Глаза Аваро, едва открывшись, выпятились из орбит. Помогла им в этом чужая рука, сжимавшая горло. Верхом на его туловище сидела маленькая, но жилистая девушка с блестящей желтоватой кожей и чёрными глазами, полными бесовского огня. Хрупкие колени удерживали локти Аваро прижатыми к земле, а вторая ладонь зажимала рот и нос, из-за чего пленник почти не мог дышать. Он заворожённо глядел снизу на острый подбородок, вклинившийся между полными бурдюками грудей, покуда воздуха в лёгких не осталось, и тело не начало судорожно брыкаться. Его потуги вызвали шальную улыбку на смуглом лице — бёдра девушки сползли чуть ниже, ёрзнули взад-вперёд, словно примериваясь, после чего заплясали в неистовом темпе.
Удивление Аваро достигло таких высот, что он проснулся по-настоящему. Никакой девушки рядом не было — его душила собственная рубашка, а точнее, застёгнутая пуговица, натянувшаяся на кадык.
По привычке Аваро мысленно извинился перед Ло, но тут же отругал себя за бесхребетность.
"Сдурел?! Давно пора вычеркнуть её из жизни и перестать оглядываться. Нелепо стыдиться жажды перемен".
Искупавшись в реке, парень набил желудок улитками с щавелем, после чего наловил ящериц и поставил три ловушки вдоль берега.
Следующую ночь он бодрствовал, а за час до рассвета отправился проверить улов — одна лисица попалась, но охотник ждал зверя покрупнее. Оставив трупик висеть, он устроил засаду чуть поодаль в кустах и накрылся листьями дерева, напоминавшего пальму с книжных иллюстраций.
По всей видимости, он задремал, потому непроизвольно вздрогнул от шороха веток. Край солнечного диска показался над горой — из укрытия видно было только согнутую спину: вор замер, прислушиваясь. Аваро затаил дыхание. Прошла целая минута, прежде чем незнакомец выпрямился — с добычей в одной руке и копьём в другой развернулся к скале. Лицо скрывали густые волосы, а тонкие конечности не внушали опасений.
"Он вооружён, но я справлюсь. Ринусь в ноги и повалю на землю, под моим весом не сможет даже шевельнуться".
Охотник рывком встал и прыгнул вперёд, но воришка успел среагировать и сам сделал выпад в сторону, выставив копьё. Несмотря на толстый слой грязи с копотью на лице и рост немногим меньше среднего, ошибиться было трудно: перед Аваро стоял ребёнок. По ширине груди и плеч, по размеру головы — лет десяти отроду. Кажется, мальчик, хотя длинные волосы и ресницы придавали ему девчачьей миловидности. Заострённые черты не выражали испуга или смущения. Взгляд спокойный и уверенный, даже насмешливый. Цветом кожи воришка походил на гостя лимов, а вот белёсых ободков вокруг зрачков не было и в помине.
— Кто ты, фавуло?! Откуда взялся? Где твои родители?
Мальчик пропустил вопросы мимо ушей и грозно потряс рукой с копьём.
— Не понимаешь, что ли? Неужели ты из этих… Ладно, попробуем. Каа́ак ТЕ!бяаа зо́овУТ! ГдЕЕЕ́ живёООшь!
Попытка повторить своеобразную манеру растягивать слова и коверкать ударения, которую ему демонстрировал Тау, провалилась: под конец голос сорвался на крик. На удивление воришку проняло: глаза округлились, он шарахнулся назад и повернул копьё горизонтально, чтобы быстро метнуть его в случае чего.
"Видимо, принял меня за сумасшедшего".
— Тыы́ понимаа́ешь? — спросил Аваро уже полушёпотом.
Реакции не последовало, и лицо мальчишки вновь стало невозмутимым, а поза чуть менее угрожающей.
"Бесполезно!"
За волной отчаяния пришёл зуд интуиции. Что-то крутилось на языке. Вот-вот он нащупает! Совсем близко… Нет, ничего. Обманка. Аваро хотел плюнуть и броситься вплавь к лагерю, как вдруг молнией вспыхнуло в мозгу давно забытое заклинание.
— Бружигон каргатору абронхортс.
Брови мальчишки вскинулись, он подался корпусом вперёд, будто не расслышал.
— Бружигон каргатору абронхортс! — повторил Аваро громко и с выражением.
Юный воин бросил копьё и запрыгал на месте в приступе буйного ликования. Когда восторг поутих, он протянул недоумевающему охотнику мёртвую лису и выжидательно уставился ему прямо в рот.
Аваро, не долго думая, схватил добычу.
— Других слов не знаю. Может, ты что-нибудь скажешь?
Улыбка медленно потухла на лице ребёнка. Он перекрестил указательные пальцы на своих губах.
— Ты понял эту белиберду, но сам говорить не хочешь. Или не смеешь. В чём дело? Это магический язык аборигенов?
Мальчик неожиданно кивнул.
— Ага! Выходит, кое-какие слова мезаяза тоже знаешь.
"Собеседник" умозаключение никак не подтвердил.
— Абориген?
Снова кивок.
"Это слово тебе известно, но коренные племена называют себя иначе. Ты встречал и других чужаков".
Аваро задумался, как выудить из пацанёнка хоть что-то полезное. Он начертил пальцем на песке своё имя, указал на руку мальчика и место рядом с надписью. Абориген послушно присел и изобразил реалистичную лисью мордочку.
"Даже писать не умеет. Безнадёга".
— Это — ты?! Ты Лис?
Мальчик указал на рисунок, а после на тушку за поясом охотника.
— Да это понятно, я спрашиваю о тебе!
Терпение Аваро подходило к концу — он грубовато ткнул ребёнка пальцем в грудь. Тот нахмурился и нарисовал рожицу с длинными волосами.
— Ми файфас! Буду звать тебя Бружигон. Ты, — он снова коснулся тощей груди, — Бружигон!
Потомок аборигенов решительно мотнул головой, вскочил и с размаху стукнул древком копья о камень.
— Привыкай. От имён и прозвищ так легко не отделаться. Где же другие аборигены, которые могли бы звать тебя иначе? Или ты один?
Пацан истолковал воздетый указательный палец не как единицу, а как нечто обидное, отмахнулся и зашагал вверх по склону.
"Вот уж не думал, что мне так сильно захочется обозвать кого-то тупым дикарём".
Аваро следовал за ним, едва поспевая, а догоняемый ни разу не обернулся, не замедлился, но и отделаться от нового знакомого не пытался. Обогнув вторую скалу, абориген остановился у подножия и взялся за булыжник в половину собственного роста. Навалившись на край всем телом, играючи откатил камень в сторону. Свету предстал и без заслона едва заметный вход в пещеру.
— Хитрый малый! А я прочесал позавчера всю округу: и пещеры искал, но отодвигать камни и лезть в мышиные норы не додумался.
Бружигон юркнул в узкую горловину и высунул руки, чтобы вернуть камень на место, но, увидев искру интереса в глазах чужака, передумал и скрылся в недрах скалы. Аваро опустился на колени и придирчиво осмотрел проход.
"Не хватало ещё застрять в расщелине и замуровать нас обоих. А может, он только и ждёт, когда я просуну беззащитную голову, чтобы огреть как следует и пустить в расход".
Любопытство одержало верх. Аваро прошёл в плечах и принялся извиваться, чтобы вырваться из объятий кишки. В нервической спешке он порвал рукава о камни и весь исцарапался, а в остальном протиснулся довольно легко.
Внутри уже разгорался хилый костерок, осветивший галерею три на четыре метра с низким куполообразным потолком. Кое-где на стенах сохранились отметины инструментов, свидетельствующие, что пещеру старательно расширяли. Аваро не верилось, что с такой тяжёлой работой мог справиться ребёнок. В других участках песчаник был тщательно отшлифован и покрыт сплетающимися в единую композицию рисунками. Отряхнувшись, гость подошёл к ним вплотную в надежде получить подсказку о том, где остальные аборигены, но разглядел только образы растений, животных и окружающих гор, воспроизведённые с редкой дотошностью.
На полу валялись десятки шкур, причём, помимо лисьих, ещё и зверей покрупнее: пятнистые, рыжие, серые. Возле очага помещались скромная охапка хвороста и целая гора каменного угля. Бружигон подкинул пару кусков, и пламя выросло троекратно.
От запаха дыма, медленно просачивающегося наружу через сеть трещин в стене, желудок Аваро болезненно сжался, напомнив, что не видел еды со вчерашнего дня. Вытащив из-за пояса добычу, страждущий оглянулся в поисках чего-нибудь острого. Вокруг был только песчаник и ломкий уголь.
"Придётся лезть наружу".
Мальчик словно прочёл его мысли: отобрал тушку, после чего выудил среди вороха шкур нож из заострённого блестящего камня и разделал лису за считанные секунды. Так же ловко нанизал на прут куски мяса и поставил на рогатины. Потроха завернул в широкие листья местных цветов, а руки "помыл" песком.
"Паренёк отлично справляется и в отсутствие родителей".
Когда мясо прожарилось, хозяин пещеры вручил прут гостю, не взяв ни куска. Аваро чувствовал себя обязанным поделиться — мальчик покачал головой, но при повторном предложении сдался.
После сытной трапезы он пересел вплотную к гостю, вцепился в его ладонь своими и наклонил к свету. Что бы он там ни разглядывал, делал это чересчур долго и сосредоточенно, чем вынудил охотника занервничать. Наконец он отпустил руку и начал активно жестикулировать.
— Медленнее, ради всех благ, ни черта не понимаю!
Мальчик шумно выдохнул и указал на Аваро, на себя, а после заклацал челюстью, будто продолжал жевать.
— Да, мы вместе поели. Это какой-то ритуал? Отныне мы друзья навек?
Абориген проникновенно и несколько настороженно глянул охотнику в глаза и повторил жесты в другом порядке: Аваро — еда — Бружигон.
— Думаешь, я тебя съем? — шутливо интерпретировал фосец.
Кивок.
— Что за чушь? — Аваро резко подскочил и злобно пнул кучу угля — часть долетела до стены пещеры и отскочила в спину ребёнку, но тот даже не дрогнул. — Это на ладони написано, что я дикарь и людоед?!
Бружигон по-прежнему спокойно сидел у костра, даже зевнул, хотя и наигранно. Его хладнокровие пристыдило вспыльчивого гостя.
— Хорошо, постараюсь этого не делать. Всё равно ты мне на один зубок. Смотри сам не сожри кого бездумно — отравишься на всю жизнь.
***
Навещать парнишку стало главным развлечением Аваро. Они вместе охотились, готовили, мастерили, состязались в умениях. Как могли, скрашивали одиночество друг друга: один говорил сам с собой, другой делал вид, что слушает. Младший показал, где наколоть угля, как делать лезвия из кремня, быстро свежевать дичь; старший в долгу не остался и научил младшего вязать самозатягивающиеся узлы для силков, варить травяной чай в черепашьем панцире, вырезать свистки, играть в штоне́то* (игра шашечного типа, не предполагающая доски: обширное поле расчерчивается на земле. В качестве фишек используют камни разных цветов, формы или диаметра). Только уроки мезаяза не находили в аборигене отклика — он редко высиживал дольше двух минут: либо отвлекался на более прикладные занятия, либо подчёркнуто широко и тягуче зевал, демонстрируя отрезанный у самого корня язык. Наглядных разъяснений, кто и зачем это сделал, Аваро не получил, но в мутных исторических справках Малька Охерна подобные увечья выставлялись необходимым условием для перехода от истребления к более цивилизованной мере — выдворению — без риска экспансии запретных знаний не имевшего письменности народа.
"Дети не появляются из ниоткуда в глуши между горным хребтом и неоглядной пустыней," — мысли Аваро текли в привычном русле. — "Поблизости должна быть дверь. Но до чего ж за ней худо, если он вынужден отсиживаться здесь?!"
Как-то за рыбалкой фосец перечислил названия всех городов и деревень, о которых слышал, но для Бружигона эти звуки ничего не значили. Если даже он был родом из тех краёв, в пустыне, безусловно, поселился уже давно, и мог попросту не помнить своего происхождения. Впрочем, в повадках аборигена наблюдалась занятная особенность: отчётливо произнесённые слова "возьми", "еда", "тише", "убить" вызывали соответствующую реакцию, только вот глубина понимания напрямую зависела от того, насколько сорванцу любопытно, важно или выгодно происходящее.
Распорядок дня мальчишки оказался ещё менее постоянным, чем способности к мезаязу: Аваро мог прийти рано утром, вечером или даже ночью и не застать приятеля в пещере. Всё это укрепляло подозрение, что тот втихую встречается с сородичами. И, как ни крути, задевало. Не то чтобы дикарь жаждал снова примкнуть к стае — напротив, дружба с немым десятилеткой давала ровно столько общения, забот и веселья, сколько его мрачная натура переваривала без отрыжки, — но тайны аборигенов будоражили воображение всякого, кто слышал полные чудес легенды об этом племени.
На второй неделе знакомства Аваро стал замечать, что его монологи, поучения и само присутствие изрядно утомляют мальчика.
"С чего бы ему тяготиться единственным другом? Мы не одни, это ясно. Надо бы проследить за его перемещениями".
После совместного похода за углём гость остался в пещере допоздна и, греясь у костра, притворился, что крепко-накрепко уснул. Бружигон не стал его будить. К утру вся деликатность выветрилась: сборы сопровождались безразличным к чужому сну фырканьем и грохотом, но Аваро держал веки плотно сомкнутыми до тех пор, пока снаружи не стихли шаги. Выждав пару минут, он вскочил, протиснулся через горловину и на полусогнутых засеменил к зелёному поясу в низине. Вскоре охотник оказался в идеальной позиции для скрытного наблюдения, но абориген не делал ничего примечательного: подбирал ветки и красивые камешки, дрался с колючим деревом, пугал птиц и гонялся за ящерицами. Под конец он совсем расстроил шпиона тем, что уселся на траву и целых три часа разглядывал листок заурядного растения, а как только начало темнеть, выдвинулся в сторону дома.
Тем же вечером Аваро снова наведался в пещеру и увидел, как Бружигон перемалывает в пюре и варит хвощ с щавелем. Заинтригованный визитёр остался подольше в надежде испробовать странное блюдо: вдруг аборигены знают особые приёмы в готовке или заклинания, превращающие кислые травы в сладости. Когда малец добавил в панцирный котелок свежие рыбьи кости, аппетит моментально улетучился. Зеленоватая масса быстро загустела и стала почти однородной, а Бружигон остриём ножа принялся вспахивать гладкий песчаник стены. Он прореза́л контур очень быстро, не тратя ни секунды на оценку пропорций или симметрии, затем схватил краску и с помощью тонкой тростинки обвёл борозды зелёным. За пять минут рисунок был готов. Настолько мелкие детали строения листика Аваро при всей своей зоркости мог бы заметить разве что под лупой: древо тончайших жилок, крапинки и рассеивание пигмента, упорядоченный хаос ячеек, поразительно схожий с сетью морщин на костяшках пальцев. Контррельеф являл в себе не просто достоверную копию реальности, а глубокий и вдумчивый взгляд под неё.
"Много странного в этом пареньке — и так мало от детей Фоса, Анатри или Сервона".
***
Повторная попытка слежки также не дала намёков на разгадку, и Аваро крепко задумался, стоит ли продолжать. Всё-таки мальчишка относился к нему как к брату — пусть и бесцеремонно, зато со всей доступной немому открытостью, и предать его доверие было бы в высшей степени подло.
Пару дней Аваро держался, но скука в долгие часы отсутствия единственного слушателя его доконала. Сыщик решился на третью, последнюю вылазку.
Он поджидал, лёжа за камнями на вершине скалы, чтобы раскрыть маршрут цели даже раньше, чем сама она поймёт, куда направляется. С высоты предсказать поведение можно и без магии: человек склонен полагать, будто властен над каждым своим шагом, хотя в действительности его извечно ведёт архитектура пространства.
Пусть Бружигон и не выбирал пути, но по решительности его движений сразу стало ясно, что он не просто гуляет, а призван конкретным местом. Через час он спустится с холмов и окажется далеко от реки среди однообразной каменной равнины.
Аваро следовал за мальчишкой до тех пор, пока служившие укрытием растительность и взгорье не сменились угрюмой пустошью. Идти дальше значило быть гарантированно обнаруженным. Он наблюдал, как смуглая фигура тает у горизонта, и кусал локти. К счастью, Бружигон провёл на каменном поле всего минут сорок, и перед охотником встал мучительный выбор: продолжить преследование или обыскать местность. Пожалуй, он мог убить двух зайцев, вернувшись сюда завтра, но терпеливость, увы, не значилась в коротком списке его добродетелей.
Когда мальчик скрылся из виду, Аваро ступил на абсолютно голую равнину…
Два часа блужданий без малейших результатов. Да и что он собирался здесь найти? На десятки, если не сотни километров одинаково тоскливый пейзаж.
В отчаянии парень устроил привал на узкой прогалине между господствующими повсюду остробокими валунами вперемешку с щебнем. Обнажённый песок сохранил отпечаток сандалии Бружигона, но кругом были только камни, камни, целое море камней.
"Фек! Меня одурачили! Пацан заметил слежку и ловко от неё отделался. А пока я торчу здесь, самодовольно скалится по дороге к своим аборыганам".
Обхватив лицо руками и будто испытывая череп на прочность, Аваро присел на уплощённую груду. Камни оказались тёплыми и приятными — на удивление зад не ощутил ни единого острого выступа.
"Столь близкая к горизонтали верхушка, а вокруг одни угловатые обломки".
Дикарь залез на неё с ногами, выпрямился, попрыгал, затем с силой пнул сбоку — груда выстояла. Похоже, кто-то тщательно подбирал строительные блоки, заботясь о прочности конструкции.
"Целый помост! Или остатки древней стены? Зачем такая толстая? И кто вообще строит без раствора? Он же известен с давних пор".
Аваро ещё раз прошёлся по округе, уже в поисках руин брошенного города, но другие нагромождения имели беспорядочную структуру — даже самое богатое воображение не дерзнуло бы приписать её рукотворному сооружению. Он вернулся к помосту.
"Ну и что это? Просто лежанка посреди пустоши! Сцена? Для кого Бружигон устраивает представления? И где реквизит?"
Большинство "кирпичиков" располагалось вплотную, и только крайние слегка пошатывались. Аваро дёрнул за ближайший, но, несмотря на скромные размеры, — меньше пятнадцати сантиметров в самом широком измерении — обломок по ощущениям весил целую тонну. С остальными то же самое.
— Ну не настолько же я слаб! Зачаровали их что ли?
Присмотревшись, он нашёл другое объяснение: все камни крепились друг к другу — без клея и цемента, лишь угловатостью граней. Выступ одного всегда попадал на скол другого, острый край, как щеколда, вставлялся в выемку или упирался в борозду. Аваро подковырнул стык ножом и чуть не сломал остриё. Тогда в ход пошли пальцы и почти сразу раскровились у ногтей, но сдаваться их хозяин не спешил. Глуша боль сквернословиями, он просунул мизинец в единственную брешь сбоку и попытался согнуть фалангу в расчёте на крепость суставов. После щекочущего нервы хруста злосчастный камень сместился, и его удалось поддеть. Без сцепки с соседними совсем лёгкий. Под ним — ничего интересного, такой же неподатливый "кирпичик".
— А ведь могло и переломом кончиться. Паршивый же ты друг, Бружигон! Хватит. Рандо!
Сделав крюк в пять километров, дабы обогнуть скалу с пещерой, Аваро вернулся в лагерь при излучине.
Помост всю ночь не давал ему покоя, являлся на внутренней стороне век. Его предназначение так и останется загадкой? Скорее всего, но времени вдоволь: в том и прелесть дикой свободы — в уникальной возможности корить себя, что не потратил его на заведомую чепуху. В конце концов, зарок касался исключительно слежки за мальчишкой.
Ближе к обеду следующего дня Аваро вновь стоял посреди пустоши. На сей раз он вдвое расширил радиус поисков, разобрал десятки каменных куч и переполошил всех змей. Утомившись, он снял мокрую рубашку и растянулся на подиуме — висевшее над головой солнце уже прогрело камни, превратив его в печку.
"Лучше места для дневной дрёмы не придумаешь. В этом и весь секрет?"
Парня быстро разморило, но погрузиться в сон мешало отсутствие "кирпичика": из-за прорехи в рядах остальные ходили ходуном при малейшем движении. Перевернувшись на живот, Аваро попытался вставить камень назад, но тот уже не влезал. Ёрзанье сдвинуло соседние — сперва нужно было вколотить их на место.
Аваро размышлял, как правильно расположить в промежутке обломок, чтобы удар сверху вторым привёл к нужному результату, когда его внимание привлекла щель между кирпичиками второго ряда. В открывшейся полуденной яркости глубине проглядывало что-то тёмное.
"Вот и раствор. Но почему только снизу? Чёртова чертовщина!"
Взвинченный недосыпом, Аваро вознамерился во что бы то ни стало разобрать площадку. С шаткой верхушкой крушитель рассправился играючи, но едва принялся за следующий ряд, как вдалеке возле деревьев мелькнула тень.
— Эй! — крикнул он во всё горло. — Теперь ты́ за мной следишь? Шуруй сюда!
Никто не вышел. Аваро закатил глаза, кое-как накинул рубаху и рванул к леску́, но соглядатай успел скрыться.
"Не уж-то показалось? Крупный зверь? Или знак, что не стоит продолжать…"
Бег так сильно вымотал искалеченного собственным упорством парня, что он уже подумывал оставить дурацкую затею. Но в голове звучал и другой голос, более дальновидный.
"Этой ночью я, определённо, буду спать как убитый. А вот дальше… Опять закрадутся сомнения, фантазия разыграется. Нет, лучше сразу всё проверить и забыть об этом месте".
Вернувшись, он вяло, в страшном упадке сил подцепил один-единственный камень… И уже не смог остановиться. Блоки летели во все стороны, подчас отбивая колени, ногти крошились и трескались, на кончиках пальцев болтались окровавленные куски кожи, но работа не прерывалась ни на миг, ведь фосец точно знал, что́ скрыто кладкой.
Наконец после бес знает скольких лет погребения увидел свет деревянный прямоугольник с уже набившей оскомину резьбой, только размерами скорее, как дверца шкафа, и без следа краски. Аваро схватил ржавую ручку, но что-то заставило его притормозить.
"Без мелкого шага внутрь не сделаю. Но глянуть-то можно. Одним глазком".
Непомерная тяжесть от привычного рывка на себя. Дверь вместо того, чтоб открыться, съехала в сторону: петли отсутствовали. По сути, она служила всего лишь крышкой для продолговатого ящика. Ящика, в котором лежал скелет.
В ужасе Аваро отскочил назад, неловко зацепив дверь, отчего та съехала окончательно и глухо бахнула о камни.
"Так…Так! Это ничего. Это ещё ничего не значит".
Придя в себя, он снова глянул в ящик, вернее сказать, в гроб. Скелет определённо принадлежал человеку, довольно рослому. Мужчине или женщине, понять было сложно из-за скрюченного положения. Волосы до подбородка, никакой одежды. Плоти на костях почти не осталось, гнилостный запах выветрился, но рассматривать останки вблизи желания не возникало. Из ритуальных предметов только удлинённый ржавый нож. Работа мастера-кузнеца: правильной формы лезвие, цветочная резьба на рукояти, напоминающая рисунки Бружигона.
"Вот где твой родитель…" — с горечью заключил Аваро.
Он поставил дверь вертикально, опёр о ящик и потянул на себя. Затем, поддерживая за край, толкнул в другую сторону. Превращаться в портал она отказывалась.
"Неужели рама с петлями так важна? Ах, точно, дверь сняли с исконного места. Тупица. И что теперь делать? Уложить всё как было?"
Взвесив обстоятельства, Аваро решился: перевернул ящик внутри твёрдых бортов каменной ямы сначала на бок, а после — торопливо из-за внезапно обострившейся суеверности — кверху днищем. Кости при падении гаденько хрустнули, благо звон металла перебил этот звук.
"Теперь можно схоронить и без крышки".
Дикарям почтение к телу чуждо, а потому булыжники поверх гроба клались как попало. Получившийся вал имел куда меньше сходств с могильной плитой, зато, по крайней мере, был внушительным и устойчивым.
Дорога назад выдалась тяжелая. Дверь, пусть и узкая, — не самый удобный в транспортировке по пересечённой местности груз, и всё же ноша на душе отягощала сильнее. Терзало навязчивое предчувствие, что всё кончится плохо, но бросить дверь посреди леса или снова зарыть рука не поднималась.
На подходе к склону гряды Аваро долго ждал, когда мальчик, отёсывавший наконечники, оторвёт от них взгляд: бросится на осквернителя могилы с кулаками, исполосует лицо, насадит на копьё — а тот спокойно продолжал работать. Зрелище преклонённого человека с крышкой гроба на горбе его не впечатляло. Тёмные глаза смотрели скорее пытливо, вбирающе, наверное, так же зорко, как на лишённый разума прообраз для рисунка.
— Прости. Нужно объясниться. Без наглядного пособия не сумею. Там под дверью лежал твой отец?… Мать?
Ответа Аваро не удостоился.
— Скучаешь по ним?
Сдержанный кивок.
— Надо же, ты понял! Кто-то убил его?
Бружигон вытянул руку с распростёртой ладонью и в воздухе очертил полукруг.
— Природа? Болезнь?
Верх, низ, право, лево. Снова полукруг. Внезапно мальчик рухнул на спину; лицо его перекосилось, конечности поджались и скрючились, взгляд устремился ввысь и застыл. Аваро бросился к нему, но и дотронуться не успел — припадочный снова сел как ни в чём не бывало.
— Ача! — мальчишке прилетел щелбан. — Я думал, всё взаправду! Лицедей в тебе погибает. Ой, он же только что сдох.
Сорванец потёр лоб и расплылся в довольной улыбке.
— На вас точно не нападали? Я видел на костях отметины от ножа.
Улыбка исчезла и сменилась скукой. Аваро уже знал ответ, а Бружигон знал, что он знает.
— Понятно. Ножом среза́ли мясо. Ты или чужак?
Молчание и сверлящий взгляд, от которого становилось не по себе.
— Это неважно, но ты должен показать, где раньше стояла дверь. Уйдём вместе! Мы же здесь застряли. Надо выбираться, двигаться дальше, стремиться… к чему-то. На родине тебя уже не вспомнят. Назовёмся братьями-сервонцами, чтобы тронуть боялись. Я всё устрою: никто и никогда не распознает в тебе аборигена. Обещаю не мешаться, не упрекать, не командовать. Я ведь такой же, как ты. А припрёт, будем сражаться друг за друга до последнего. Ну?
Договорив, Аваро стал себе жалок и омерзителен. Не оттого, что лукавил, а оттого что сознавал: время обязательно превратит эти слова в ложь. Секунду спустя и в нём самом растаяла вера в сказанное.
Бружигон почти не слушал. Он подошёл к двери, оглядел её со всех сторон, нахмурился и стал водить пальцем по резным изгибам.
— Ты вообще помнишь изгнание? Момент перехода?
Палец аборигена дрогнул и остановился. Он подтащил дверь к ногам вопрошающего и ткнул два раза в нижний левый угол.
— Я видел похожие узоры много раз. Или это подделка?
Мальчишка начинал закипать — томная загадочность мигом испарилась. Чтобы его успокоить, Аваро обратил взгляд в указанную точку и держал там целую минуту, прежде чем заметил. Кромку завитка с внутренней стороны пересекал крохотный надрез с совершенно гладкими краями. Тот, кто его сделал, никуда не спешил и орудовал расчётливо, без эмоций. Аваро почувствовал себя ещё большим дурнем.
"Надо ж было так облажаться! Выставил одержимость во всей красе. Уступил Беглецу с такой лёгкостью, будто свинец ошибок, раскаяния, надорванного сердца внезапно утратил вес. Пропащего спица Знахаря исправит. А портала нет, нет!"
— Я верну могиле крышку. Сейчас же. Забудь сегодняшний день.
В лице мальчика читалось сомнение. Аваро снова водрузил дверь на спину, прошёл десяток метров и понял, что задыхается: воздух свистел где-то в глотке, но в зажатые лёгкие, казалось, не проникал вовсе. Тело вымотано, а скоро завечереет. Минутная слабость прорвалась наружу — носильщик с обречённой миной глянул через плечо. И тут же об этом пожалел: абориген истолковал взгляд по-своему и помчался вдогонку. Аваро подраспрямился, глубоко вдохнул и продолжил путь, но не успел сделать и трёх шагов, как баланс двери на спине нарушился, и она шумно грохнулась на камни. Бружигон явно поспособствовал падению, потянув за уголок.
— Не балуйся, мелочь впалая, я и так при смерти.
Абориген уже волочил дверь назад к скале.
— О! Ясно. Планы поменялись. Это разумно: к чему хоронить в земле, если вещица дельная, красивая. Много чего можно напридумывать… Хмм, кровать, стол, плот, чтобы ноги в реке всякий раз не мочить. Тебя, наверное, выдержит. Весишь меньше сорока, а дверца… ну, допустим, пятнадцать. И каков вывод? Никаков, потому что я ни черта не смыслю в плотах.
Пока Аваро разглагольствовал, мальчик опустил дверь на землю, сел подле и вбил остриё ножа в едва заметный шов выше царги. Потом несколько раз ударил увесистым булыжником по рукояти сбоку — клей уступил, в полотне возникла приличная щель.
— Ну и что ты задумал? Хоть намекни, я помогу.
Как следует повозившись, абориген вырвал из полотна филёнку с повреждённым узором и тут же принялся крошить её на щепки рубилом. Смотреть на это без глубинного содрогания Аваро не мог.
— Сдурел?! — в один прыжок он преодолел разделявшие их два метра, вцепился в дырявую дверь и потащил к себе. Мальчик некстати решил посостязаться в силе и тоже принялся тянуть за край.
— Тебе дров мало? Зачем уничтожать прекрасное?!
Старший предсказуемо побеждал, но младший грозно зыркнул на него и добился капитуляции — только произошла она чересчур стремительно. Бружигон, не ожидавший уступки, отлетел назад. Дверь упала ему на ноги и разодрала кожу до крови.
Впервые за все две недели этот десятилетний мужчина ревел. Не зная, что делать; в болезненном смятении, граничащем с ужасом, Аваро принялся нарезать круги по холму. Бружигон всё не унимался — звуки нескончаемых всхлипываний, стонов и завываний проникали под череп и заставляли мозг гореть огнём. Сносить это дольше казалось пыткой — старший брат измученно опустился рядом и обнял ребёнка. Прошло целых пять минут, прежде чем маленькая рука ответно легла на плечо Аваро.
Плач стих. Бружигон встал, стеснительно пряча красные опухшие глаза, сбегал в низину и принёс охапку листьев подорожника. Часть он использовал как носовой платок, вторую перетёр в руках и приложил к ссадинам. Аваро оторвал от брюк, уже едва закрывавших колени, две полоски ткани и перевязал ими компрессы.
Мальчик, будто ничего и не случилось, продолжил разбирать дверь на куски. Он препарировал без остервенения, но и без устали, до самой темноты — осталась лишь гора из досок, аккуратно сложенных друг на друга.
***
Наутро Аваро проснулся с таким чувством стыда, что мигом выпрыгнул из шалаша. Даже пережёвывать завтрак было невмоготу — движения челюсти наводили тоску, вкус не доходил до головы, комки царапали горло в отсутствие слюны. Обычно сон уносил острые впечатления, всё приглушал и смазывал в памяти, а в этот раз вышло наоборот. Руки дрожали, болезненно кололо в груди, одолевала тошнота. Выплюнув пресное месиво, уныло крутившееся во рту, Аваро рванул к пещере. Он хорошо знал, что не способен на убедительные извинения, но был уверен, что от вида беззаботного лица, чурающегося натужных обидчивых мин, ему сразу полегчает.
Пещера в тот час пустовала. Бружигон куда-то уволок и деревяшки от двери. Похоже, он готовил другую игру, подкидывал новую загадку взамен едва прояснившихся старых.
"Придётся как-нибудь вытерпеть угрызения совести: слишком малодушный повод мешать чужим забавам. Взрослый, не умеющий принимать страдания, — младенец — переросток. Да и полученная раньше срока подсказка только отобьёт интерес".
Нужно было чем-то себя занять, чем-то, что поглотит всё внимание. В погребке приречного лагеря подпортились запасы — слишком уж хозяин увлёкся чужими тайнами. Старая добрая охота — лучшее лекарство. Кроме ящериц, сурка и мелкой птички, Аваро поймал двух крупных черепах. Из всего дикарского рациона, пожалуй, главный деликатес. Одну он вручит Бружигону вместо извинений.
Вручил бы, если б тот вернулся.