Далёкие звёзды тоже могут слепить. Для Аваро это стало открытием. Каждый клочок неба мерцал: месяц уже успел скрыться. Сотни новых, незнакомых светил — жаль, человеку не упомнить все.
Благодаря картинке в одной из книг Охерна он представлял пустыню полной зыбкого раскалённого песка, в ветреную погоду забивающего каналы связи с внешним миром, названные в другой книге органами чувств. В воображении возникали песчаные холмы и даже горы, приходящие в движение от лёгкого касания, непредсказуемые, способные за мгновение схоронить целый караван. Эта пустыня была иной: прекрасная ровная поверхность всюду, докуда мог дотянуться притуплённый сумраком взгляд, устойчивая и твёрдая, но упругая. Идеальная горизонталь. Вот она — свобода. Никаких преград, ни единой кочки на пути. Ни кустика, ни ветерка, ни звука. Какое бы действие ни предпринял путник, какой бы неосторожный шаг ни совершил, какой бы громкий крик ни издал — ответа не будет. Равнодушная неизменность, материализация вечности. Бежать и бежать до самого её конца.
И он бежал, почему бы нет? Отказываться от щедрого дара слишком бестактно даже для дикаря. Эталонный забег с могучим противником. Иногда Аваро засыпал, — так ему казалось — а ноги продолжали нести тело вперёд. Часа через три он признал поражение с тем, чтобы взять реванш завтра, и рухнул на голую землю, как подкошенный.
День возвестил о себе болью. Если б не она, Аваро проспал бы сутки или двое. Пятнисто-пунцовую кожу нестерпимо жгло, нос и голову разрывало так, что захотелось проверить, не застрял ли внутри обломок спицы.
Аваро заставил себя ползти. Стойко подмывало вернуться. Не на плато, конечно же, а хоть к реке. Ещё лучше отправиться в Лаку. Привести себя в порядок, поесть трактирного супа, наведаться к лекарю, выспаться на мягком матрасе. Хорошо, хоть карманы лимы не обчистили — кое-какие деньжата имелись.
Откуда же он прибежал? Никаких ориентиров, кроме солнца. Растрескавшаяся глина была настолько сухой, что хоть прыгай на ней, следов не останется. Если дождаться темноты, может, он и вспомнит созвездия, проносившиеся над головой. Но звёзд было так много, и все незнакомые…
Каждое движение сопровождалось взрывом в голове и тёмными разводами в глазах. Искать тени негде. Как и воды. Аваро с трудом разломил и перемолол кусок глины, щедро посыпал ею мокрые от пота волосы, натёр грязью шею, после чего перевернулся на живот и поджал под себя обожжённые то ли пожаром, то ли солнцем предплечья. Он ждал ночи.
Защитные меры подарили час весьма условного покоя. Дальше терпеть жару, жажду и скуку заблудший не мог, хоть и пытался убедить себя, что движение всё только усугубит. От мыслей о боли он изнывал даже больше, чем от самой боли.
Встал. Сделал шаг, затем второй. Огляделся.
"На такой равнине дверь видна километров за пять — толщина волоса в общем масштабе. За пару часов я удалился на все пятьдесят. Без убеждённости в направлении человек начинает ходить кругами. Да, перед сном я повалился ногами в ту сторону, откуда бежал последние десять минут, но одному знахарю ведомо, сколько раз до этого я отклонялся от прямой на секундное деление циферблата. В чужие звёзды веры нет — путь назад веет смертью. Нужно выбрать направление по солнцу и впрягаться сейчас же. Выжать из мышц всё возможное. К вечеру я при любом раскладе буду засолен и высушен, как бараний окорок".
Аваро выбрал запад: начавшее клониться к горизонту солнце не позволит сбиться с пути. Ноги сразу же рванули в полную силу, и боль ожидаемо достигла апогея, но чем большую скорость набирало тело, тем проще было от него отрешиться.
Бег в никуда без ориентиров напоминал плаванье под водой: изо всех сил толкаешь от себя однообразную толщу, но она не двигается — время останавливается, пока не вынырнешь за глотком воздуха и не поймёшь, на сколько отодвинулся берег. Берегом сейчас был центр небосвода. Солнце оказалось на полпути от него к горизонту, когда Аваро сделал вынужденную остановку. Загасив чудовищную инерцию, он плюхнулся на колени и удобрил бесплодную почву зеленоватой жижей.
"Этого ещё не хватало! Губительное расточительство".
Как ни странно, после изматывающей пробежки боль в голове подутихла, но вот распухший нос из-за частого дыхания саднил до одури. Аваро гневно поковырялся в ране — на пальце осталась кровь с черными крупинками. Тогда он оторвал лоскут от рубашки и целиком запихнул его в ноздрю.
Теперь бег обрёл ещё одно сходство с нырянием — воздуха постоянно не хватало. Скорость от этого не пострадала, но вот продолжительность заплывов сократилась. Приходилось останавливаться каждые пять минут, чтобы как следует отдышаться, благо жара отступала.
Странник и рад был бы вопреки здравому смыслу воспринять закат как спасительный сигнал к отдыху, но ответ предстояло держать не перед командиром, которому можно присесть на уши с жалобным нытьём, а перед хладнокровным инспектором. Он явится уже скоро и без предупреждения: взвесит, обнюхает, подсчитает пульс. Время на стороне соперника — долгий привал заберёт больше, чем даст.
Безумно хотелось пить. Пустыня наказывала вторженца за нетерпеливость и своенравие. Признав ошибку, он пошёл на компромисс: разрешил себе поспать два часа, но обмануть жажду сном не удалось. Глаза высохли, во рту не осталось слюны, просвет горла будто склеился. Горизонтальное бдение тяготило и удручало. В довершение резко похолодало, налетел хлёсткий ветер, напомнив, кто здесь хозяин. Голые руки, шея, уши основательно продрогли.
"Чтобы согреться, нужно двигаться, но я не могу тратить силы впустую. Как и отклониться от курса".
Аваро догадывался, что ход луны, как и солнца, подчиняется неким законам. Они глубоко волновали полуграмотного дикаря и, кажется, многим из людей, с которыми его сталкивала судьба, были предельно ясны, а расспросить так и не довелось. Для самого важного момент всегда неподходящий.
Месяц взошёл уже давно, но только сейчас путник заметил, что тонкая дуга со вчерашнего вечера перевернулась, — за одну ночь из растущей обратилась в стареющую — отчего-то вспомнились слова Знахаря о неотвратимой каре и захотелось ощупать лицо на предмет морщин. Серп к тому же завалился на круглый бок, став похожим на кривую ухмылку.
"Тёмное предзнаменование".
Не удержавшись, Аваро провёл грязной ладонью по щеке: кожа ощущалась сухой и шершавой, но до складок было далеко.
Некоторое время он наблюдал за траекторией луны и пришёл к выводу, что она тянется за горизонт вслед за солнцем, хотя и сядет чуть южнее. Подсказка сподвигла заблудшего продолжить путь. Он вбил в голову поправочный угол от мысленной дуги до блекнущей желтизны у горизонта и старательно выдерживал после того, как последние следы заката стёрла тьма.
В попытке унять лихорадочную дрожь Аваро перешёл на бег — незримая рука тут же сдавила сердце. По всей груди разлилась тупая боль, к которой присоединилась отрывистая пульсация в висках. Снова оказаться беспомощно распластанным на холодной земле и чувствовать, как ледяное дыхание ветра разметает по пустыне угли подкожного костра, он был не согласен. Гнев на тело захлестнул разум.
"Поблажки хочешь? Надеешься разжалобить? Меня-то?! Хрен тебе! Всем вам! Чтоб этот отдых стал вечным? Больше никаких уступок".
Сдружившись с болью, атлет полетел вперёд с удвоенным рвением. Перед глазами всё смешалось — он уже не оглядывался на безнадёжно отставшую луну. Предчувствие близости пика, дребезжа, глушило сознание, застилало сущее: ни удушье, ни рвущаяся тетива вен не могли замедлить полёт стрелы, которой стал Аваро.
"Пусть вся энергия жизни до капли, крошки, до крупицы обратится в скорость. Расточительство? Нет же — наивысшая щедрость".
Вот и пик, а за ним исход. Непросто было из разлетевшихся по мирам обломков собрать заключительное слово. Перекрикивая ветер, опустошая лёгкие, Аваро огласил скомканное пространство:
— Эй вы, давшие мне имя, знайте: я его преодолел!
Ком в сердце — причудливое ощущение. Странное. И гнетущее, само собой. У него есть название. Кажется, он слышал от Охерна… Теперь не вспомнить.
"Зашоренный, но такой родной старик. С тобой я встречусь куда скорее, чем с…"
Кровь застыла, ноги подкосились. Из последних сил Аваро перевалился на спину, чтобы отыскать хоть чью-то улыбку. Рогатая луна исчезла, уступив небо звёздам.
***
"Кому понадобилось ставить дверь в нескончаемую пустыню? Должно же быть какое-то обоснование! Может, прежде, давным-давно на этих землях располагалось что-то иное, что-то важное? Тщетное блуждание ума: пустыни рождаются не за год, даже не за сотню. Я всякий раз ищу смыслы в людских поступках и ошибаюсь. Они — не я. Но можно рассудить из собственного опыта. Чем стала эта дверь для изгнанника? Иллюзией отвратимости смерти. Отличный способ избавиться от лишних, не запятнав рук кровью, и оправдаться, что их судьбу решит природа или удача".
Едва очнувшись, Аваро осознал, что быстрейшим больше не будет. И вообще атлетом. Ноги отзывались неохотно, внутри всё лежало в руинах. Пустыня забрала кусок его сердца, зачем-то пощадив иссохшие мозги. Видимо, оставила на десерт.
"Тошнотворная слабость. Даже красивой смертью обделили. Ну и кто из нас скупец?!"
С натугой калека приподнял голову. Пейзаж изменился: идеальную горизонталь то тут, то там нарушали холмики песка, сквозь который пробивались кусты частью игольчатые, частью с соблазнительно выпуклыми, мясистыми листьями; вдалеке небо пронзали громоздкие, размытых очертаний столбы — Аваро принял бы увиденное за мираж, но возвышений было как минимум три.
Первым делом он подполз к молодому ростку. Ленясь напрягать мышцы, затолкал его в рот целиком и перекусил у корня. Листья были кисловатыми, но с влажной кожицей и сочной мякотью. Желудок прикинулся утешенным. Встать Аваро не пытался. Проникающе тёплая поверхность песка приятно отличалась от глины обволакивающей бархатистостью. Сегодняшний солнцепёк уже не мучил и мало походил на летний зной.
Гигантский уж продолжал пресмыкаться от куста к кусту, не стыдясь устраивать привал каждую минуту. Да, пустыня победила, скрутила его, но протеста этот факт теперь не вызывал. У хорошей змеи гибкий хребет.
Больше пяти часов занял путь по холмам: песчаные островки перемежались с каменистыми выступами. Наконец перед глазами выросли обглоданные ветром кости древних гор. Не три, а десятки, все разных размеров. Аваро в удивлении приподнялся на коленях — для человека с чуть худшим зрением их формы сошли бы за рукотворные: торчащие из земли ладони, лица, морды, женские фигуры на любой вкус, вазы, бокалы, мосты, ворота, башни. Отдельно стоящие и скученные, массивные и точёные, красно-жёлтые и сероватые. Прежде скрытые от приземлённого взора холмами, на горизонте обрисовались высоченные горы, некоторые со снежными шапками.
Покорять вершины для калеки сейчас было слишком, и он сосредоточился на насущном. С помощью плоского камня разрыл песок в трёх местах — из самой глубокой ямы у подножия скалы проступила вода. Налакавшись, он почувствовал шевеление жизни в себе и вокруг: приметил снующих повсюду непуганых ящериц, следы и норы тушканчиков, двух вороноподобных птиц. Для охоты у него были только камни — к смертоносному броску трясущиеся руки оказались не готовы.
Аваро проглотил отвратительных на вид и вкус жучков и к закату набрёл на высохшее русло реки, вблизи которого окопался для ночёвки. Несколько раз парня будили змеи, но сил на страх и борьбу не хватило, и его оставили в покое.
На следующий день вдоль русла стали попадаться заросли кустарников и низкие деревца. Пустыня вымещалась — измотанному путнику не терпелось очутиться там, где её власть растает, но как только он с шага переходил на лёгкую трусцу, сердце разрывалось, а конечности холодели и переставали слушаться.
Повсюду копошилась мелкая живность — две ящерицы пали жертвой не самого талантливого метателя камней. Страдая от голода тем более острого, чем ближе была пища, он всё же вспомнил про огниво в кармане и заставил себя собрать немногочисленные сухие ветки. Дрова прогорели моментально, едва подрумянив добычу. Много мяса Аваро перепробовал за свою недолгую жизнь, и кто бы мог подумать, что самым лакомым окажется полусырая ящерятина. Увы, роскошный обед нисколько его не насытил.
Местность становилась всё более изрезанной, по руслу побежали разрозненные грязные струйки. Вверх по течению ручьи постепенно наполнялись водой и к вечеру слились в настоящую горную реку.
Живописная скала, безжалостно разлучённая с материнской грядой арканом русла, пленила Аваро. На узком берегу этого островка он соорудил простенький шалаш, ознаменовавший конец скитаний. Быть может, преждевременный.
***
Жизнь у реки подарила Аваро желанный покой. Целую неделю он питался лягушками, черепахами, редкой рыбёшкой — торчащие рёбра уже не скребли кожу изнутри, сердце тревожило всё меньше и не чинило препятствий примитивным занятиям. Досугом же стали размышления о прошлом и будущем. Был ли у него план? Рассудок на пару с опытом подсказывали, что единственный выход из отшельничества — пересечь крутые горы. Душу гложило другое: если даже он придёт в себя настолько, чтобы отважиться на их покорение, вопрос "зачем?" так и останется без ответа. Новый подвид сомнений: раньше всё решали двери, спрашивать было некого. Перспектива навеки застрять в шалаше под скалой в полном одиночестве иногда вселяла ужас, но всё чаще расценивалась как милость для человека с тяжким бременем, забракованного и лишённого последней отдушины.
От настоящего отмахнуться тоже не получалось: истинная дикость требовала отточенных навыков и устроенного быта. Пару раз Аваро видел у водопоя зверька, похожего лису, только гораздо мельче и ушастее — он заинтересовал охотника не столько мясом, сколько мехом. Ночи были всё такими же суровыми, на островке почти не осталось хвороста, так что пяток шкур значительно упростил бы жалкое существование изгнанника.
Между кустами на другом берегу он соорудил ловушку с петлёй из лоскута собственных брюк, а чтобы повысить шансы, использовал приманку в виде дохлой ящерицы. Наутро силок сработал, приманка исчезла, только вот петля болталась пустая.
"Неужели эта лиса настолько сообразительна, что догадалась обойти ловушку, да ещё и вывела её из строя? Не верится".
Охотник решил было, что это проделки хитрой вороны, но, подойдя ближе, разглядел отпечатки лап на влажном песке — довольно свежие и направленные исключительно в сторону реки. В полном замешательстве Аваро протиснулся между кустами и увидел то, что меньше всего ожидал. Человеческий след. Ещё более свежий.
На секунду парня пронзило радостное возбуждение, но он взял себя в руки.
"Кто знает, как настроен местный народец. У меня нагло увели добычу. Не слишком дружеский поступок".
Отложив подозрения, Аваро внимательно изучил отпечаток.
"Его хозяин, должно быть, невысок и худощавого сложения. Нужно поторопиться, если хочу застать его врасплох".
Других следов не нашлось: прибрежный песок сменился каменистым склоном. Аваро поднялся на гряду по самому пологому её участку и осмотрелся. Он бывал здесь и раньше — внизу на километры и километры никаких поселений. Тогда он окинул взглядом соседнюю, более высокую и голую скалу. Стремительное движение близ боковой стены. Длинные чёрные волосы, узкая загорелая спина, меховая юбка. Фигура скрылась в расщелине меж двух огромных валунов.
— Эй! Подожди!
Аваро кубарем скатился в ложбину, но последующее восхождение далось ему тяжело: каким бы глубоким ни было дыхание, воздух не насыщал.
Расщелина оказалась сквозной — за время возни преследователя воришка мог убежать очень далеко. Прочесать всю гряду, лесок, пустыню за ними и суток не хватит, а всё-таки любопытство подталкивало упорствовать. Аваро блуждал до самой темноты, но не обнаружил ни жилищ, ни углей от костра, ни обглоданных костей животных. Лишь кое-где были поломаны ветви кустов и деревьев — без какой-либо системы. Голод заставил его вернуться к лагерю. Мимоходом Аваро ещё раз глянул туда, где нашёл след, желая удостовериться в здравии собственного ума. Упругая поверхность мокрого песка разочаровала совершенной гладкостью.