ни старался, успокоиться не получалось. Дрожать заставлял не столько страх, сколько безумный азарт, смешанный с беспочвенной яростью.
"Скорей бы старт. Ждать невыносимо. Тело рвётся вперёд, а мозги буксуют".
Вспомнился Трошпар. Чувствовал ли он что-то подобное? Он явно хотел жить. Утешало лишь то, что мать наконец смирилась, не стала душить слезами. Утром она пообещала чтить Аваро так же, как чтила все эти годы отца, но наблюдать за гонкой отказалась.
Сигнальным поставили главаря четвёрки, выманивавшей Трошпа. Бугай не меньше других был удивлён выбором мишени: на его памяти охота велась только на старых и слабых отшельников. Когда же дело коснулось парня младше его самого, к тому же по всем пунктам угодного, растерял дежурный запал.
Аваро избегал смотреть в глаза фосцам. Жажда плоти легко читалась в улюлюкающих и шипящих звуках, которые они издавали. Лишь вождь сохранял привычное обличье и ободряюще сжимал плечо парня.
— Сегодня ты обретёшь вечность. Мы переварим тебя так же, как переварили отцов, так, как переварят нас дети, а тех внуки.
"Не проверяет ли он, часом, жёсткость моих мышц?" — предположил про себя Аваро и ухмыльнулся. "Это всё очень забавно, если представить, что происходит не со мной. Так и буду думать. Это не я. Это лишь сосуд. Я такой же погонщик, я часть племени, я догоняю".
В первых рядах он увидел лицо своего главного конкурента во всех забегах.
"А ведь пару раз ему удавалось меня обогнать. Не опозориться бы напоследок".
Церемония затягивалась. Как оказалось, мало кто из жителей сразу поверил новости. Большинство спохватилось в последний момент, но и те, и другие загорелись поучаствовать. Жертвовали собой нечасто: старшие не насчитали и десятка раз на своём веку, но каждый чётко отпечатался в их памяти.
Аваро знал, что сначала его погонят по дороге, после — через поле, за которым река. Если поплывет — окружат на лодках, проткнут гарпунами. Чаще добыча бежит вдоль берега, утыкается в излучину, и там её настигают. В детстве, когда ещё не мог в неё влиться, Аваро развлекался, наблюдая с пригорка за толпой: она глупа даже по меркам ребёнка, маршрут предсказуем и повторяется из раза в раз.
"А вдруг мне хватит скорости безнаказанно свернуть от них к другому полю, за которым лес? Так намного интереснее. На незнакомом маршруте, тем более через дебри, они наверняка замедлятся. Долг жертвы я выполнил. Пусть выполнят долг охотника и как следует поработают. Моя гонка должна быть незабываемой".
А всё-таки лес был очень далеко, их разделяло не меньше часа бега. Доброволец не сомневался в своих ногах или лёгких, но боялся, что за столь долгое время план раскусят и захватят его в кольцо.
Знать бы ещё, что за лесом. Он всегда казался бесконечным — заплутать ничего не стоило. Старожилы отвечали, что дальше поля да деревни в пару домов с буйными обитателями — точно как здесь.
Подтянулась последняя семья. Знак готовности был подан. Вождь медленно вскинул руки, зловеще улыбнулся и синхронно с сигнальным скрестил пальцы. Гонка началась.
Жертву от толпы отделяло метров десять, не больше. Оттолкнулся Аваро неудачно: нога слишком сильно уехала назад на мелком гравии. Послышался довольный смешок. Он знал, что нельзя оборачиваться, пока не удастся сменить направление; летел со всей возможной прытью, но казался себе жалкой улиткой. В тренировочных забегах Аваро всегда чувствовал, где соперник, и это помогало понять, когда кидать все силы на разгон, а когда можно дать ногам отдохнуть. Юноша стал прислушиваться к рокоту толпы, но звуки по-прежнему оглушали, словно ему вопили прямо в ухо. Нужно было тщательно продумать резкий поворот — неверный угол грозил столкновением с левым флангом преследователей.
Всё детство он бегал на дальние дистанции, бегал на время, бегал часами напролёт, но сегодня вера в мощь тела его покинула. Бежать под одобрительные возгласы "давай, поднажми" куда легче, чем что под хищное рычание. Что одна воля против сотни?
Преследуемый обозначил себе одинокое дерево впереди как точку, после которой нужно сменить курс. Это был единственный способ преодолеть страх совершить непоправимую оплошность: просто сделать, а дальше будь что будет. Он поднажал в надежде оторваться и неудачно ступил на кочку. Подвёрнутая нога заныла, но снисхождения хозяина не удостоилась. Десять метров до дерева, пять метров, один… Вот он пронёсся мимо. Дерево осталось далеко позади, а он всё так же летел по прямой.
"Рандо! Сейчас!"
Аваро продолжал бежать к реке. С ногами творилось странное — ими будто командовал кого-то другой.
"Вот почему жертвы действуют так бестолково! Чем дольше тебя гонят вперёд, тем тяжелее отклониться хоть на деление циферблата".
Он рискнул оглянуться назад — загонщики бежали разрозненным строем. Плотный костяк ещё даже не приблизился к дереву, пара охотников вырвалась чуть вперёд и пыталась зажать его с боков. Лишь главный конкурент Аваро во всех забегах — Энвио — был в трёх метрах и тщетно пытался сократить разрыв.
"Это удачный момент. Другого не будет. Пусть даже он меня настигнет, пусть повалит на землю. Но он один, с одним я совладаю. Ударю так сильно, что не встанет. Я успею".
Он не дал себе опомниться. Страх отступил перед созревшим планом.
Два соседних поля разделяла поросль высотой всего по пояс, но густая и колючая. Уже поворачивая в её сторону, Аваро осознал, что перемахнуть в прыжке не выйдет.
"Перелезать секунд пять, если себя не щадить. На повороте Энвио считал ворон, но теперь он в полной готовности. Драки не избежать".
Соперник подотстал и что-то кричал вслед, но слова доносились неразборчиво. Перед кустами Аваро пришлось остановиться. Он резким движением отогнул ветки, перевалился корпусом на другую сторону и принялся подтягивать ноги. Развязавшиеся шнурки предательски обвились вокруг шипастых побегов — беглец дёргал и гнул со всей силы, но гибкая молодая поросль отказывалась ломаться.
"Это конец! Без ботинок далеко не убежишь. Распутывать нет времени. Какая нелепица, какой позор!" — пронзали отчаянные мысли.
Энвио нагнал жертву и схватил за торчащую ногу, но как-то слабо и нехотя.
— Что ты делаешь? Я думал, это добровольный забег. Тебя заставили?
— Отпусти сейчас же, дубина! — Аваро попытался врезать загонщику второй ногой по челюсти, но длины шнурка на пируэт не хватило. Энвио лишь сочувственно улыбнулся.
— Прошу, отпусти, они вот-вот будут здесь! Я же самый быстрый! Этот забег не должен быть таким, как все прочие! Позволь мне запомниться, — голос Аваро звучал настолько плаксиво и жалко, что он исполнился ненависти к себе.
Энвио наступил на ветку, удерживавшую добычу, и, покраснев от натуги, сломал пополам.
— Но ты тоже запомни: теперь я самый быстрый.
Аваро тут же вскочил, кивнул и резво понёсся через поле, а Энвио всё стоял, в растерянности наблюдая, как тот стремительно приближается к линии горизонта.
Живая изгородь надолго задержала охотников. Аваро видел вдали лишь пару силуэтов и позволил себе сбавить темп. Нестерпимо ныло в боку, тупая боль терзала подвёрнутую стопу, об череп словно бился изнутри десяток мотыльков.
"Ещё шаг, ещё, ещё один маленький шажок".
Лес уже маячил перед ним, предлагая уйму возможностей: залезть на дерево, забиться в покинутую нору, скрыться в чаще или ступать дальше в неизвестность. Но был ли в этом смысл? Он затеял гонку не для того, чтобы осрамить себя и свой род.
"Без воды придётся совсем туго. Где я найду её в лесу? Когда же, когда мне сдаться? Ночью? К утру? Отдохнуть в ожидании следующей погони? Просто выйти к ним на растерзание? Да ни за что! Нужно вымотать их. Но я вымотаю и себя. Умру, как лошадь в мыле".
Троп в лесу не было — никто не ходил здесь, и деревья беспрепятственно топорщились во все стороны, свиваясь ветвями. Аваро пригнулся и первые двести метров пытался бежать, выписывая зигзаги. Как оказалось, напрасно: следов на покрытом листьями мхе не оставалось. Он ещё слышал окрики загонщиков, но никакого хруста и постороннего шелеста. Сообразив, что двигаться бесшумно важнее, Аваро перешёл на осторожный шаг.
Он брёл и брёл. Ни малейшего просвета, ни единой полянки. Срывал и грыз сочные травинки в надежде, что это поможет усмирить жажду. Чуть не наступив на змею незнакомого окраса, беглец отпрыгнул в ужасе, но затем тихо посмеялся над собой.
"Чего тебе бояться, дурачок?"
Он не знал, сколько прошло времени, лес казался бесконечно повторяющимся. Мучительная жажда затмила боль в теле.
"Может, я хожу кругами? Так хорошо запутывал следы, что сам запутался".
Деревья выглядели совершенно одинаковыми — глазу не за что зацепиться.
"Что ж, пусть лес решит мою судьбу. Я слишком устал".
Остановился, прислушался.
"Вроде ничего, даже странно. Их там полсотни, а так тихо. А это что…"
Раздался лязгающий звук — слабый, едва уловимый. Что-то металлическое. Звук повторялся через разные промежутки, но следовал особому ритму. Так и не поняв его природу, парень поплёлся вперёд. Листья колыхались, срывались и били по лицу, лезли за шиворот.
"Точно! Звук возникает при порывах ветра. Поблизости должно быть рукотворное строение, что-то вроде заброшенного дома лесника с флюгером".
Лязг становился громче, а лес мало-помалу расступался. Аваро вышел на широкую мостовую, по которой запросто могла проехать телега, а то и две, только совсем недолго. Длиной дорога была метров пятнадцать и обрывалась идеально ровными линиями, будто её аккуратно отрезали ножницами с обеих сторон. Вдоль проходила одинокая, местами покосившаяся, но высокая стенка забора. С одного из колышков свисало блестящее лошадиное стремя — оно-то и зазывало Аваро. В десяти метрах за забором лес продолжался, становясь ещё гуще и непроходимее.
"Хмм, откуда стремя? Верхом по этому лесу не продраться".
Но его внимание уже целиком поглотила дверь. Не калитка, которую ждёшь увидеть при любом заборе, а именно высоченная массивная дверь. Краска местами облупилась, но всё ещё привлекала взгляд ярчайшей лазурью посреди желтеющей глуши. На древесном полотне были искусно вырезаны диковинные узоры. Начертать их человек мог разве что с закрытыми глазами: напрочь отсутствовали понятные разуму симметрия, повторяемость, соразмерность, и в то же время линии были плавными, скруглёнными и выверенными. Некое сходство прослеживалось только между ближайшими друг к другу завитками, далее оно размывалось так постепенно, что выявить начало и конец трансформации казалось невозможным.
Аваро не удержался и потянул дверь на себя. Она легко поддалась, даже не скрипнув петлями. Парень застыл в смятении и вмиг позабыл о гонке: за дверью шёл снег.