Аваро жил в затерянной деревне под названием Анатри уже четыре месяца и знал всех обитательниц поимённо. От нравов местных матриархов глаза его почти не слезали со лба. В отсутствие мужчин анатрийки часто вели себя мужиковато: гордо таскали тяжести, донашивали мужскую одежду, сквернословили, пили, дрались, но не только это отличало их от жён и матерей родного, хотя и потускневшего в памяти, морочного Фоса. Аваро привык, что женщины уповают на мужей, пока те живы, и почитают, даже возвеличивают после того, как жертва принесена. Косясь на соседок, он всерьёз задумывался: а не исчезает ли всякая женская слабость и кротость в тот миг, когда скрывается из виду мужчина-свидетель? Местные были напрочь лишены признательности поглощённым супругам — сама жертва перестала в их устах быть чем-то трепетным, превратившись в обыденность. Женщины охотно расставались с конечностями, чтобы побаловать малышей сытной пищей, некоторые готовились к полному поглощению, чуть только отпрыски на ноги встанут. Обесценилась всякая боль: и мужская, и женская, и седая, и юная.
К счастью, девушек в цвете лет здесь были единицы, хотя Аваро думал об этом с эгоистичным сожалением. Поначалу ему не давал покоя прищур и смешливый голосок Рив — хорошенькой девицы лет на пять постарше, но та была увлечена заботами о дочке и видела в парне одни лишь рабочие руки. Он счёл дозволение любоваться смазливой мордашкой пару минут в день смешной платой за многодневную починку прогнивших полов и демонстративно обиделся на неё. Зато женщины немногим младше Ины, не кроясь, обсуждали меж собой его худощавую фигуру, без стеснения зазывали в гости и не упускали случая пощупать скромные мускулы. Аваро был настолько опьянён окутавшим со всех сторон вниманием, что возомнил, будто цельности его плоти ничто не угрожает.
"Плакать горше меня будут, если придётся тушку раскромсать. Может, через год я понравлюсь им настолько, что об оплате гостеприимства даже не заикнуться".
Зима, однако, разрушила его иллюзии: наступила раньше срока и вместе с морозами и метелями принесла голод тем, кто не успел к ней подготовиться. Сезон подножного корма резко оборвался, мелкого зверья в лесах не стало, у многих куры помёрзли, не было надоя. Склоки с драками участились.
Аваро жил голоднее всех, но новые впечатления заменяли ему завтрак и ужин. Огорчало лишь то, что за устранением чужих хлопот в обмен на мешок гороха или банку молока он вовсе перестал бегать — не с кем было соревноваться и незачем, да и единственные ботинки из тонкой кожи мало подходили для скачек по глубоким сугробам. Он уже не мог, как раньше, всецело полагаться на скорость ног.
К середине зимы, длившейся три четверти года, томных взглядов в сторону Аваро меньше не стало, но характер их переменился: так же вожделенно кошки смотрят на птиц, щебечущих на ветках. Вот тогда он всполошился не на шутку и отбросил легкомысленность.
"Ведь обещали год, даже три! Но кому есть дело до вскользь брошенного слова, когда речь о чужаке, которого никто не хватится. И всё же резать ноги не дам! Руки — пожалуйста, чтоб больше никогда не иметь дела с чёртовыми инструментами".
Серым ледяным утром он накинул франтоватое пальто, слабо уберегавшее кости от промерзания, и отправился на разведку: под предлогом поиска халтурки собирался послушать чужие разговоры и прощупать настроения. В трёх метрах от калитки прохаживалась Регда и, завидев парня, подлетела как ужаленная.
— Здравствуй! Нежданная встреча, скажи?
— Давно меня подстерегаешь? Ресницы, смотрю, уже инеем покрылись.
— Подстерегаю?! Сдался ты мне. У меня тут важное дело. Забыл, что я возглавляю юношеский союз?
— Юношеский союз без единого юноши? Вам надо подумать над названием.
— Какая откровенная зависть. Но если ты попросишь, я включу тебя в наше сообщество. Мне как раз нужен подручный.
— Так ты тут с утра пораньше вербовкой занимаешься?
— Чего? Все мудрые люди и так за меня. Раз случай свёл, хотела тебе, старичку, протянуть руку помощи — ходишь всегда печальный, на жалость давишь.
— И как же детский кружок мне поможет?
— Да хоть советом, остереженьем. Ты ж ничегошеньки не знаешь об Анатри.
— Это верно. Но в моём положении лучше держаться подальше от толп людей, даже маленьких и миленьких. Дети — те ещё бесята.
— Миленьких… — румянец на её пухлых щеках запылал вдвое ярче.
— Выдай-ка мне пробное предостережение, может, одумаюсь и вступлю в ваш орден. Что мне грозит прямо сейчас?
— Заметил, что дочки Рив, Кании и Руз очень похожи?
— А что в этом такого: в крохотных деревушках все друг другу родственники.
— Я вот ни на кого не похожа. Знаешь почему? Потому что моя матушка умная — отец, дух его бессмертен, ни за что бы не рискнул её предать. А вот Рив, Кания и Руз тупые, как курицы.
— Они делили на троих одного мужика?
— Ну как делили: обольщали и соревновались между собой, каждая была уверена, что покорила этого прохвоста Туко. А он взял и обрюхатил всех троих.
— Забавная история! — Аваро усмехнулся.
— Ага, особенно конец смешной. Всех одурачил, только сам расправы не избежал — не в ту деревню сунулся. Три женщины, три ребёнка, шесть голодных ртов. Они без конца грызлись между собой, пока однорукая Дихайта не приказала зарезать Туко и разрубить на три части. Надо было видеть, как любовницы волосёнки друг другу рвали за каждый ломоть мяса, за каждую жилку.
— Не ожидал такого от Рив. Зато теперь ясно, почему она холодна ко мне. Кто захочет вновь проходить через такое…
— Гони их от себя в три шеи. Всех. Тебе ведь полдеревни глазки строит.
— Благодарю. Очень назидательный рассказ. Теперь я знаю об Анатри даже больше, чем хотелось.
— Смотрю, так и ходишь с этой дурацкой брошкой. Хочешь пришью пуговицу? У меня есть очень красивые! Золочёные, красненькие, перламутровые — выбирай любую! Мой подручный должен выглядеть безупречно.
— Уймись, я ведь не сказал, что согласен. И с пальто сам разберусь. Ты лучше отплати мне за то, что выбрал главной именно тебя.
— Что-что? Я единственная могу править этим балаганом. Ты поступил правильно и твоя награда — чистая совесть и моя дружба. Что может быть лучше?
— Хмм. Ты же умненькая, и сама понимаешь: решение было не совсем справедливым в глазах других девчонок. Просто я знал, что дружба с тобой обещает стать самой полезной. И приятной, конечно же.
— Правда? — она вновь засмущалась. — Раз мы настоящие друзья, можешь рассказать о все-е-ех своих мечтах. Вдруг я смогу их исполнить или помочь.
— Отлично, радость моя, помощь нужна, и даже очень. Пообещай предупредить, чуть только услышишь где-то, что меня хотят пустить в расход. Без разницы, в шутку это сказано или всерьёз.
— А ты думаешь улизнуть? Вернёшься туда, откуда пришёл?
— Нет, там меня ждёт участь ничем не лучше. Просто хочу подготовиться, закончить дела.
— Обещаю. Считай меня своей покровительницей. Что ж, дарю первое предупреждение: шутки ходят уже давно. Но ты пока целёхонек.
— Кто же эта шутница?
— Все! Даже я порой. Это же просто шутки.
Аваро переменился в лице, но не бросал попыток скрыть за натянутой улыбкой жгучую досаду. Ещё минуту он вышагивал рядом с Регдой, делая вид, что внимает жеманному щебетанию, а сам едва сдерживался, чтобы не дать дёру.
"Надо было остаться дома. Мирно раствориться среди близких, а не отдаться на суд чужаков. Воля к жизни плодит пустые метания. Олень рад тому, что, сломав ногу, вырвался из капкана. Но ждут его только мучительная болезнь да волчья пасть".
***
На следующее утро Аваро нашёл у себя под дверью скомканный лист бумаги, на котором ужасно коряво (видимо, левой рукой, чтобы не узнали по почерку) было написано:
"Не верь Регде, она тебя заложила. Времени мало. Ищи другую дверь".
Спросонья парень подумал, что это не более, чем хитроумный розыгрыш или… Провокация?! В бессознательном порыве он оделся, умылся, жадно всосал в себя стакан воды, потянул ручку входной двери. Услышав отрезвляющий щелчок задвижки, нервно бросил её и поспешно зашагал обратно вглубь комнаты.
"Эта зима суровее всех, что я видел. Сковывает тело, тянет силы, вытряхивает душу. А они пережили десятки таких зим. На одном горохе?"
Аваро осторожно приблизился к окну. Дети сновали по улице, съезжали с горок, кидались снежками, не замечая лютого даже через стекло холода. Взрослых не наблюдалось. Как и Регды.
"Другая дверь… Я должен удостовериться. Знали, чем меня заманить, гадюки!"
Он поддел под пальто всю одежду, что была в доме, распихал по карманам сушёных грибов и ягод, подпорченный кусок вяленой утки, пару лепёшек, флягу, огниво и два ножа. Осмотрел свою халупу, мысленно прощаясь с ней.
"Так грустно… Уже начал считать это место домом. Наивный".
Аваро по-лисьи крался огородами, петляя раз в минуту, чтобы запутать отчётливые следы ботинок на снегу. Небывалая стужа без труда достигала тела через пальто и пять слоёв кофт, лишь скорый шаг поддерживал в нём бурление крови. Миновав Анатри, беглец замешкался: с трёх сторон давило засыпанное снегом густолесье.
"Что за странное послание! Дали бы хоть намёк. Думай же, голова".
Переход в Фос находился к западу от деревушки, на север и юг все тропы исхожены в поисках грибов. Белым пятном оставался восток — туда парень и направился.
Тропинка пропала спустя полчаса, но скованное тканевой бронёй тело пока ещё протискивалось между голыми ветвями подлеска. Глаза болели от напряжения: в хмурую погоду свет даже посреди дня едва проникал сквозь беспорядочно торчащие кроны сосен. Местами снег лежал выше бёдер — ботинки превратились в чашки, промокшие ноги занемели. Шёл уже второй час блуждания, когда путь Аваро пересекли свежие следы, тянувшиеся с запада в глубь леса.
"Всего две пары ног: большие и маленькие, взрослый и ребёнок. Или двое детей: здесь в порядке вещей иметь одни сапоги на семейство. От двоих в случае чего отделаюсь, хотя удирать через сугробы ох, как не хочется. А вдруг это Рив с дочкой? Но что она делает посреди леса? Написала мне, а после сама рванула к двери? Кто-то прознал о саботаже и угрожал расправой? Зря я на неё обижался… "
Других ориентиров не было, и он доверился проводникам, кем бы те ни оказались. В воздухе стояла леденящая тишина, ни намёка на присутствие других живых существ. Начался снегопад.
Следы привели к заброшенной, но добротной избе. Ставни разбитого окна покачивались от ветра, маленькие ножки успели потоптаться даже на подоконнике. Аваро заглянул внутрь — единственная комната пустовала. В крохотном окне напротив рябил метелью всё тот же морозный пейзаж.
"Дверь была заперта изнутри, ребёнок влез через окно и отомкнул. Следов прочь от дома не видать. Но где мостовая, резьба, голубая краска? На волшебный портал непохоже".
С замиранием сердца парень толкнул дверь, переступил порог. Магии не произошло. Он попал в обыкновенную халупу: прогнивший матрас, давно не топленная печь, стол без ножки, загораживающий проход. Уныло повалившись на пол у стены, он надеялся согреться и перевести дух перед тем, как продолжить поиски. Одолевали мысли одна другой страшнее.
"Меня сюда заманили и сейчас медленно окружают. Кто-то мастерски замёл другие следы. Такое вообще возможно? Точно! Человек был один, переобулся и возвращался задом наперёд. Кто эта блистательная охотница? В любом случае надо готовиться к худшему".
За считанные минуты беглец не просто согрелся, а стал жесточайше обливаться потом. Очнувшись от размышлений, он скинул с себя пальто, одну кофту, вторую, третью, пока не остался в одной жилетке поверх лёгкой рубашки. Когда же рука рванулась снять и её, а комнату вдруг озарил солнечный луч, Аваро наконец сообразил, что к чему. Он подбежал к окну с возгласом ликования: записка не обманула.
В тот дивный момент не слишком хотелось разбираться, существует ли дом в двух мирах или же кто-то смекалистый построил его точную копию с другой стороны. Аваро запер дверь на щеколду, накинул пальто, спрятал остальное тряпьё под матрасом, а затем, отбросив мнительное здравомыслие, прыгнул в окно и кубарем покатился вниз по холму — дом стоял на самой его вершине, слегка прикрытый деревьями. Остановившись на середине пологого склона, парень распластался на душистой траве и начал громко, неуёмно хохотать. Солнце, выглядывая из-за облаков, с почти летним усердием напекало грудь и голову. Волной накрыла первобытная эйфория, воображение рисовало упоительное будущее в распахнувшемся навстречу мире. Здесь его не знают, и можно всё-всё начать заново: стать мудрым вождём, балладником-обольстителем, ушлым дельцом, золоторуким мастером, признанным оракулом — в тот миг казалось, что после стольких злоключений, уроков и испытаний ему легко дастся любая роль. Призрачное величие застилало глаза и наполняло нутро сладостным трепетом.
Забытьё было недолгим. Опомнившись, Аваро резко подскочил, стыдливо огляделся по сторонам, отряхнулся. С лица стёрлось всякое выражение, колени привычно согнулись, готовые тотчас спружинить и в волевом рывке унести его в неоглядную даль.
У подножия холма виднелась рваная на петли лента реки. Выросший в припойменном Фосе, парнишка хорошо знал, что реки собирают в себе воды всех окрестных ручьёв, родников, стоков и притягивают алчущие глотки тварей всякого рода, в том числе человеческого, однако устоять не смог и последовал за течением.
Весеннее половодье ещё не наступило, и русло оставалось иссохшим: то тут, то там его разделяли островки розоватого глянцевого песка. Аваро пристально вглядывался в малейшие странности пейзажа — несколько раз на другом берегу мерещились людские фигуры, но при внимательном рассмотрении оказывались стволами деревьев или их тенями. Лишь одно из видений не желало развеиваться.
На дальней косе, чёрт знает как там очутившись, полулежала девушка. Она расположилась на влажном песке так, что боковым зрением могла видеть оба берега, но путника пока ещё не заметила. Аваро долго наблюдал, держась поодаль; за всё время она ни разу не шевельнулась — дремала или была глубоко погружена в свои мысли. Перед соглядатаемвстала тягостная дилемма: жизненно важно было разнюхать хоть что-то о местности, но обнаруживать своё присутствие перед незнакомцами совершенно не хотелось. Ничуть не меньше его волновало, что подобраться к девушке, сохранив достоинство, было весьма затруднительно: брод не слишком обнадёживал.
«Перекрикиваться нельзя — услышат за километр. Раздеться на берегу и плыть голым или промочить только-только высохшие штаны и снова продрогнуть. А что дальше? Она испугается? Посмеётся? Напустит на мой след разъярённых мужиков? Известно, что россказни о волшебных дверях всегда вызывают доверие и сочувствие».
Понадеявшись на природную находчивость, Аваро скинул с себя всё, кроме подштанников, и с разбега плюхнулся в воду. Сердце заколотилось в сумасшедшем темпе — весна-весной, но до тёплой водички было ещё очень далеко. Обе ноги мгновенно сковали судороги, он едва мог грести. На удачу в самом глубоком месте брода вода едва касалась шеи. Девушка резко повернула голову на плеск, но, присмотревшись к купальщику, дальше наблюдала за его барахтаньем без страха. Даже с нескрываемым любопытством. Теперь и Аваро разглядел знакомые черты. Его измученное скелетоподобное тело ещё ползало по вязкому мелководью, а в душе уже разгорался нелепый детский гнев.
Девушка торопливо оправила одежду и двинулась ему навстречу с улыбкой на лице.