Далеко за забор отряд не пустили, но и у окраины было, что посмотреть. Искусственные пруды с мясистыми оранжевыми и красными рыбами; сеть уединённых троп — каждая со своим цветом мощения и окружающей растительности; надпись "Вечный Сервон", мастерски выстриженная на полотне живой изгороди; взмывающие ввысь открытые ротонды с фонтанами, подкупольными фресками и опоясывающими лестницами.
Служащие ЛОВ увели куда-то преступника, а Квиета направилась вглубь сада, где за двухсотлетними дубами и кедрами, за бесчисленными террасами, летними кухнями и банями пряталась обитель Верховного.
— Премад, так тебя сюда водили? Чем же наш кладезь невзрачности заслужил такую честь? — поинтересовался Конур.
— Я дальше ворот не заходил.
— У него отец — начальник ЛОВ, — разъяснила Зуми.
— Будущий командир готовится, не иначе! — её собеседник изобразил на лице почтение.
— Откуда такие сведения? — удивился Тенэм познаниям девушки.
— У меня много друзей. И я умею слушать.
— С такими ушками не мудрено, — не упустил шанс съязвить Конур.
Квиета вернулась взволнованной.
— У вас десять минут, чтоб привести себя в порядок, грязнули. И держите рты на замке. Даже если спрашивают — молчите, я сама отвечу.
— Что случилось?!
— Генералиссимус вами доволен. В награду позвал составить компанию за обедом.
Реакция не заставила себя ждать: возгласы удивления, восторженные визги, испуганные оханья, честолюбивые «ура!» были одинаково громкими и неподдельными.
Особняк поражал холодным величием, но производил бы более приятное впечатление, будь он компактнее и не таким угловатым. Пропорции голубоватого фасада искажались длиннющими балконами на все стороны света и тяжеловесными скульптурами зверей, забытых богов и нелепых плодов их любви. По засилью излишеств резиденция могла сравниться разве что с канцелярией.
Ребят провели через задний ход подсобного крыла. Стены были сплошь увешаны полотнами с совершенно бытовыми, если не простонародными сценами: скоморохами, играющими на дудке, и беззаботно пляшущими полуголыми женщинами, охотой на лис, уборкой урожая. Там, где картины по какой-то причине отсутствовали, пустоту заполняла пышная драпировка. Залы с мраморным полом при всей своей просторности вызывали удушье обилием пёстрых ковров, позолоченного декора, массивных тумб, инкрустированных деревянных фигур и скамеек с балдахинами.
В трепетном молчании испытуемые добрались до трапезной. Фарфоровые тарелки занимали каждый сантиметр стола, но на всех — нехитрые однообразные закуски, какими угощают в придорожных харчевнях: домашние сыры, вяленая рыба, маринованные свиные уши и красиво нарезанный лук. Пиво в кувшинах почти не пахло — вероятно, из-за добавления воды. Зал был пуст. Гости уселись с краю, подальше от громоздкого лакированного трона, спинку которого украшал солнечный диск из чистого золота.
— Можно мне хоть ломоть сыра? Жрать хочу до одурения! — жалостливо попросил Конур.
— Нет! И чтоб больше ни звука от тебя!
Ждать пришлось долго. Не ранее, чем через полчаса вошли охранники — десять человек — и выстроились по периметру. Зал переполняла липкая неловкость. Все взоры встречались в одной точке — на малахитовом циферблате часов. Аваро в третий раз сбился со счёта наматываемых стрелкой кругов, когда ОН наконец предстал перед гостями. Все резко встали, стражи выпрямились и прижали затылки к стенам, словно те собирались рухнуть.
— Что вы, садитесь. Простите за это, — он указал на караульных, — и не сочтите за недоверие: я человек прямой и открытый, привык всё решать лицом к лицу, но полюбуйтесь теперь на это лицо! После череды гнусных предательств, угрожавших моей персоне, Генеральный совет принял ряд мер безопасности. Мне объявили, что тело Верховного — государственная собственность, засим отвергли все мои возражения и капризы.
Лицо Генералиссимуса действительно пугало: шрам от рубящего удара через всю левую щёку — настолько глубокий, что между краями рассечения влез бы мизинец; на подбородке отсутствовал целый шмат кожи вместе с мясом, весь лоб покрывали крупные рытвины. Недоставало плоти и на шее, и на ушах, и на выглядывавших из-под расшитой льняной рубашки предплечьях. Контраст с обликом видавшего виды вояки составляли шелковистые тёмные волосы до плеч без единой седой нитки. Прозрачные глаза скользили из стороны в сторону, нигде надолго не задерживаясь.
Квиета кивнула подопечным, и гости принялись за еду, стараясь не слишком громко чавкать и стучать вилками. Верховный пище предпочёл беседу.
— Слышал, охота прошла изумительно. Вот она, необузданная сила юности! Мои победы уже не столь значительны.
— Быть не может! Вы, верно, прибедняетесь, — возразила Квиета.
— Изменники казнены, с кем же теперь мне бороться? Ну, разве что… с муравьями! Представьте только, у МЕНЯ завелись муравьи! Прямо в этой чудесной трапезной. Сановники на застольях умеют насорить — прекрасные люди, но к чистоплотности большинство, увы, не приучено. В том нет их вины: они родом из тех кругов, где о таких вещах не заботятся. Что поделать!
Перед тем как продолжить, он наклонил свой кубок, намочив плотно сомкнутые губы, но даже глотка не сделал — кадык остался неподвижным.
— Я, пожалуй, даже люблю муравьёв, говорят, они трудяги редкие и совершенно безобидные существа. Но только пока они на своём месте — в лесу, таскают щепки и строят башенки в своём крохотном мирке. Когда же они суются в МОЙ дом, во мне пробуждается к ним жуткое отвращение, желание тут же раздавить всех! Что я и делаю, если уборщики не справляются с обязанностями. Ни один человек в здравом уме не осудит меня, потому что поступит так же, когда нашествие затронет его дом.
Знаю, что просто давя их пальцем по одному, проблему не решить. Где-то под полом уже отложены сотни яиц и за убитыми придут новые, столь же упорные и гнусные, если только я не переворошу весь дом и не посыплю каждый угол ядом. Разве стоят они того, чтобы я терпел подобные неудобства?!
— Конечно, нет.
— Но до чего глупые насекомые! Ни малейшего понятия о будущем. Я уничтожаю девять десятых их популяции, но они продолжают лезть и гибнуть, соблазнённые возможностью пару дней вкушать крошки с моего стола. Они не сознают разницы между муравьями и ЛЮДЬМИ, не ведают, что выбирают себе неравных противников. Посылают разведчиков, создают "тайные" тропы, а ведь все их манёвры явственно видны с высоты человеческого роста. Почему бы им не найти другого места, где не придётся умирать? Я знаю, почему. Они хотят пожинать плоды моего труда, а сами ни на что не гожи — эти никогда ничего не строили и не будут. Единственная тактика войны для них — продолжать безудержно плодиться. В моём же арсенале уйма хитрых приёмов: я ведь человек. Вот и скажите, господа, заметили вы здесь хоть одного муравья?
— Ну что вы, предводитель! Ни единого! — поспешила ответить за всех Квиета.
— Надеюсь, глаза ваши остры.
— Не сочтите за дерзость, Верховный, могу ли я узнать, как вы одержали верх? Это послужит для нас примером.
— От таких славных молодых людей секретов не держу. Я устроил ловушки с лакомой приманкой. Настолько приторной, что букашки напрочь забыли заботу о личинках, а только дрались между собой за каждый кусок. Тут я их и подкараулил. Пары конфет хватило, чтоб уничтожить всех.
— Ловко придумано — преклоняюсь перед вашей изобретательностью.
Аваро переглянулся с Ло, но не заметил в ней и тени беспокойства. Конур и Тенэм плотно припали к закускам, но послышалась возня кухарок, и все тотчас бросили приборы, приберегая место для главного блюда. Служанки унесли полупустые тарелки и взгромоздили на стол закрытые серебренные подносы. На лицах пирующих проглядывали скомканные улыбки предвкушения. Верховный сделал знак охраннику и тот, наклонившись, что-то зашептал на ухо Квиете.
— Благодарю за радушный приём, Верховный. Нам уже пора.
— Ну что ж, не смею задерживать. Вперёд к свершениям, дети мои!
— Но мы почти ничего не съели! — обиженно зашептал Конур.
— Пошли! — одними губами (и немного бровями) скомандовала вожатая.
Остальные члены группы недоумевали не меньше. Дривит едва не расплакался, глядя на подносы с, должно быть, сказочными яствами, источавшими густой мясной аромат даже через крышку. В дверях ребята учтиво склоняли головы в знак прощания, а Верховный безучастно блуждал взглядом по стенам и потолку, словно зал уже был пуст.
Снаружи дышалось необычайно легко после спёртого воздуха особняка.
— Квиета, ну почему мы ушли так скоро? — прицепились к ней девчонки.
— Посидели за роскошным столом, надо и честь знать. Вы будто на бал-маскарад рассчитывали.
— А что сказал охранник?
— Всё-то вам расскажи.
Они почти дошли до забора, когда обнаружили, что Конур куда-то запропастился.
— Да чтоб его олени совокупляли!
Стоило Квиете развернуться, как пропавший вынырнул из-за живой изгороди.
— Я всё слышал! И смертельно обижен! Подумаешь, заплутал немного в этих лабиринтах.
— Вы меня с ума сведёте! Ночуете сегодня одни: старую проводницу пожалели и выделили комнату в гостевом домике. Стоянка строго за двести метров от забора, чтоб не нервировать ЛОВцов. Я тут рядом — чуть что замыслите, бошки снесу. Можете доесть провизию, завтра с утра грузимся на повозки до лагеря.
— А сразу так нельзя было?
— Цыц! В чём же тогда испытание?!
Молодежь покинула резиденцию и терпеливо подождала, пока Квиета скроется за воротами, прежде чем дать волю чувствам.
— Что это вообще было?! — возмутилась Зуми.
— Испытания проводят не ради нас, а над нами, — уверенно заявил Ревул.
— Как это?
— Испытывают, например, как долго человек может терпеть лишения, — подкинул вариант Дривит.
— А вы видели его лицо? Так страшно. Неужели с дикарями и бандитами бился?
— Там от сражений разве что шрам на щеке. Остальные подозрительно свежие, — заметил Тенэм.
— Вот-вот. Что-то я не слышал ни про нападения, ни про заговоры. Тем более с пытками. Уж не следы ли это чрезмерно страстной, порочной любви?
— Ты всё об одном, Конур! Уже воротит!
— Да я не пойму, с чего бы дикарям понадобилась шкура Генералиссимуса? В качестве сувенира?
— Мой наставник проговорился, что в верхушке есть люди, верящие в поглощение души вкусивших человеческую плоть, — позволил себе вмешаться Аваро. — Может, Верховный — один из них.
— Коллекционирует чужие души?! — опешила Зуми.
— Нет. Надеется подменить их своей, когда загнётся.
— Так и представил себе, как он ходит по площадям и пристаёт к прохожим: "Ну откуси кусочек, очень вкусно, от всей души".
— А что если он и нам среди свиных ушей своё подкинул?
— Тогда уж проще посыпать закуски приправой из перхоти.
Все засмеялись, хотя и нервически.
— Можете не переживать, — успокоил Аваро. — По преданиям только родитель способен занять тело ребёнка.
— Что ж ему, своих детей не хватает?
— Они у него вообще есть? А, Зуми? Ты же у нас все слухи собираешь. Что скажешь на это?
— О таком где попало не трубят. Если б даже знала — не сказала бы. Это уже перебор — государственная тайна всё-таки.
— Все мы дети Верховного, — подытожил Ревул. — Фигурально.
Повисло тягостное молчание. Первым не выдержал Конур.
— Как насчёт ма-а-аленькой, но очень сладкой мести, о которой никто никогда не узнает?!
— Что ты предлагаешь?
— Смотрю я на этот канал — уж слишком он отличается от всего, что выше по течению. Это ведь илистый, мутный, заросший ручей, но кто-то очень хочет, чтоб вода возле его имения славилась чистотой и прозрачностью. Наверняка тратит много денег и прислужьего времени, чтоб так оно и было. А меня от этой мысли только сильнее тянет добавить сюда немного грязи, солдатского пота и мочи. Как удачно, что ручей течёт в сторону резиденции. Пора смыть с себя дворцовую пыль.
— И сидеть в мокрой одежде всю ночь?
— Так давайте без неё.
— Конур, мы слишком хорошо осведомлены о твоей озабоченности, — скорчилась одна из девушек.
— Да кто там будет смотреть на тебя, замухрышка. Уже почти сумерки. Это не какая-то блажь, а символический жест протеста! Наш художник подтвердит. Так ведь, Ревул?
— Ну… — Конур незаметно для собеседницы ткнул его под лопатку. — С позиции искусства довольно выразительно.
— Не знаю насчёт протеста, но помыться я мечтаю ещё со времён облавы, — вмешался Тенэм, — так что я за.
Они втроём разделись: кто со стеснением, а кто, красуясь развитой мускулатурой; и по очереди прыгнули в воду, окропив вылупившихся брызгами. Вода в речушке еле доставала до плеч. Конур продолжил гнуть свою линию, показательно нежась в явно прохладных водах.
— Вот видите, девчата, мы, мужики, всегда друг друга поддерживаем, а потому всегда и во всём лучше. А бабская дружба — это пшик. Идейности в вас ни на грош.
— С чего ты это взял? — опрометчиво вступила в спор Зуми.
— С того, что вы трусихи. Истинная дружба доступна только храбрым и самоотверженным. Хотите, могу доказать, что вы друг для друга ничегошеньки не значите?
— Рискни.
— Сейчас я брошу своим братьям вызов — ради меня преодолеть страх, неудобства и стыд. То же предлагаю сделать и тебе. Моё авторское испытание. Вот и посмотрим, сколько в итоге здесь будет парней и сколько девушек.
— Так нечестно, вас вдвое больше!
— А мы по пропорции высчитаем. Эй, Премад, долой портки! Присоединишься, и больше слова дразнительного от меня не услышишь!
Премад поначалу замялся, но азартный взгляд Конура его убедил. Ссутулив куцые плечики и прикрываясь руками, он сел на мраморную плиту, свесил туловище вперёд и оглушительно плюхнулся в воду. С Дривитом обошлось без долгих уговоров — хватило и многозначительного подмигивания, хотя холод он переносил тяжело. Через пару минут в реке плескалось уже семеро. Аваро решил в игре не участвовать и с улыбкой наблюдал с берега.
— Вот видишь, Зуми, даже ты не прыгнула, — давил Конур. — А что это значит? Что ты и сама не веришь в своих подруг.
Закатив глаза, Зуми начала стягивать одежду. Дривит присвистнул, но Конур тут же его заткнул.
— Тише-тише, не спугни пташку.
Девушка прикрывалась рубахой и отбросила её только перед самым прыжком.
— Теперь я признаю, что ты сильная женщина, но всё равно по правилам ты проиграла: чтобы сравняться, вас должно быть… три с половиной. Из жалости округлю в меньшую сторону.
— Погоди! — внезапно перебила Ло, — Вызов принят: я подругу не брошу.
Она резко сорвала с себя кофту, чуть медленнее — брюки и бельё, сверкнула полосками белоснежной кожи и взяла разбег, чтобы эффектно скрыться в тёмных вечерних водах. Аваро и не думал отводить глаза.
— Достойно, но нужна ещё одна, — напомнил зачинщик.
Третья девчонка нехотя заёрзала на месте.
— Как бы не так. Ещё две, — оживился Аваро. Он и подумать не мог, что раздеться будет так легко. Река охладила пылающую голову, но сердце колотилось всё неистовей. Быстрее, чем при любой облаве, быстрее, чем при побеге от толпы.
Победителей определить не удалось: к ночи в канале поплескались и помочились все пятнадцать. Сошлись на том, что испытание завершено успешно. После заката все отогревались у костра, зубы Премада громко стучали.
— Не унывай, дружбан, я помогу тебе согреться. И себе. И вообще всем, кто пожелает, — Конур достал из рюкзака две бутылки с чем-то прозрачным.
— Откуда?! Ты что, стащил у Верховного?!
— Нет, вежливо попросил у кухарки. Для Квиеты. Видимо, о ней уже наслышаны.
— Ну ты даёшь!
— Налетайте, чего уж там, но запомните мой подвиг.
— Фу, но оно так воняет…
— Сейчас водичкой разбавим, выдавим туда ягод с правительственных кустов и будет лучше любого вина, — нахваливал Дривит.
От заманчивого предложения отказались только Тенэм и Ревул, не выносившие пьянства как такового. После пары кружек Конур-таки свистнул у последнего блокнот.
— О-о-о, все знакомые лица. Какой же я тут уродливый.
— Зато смешной.
— В качестве извинений ты должен пририсовать этим головам туловища. Голые туловища. Материала у тебя теперь хоть отбавляй.
— Э-э-эй! Ты совсем оскотинился?! — заорала Зуми. — Ревул, не смей!
— Я пишу только с натуры, — открещивался художник.
— Ничего страшного, я помогу с набросками. У меня очень хорошая память на детали, — сквозь очевидную сальность в голосе Конура пробивались нотки пакостливости. Девушку аж перекосило от такого хамства.
Одна из бутылок уже опустела. Кто-то напевал под нос старую песенку, подтянулись и другие голоса — звонкие и крепкие, насмешливые и одухотворённые. Дривит отбивал рваный ритм шлепками по бедру. На втором круге песня зазвучала громче и нахальнее.
Хандра паршивая схватила за шкирку?
Зашей в извилистом кармане дырку!
Я знаю точно, чем расплавить жилы,
Рычаг развязности толкни вполсилы.
Проныра-стражник снова загулял —
На то и ночь, чтобы спалить соседский сеновал.
Уже в котомку собраны вещички,
Прощанье скрасит только звучный чирк от спички.
Решает су́дьбы
Незримый шулера кивок.
Мальцам грозятся сутью,
Матёрым — вязью из кишок.
Обтянут алым шёлком ладный старенький обоз,
Мы будем первыми на тракте без тоски и слёз.
И не фальшивь мне про наследие на полпути —
Грошовый рай сквозит, от сглаза шторку опусти.
Решает су́дьбы
Незримый шулера кивок.
Мальцам грозятся сутью,
Матёрым — вязью из кишок.
Нарыв под сердцем
Пусть нечистотами истёк —
Не дай себе до смерти
Одеть на голову мешок.
Аваро не подпевал, а только всё сильнее налегал на выпивку.
Он не помнил, как очутился в лесу. Вокруг был мрак, много дерева и листья, шуршащие под ногами. Ещё рядом была Ло — ближе, чем он когда-либо представлял. Аваро с трудом различал, где заканчивались её губы и начинались его. Кажется, её — двигались энергичнее и напористей. Кажется, его руки сжимали нежное слишком грубо. Кажется, она не оставалась в долгу. Хмельное забытьё прервал хруст веток.
— Слышишь? Кто-то идёт.
— И что? Уверен, мы не одни такие, — он продолжал увлечённо водить пальцами под одеждой Ло.
— Хочешь, чтоб нас увидели?
— Мне всё равно.
— Мы же для них брат с сестрой!
— Фек! Забыл. Надо уйти подальше в лес.
Он потянул Ло за руку, но та словно заледенела.
— Ребята! Ау! — крикнул парень, шебуршавший в кустах. — Есть тут кто?
— Чего тебе, Премад?
— Наш галдёж разбудил охрану, а они Квиету. Ух, какая злая прибежала! Ещё и спирт учуяла. Загоняет всех на перекличку.
— Уже идём, — поспешила заверить Ло.
Аваро дождался, когда стихнут шаги, и в последний раз впился в распухшие с непривычки губы. Его приняли вяло, небрежно, раскаянно. Ло безнадёжно трезвела.
***
Две недели в судьбе Аваро не было перемен. Жизнь в лагере под неусыпным надзором складывалась из тошнотворно однообразных эпизодов: поглощения еды, охоты, боевой подготовки, ручного труда, истощающих разговоров ни о чём, благословенного сна. Ло делала вид, будто между ними ничего не было, и по-прежнему увивалась за Ширмом, стоило его широким плечам показаться на горизонте. Аваро уже почти поверил, что так продлится вечно.
Круг разомкнул Торди. Парень даже обрадовался визиту: слишком долго не было новостей. Поговорить им удалось только к вечеру. К лицу генерала прилипла таинственная недоулыбка.
— Ты, вероятно, заметил, что большинство новобранцев проводят в лагере полтора года, прежде чем мы поручаем им сколько-нибудь серьёзные дела, а ты тут едва ли половину отведённого на воспитание бойца времени — если б я самовольно определил тебя на ответственную должность, меня бы многие осудили.
— Ещё один пустой и бессмысленный год. Я ожидал другого, вступая в отряд.
— Напрасно — это ведь галт-отряд. Терпение, Аваро, оно пригодится. Да, ты здесь недолго. Но тебе уже сколько? Двадцать? Хотя возраст не имеет значения: то, что ты пережил в Фосе, сделало тебя мужчиной, вылепило личность — мне ли не знать. Твои таланты уникальны. Хорошо, что ты смог показать их во всей красе, — в отчёте Квиеты тебе нет равных. Считаю, мы совершаем ошибку, заставляя тебя рассиживаться здесь, пока в окрестностях Сервона случаются беспорядки. И с моим мнением согласились более могущественные силы.
— Чем же я могу помочь?
— Мы удивились, когда узнали, что ты не просто гончая, а самая настоящая ищейка — умная, цепкая, внимательная. Вместе эти качества встречаются нечасто, потому тебя готовы зачислить в малочисленный, но весьма привилегированный отряд. Ты станешь охотником за головами.
— Ищейка… — хмыкнул Аваро. — Мне не по нутру ловить людей. Даже если речь о преступниках.
— Тебе не надо будет ловить — только выслеживать и, когда потребуется, загонять в сети. На родине тебя ведь этому учили? Сам поразмысли: где ещё найдёшь такую свободу? Непрерывную борьбу. Жизнь суетно-деятельную, но напрочь лишённую скуки.
— Свободу? Я буду работать один?
— С напарником — опытным, надёжным, закалённым во всяческих передрягах, но не смеющим, да и не желающим тобой командовать. Полное равенство и взаимопомощь. Но я бы посоветовал к нему прислушиваться. Итак, твой ответ?
— У меня есть выбор?
— Конечно! Можешь остаться в галт-отряде до полной умственной зрелости.
— Ни за что.
— Вот и решили. Поживёшь в лагере, пока не освободится комната в городе, но появляться здесь ты будешь редко. Готовься к постоянным разъездам. Завтра к тебе наведается напарник.
Следующим утром новоиспечённого охотника за головами ждал сюрприз. Торди умолчал о главном — о том, что Аваро с напарником уже знаком. На перилах лесенки в отличительной вызывающе вальяжной манере восседал Фирб.