В лагере пошла мода травить байки об оборотнях. Аваро по-прежнему избегал праздного общения, но стоило ему появиться на горизонте, солдаты начинали обсасывать эту тему с удвоенной силой. Коллективное воображение разыгралось небезосновательно: Зоргат стал чудить. Сначала жаловался на нестерпимую головную боль и ломоту в суставах — по распоряжению Ширма к нему прислали хорошего лекаря из города. Тот первым делом проверил рану: она благополучно зажила, никаких следов нагноения не наблюдалось, жар если и был, то слабый. Врач сделал компресс и посоветовал скорее возвращаться в строй — разогнать дурную кровь. Солдаты, в особенности новички, решили, будто он симулирует, чтобы продолжать бездельничать и пользоваться всеобщей заботой.
Зоргат всерьёз обиделся, несколько дней не выходил из шатра, никого к себе не пускал, завесил тряпками все окна. Сидел в полнейшей темноте, ничего не ел, вскрыл пол и руками вырыл себе яму под туалет. Когда командиры устали от его выходок и приказали вытащить сбрендившего во двор, он забился в припадке с криком: "Солнце меня убивает! Я горю! Мои глаза! Оно выжгло мне глаза!". Парня привязали к столбу, чтобы успокоился, и оставили так до вечера, игнорируя вопли и мольбы. Как ни странно, это помогло. Ненадолго он снова стал нормальным, даже извинился за вздорное поведение.
А позавчера укушенный избил до полусмерти второгодку, который чересчур настойчиво предлагал ему поесть. Зоргат был тщедушного телосложения, на физподготовке бойцовских качеств не проявлял, а после ранения схуднул ещё больше — никто так и не понял, как он умудрился разнести второгодку в полтора раза крупнее. Такая необъяснимая сила и породила слухи о том, что Зоргат — оборотень, или скоро им станет.
Аваро тоже ловил на себе косые взгляды. Помощники Ширма всем растрепали, что он вступился за волко-пса на охоте. Зеваки сопоставили "факты" и пришли к выводу, что Аваро точно так же породнился со зверем через укус. То, что полнолуние прошло пару дней назад, а до сих пор никто не обратился, сплетников не смущало. К их забавам присоединилась и Ло, вероятно, чтобы поддразнить "братца" и отомстить за оскорбления.
Фосец по-прежнему добровольно жил по строгому лагерному расписанию. Однообразные занятия угнетали его ум, но отвлекали от тревожного ожидания момента для побега. Второй месяц лета подходил к концу, а на начало осени уже назначен испытательный поход. Второгодки на вопрос о его сути отмахивались, мол, ничего особенного.
"Дальнейшее затянуто туманом, судьба может подкинуть что угодно, но Торди точно не доверит мне сторожить двери после того, как угрозами заставил присоединиться к отряду," — рассуждал Аваро. Если он хотел что-то предпринять, то должен был всё провернуть за месяц. Что же у него есть для побега? Каков план? Ответы были неутешительны.
Ему часто снилось, как он бежит по залитым звёздным светом холмам — впервые не от кого-то, а к чему-то. Чему-то манящему, заставляющему сердце трепетать в блаженном предвкушении, чему-то грандиозному. Он наслаждался ощущением бескрайней свободы, всепрощения, прикосновения к корням мироздания. Казалось, он вот-вот вспомнит, как зовётся то, что так его влечёт, но одурманенный разум подводил, мысль ускользала. Чем более настойчив Аваро был в желании докопаться до сути этого "нечто", тем более высокая стена преграждала ему путь. Пробуждался он с горьким прозрением, что всё это мираж. В реальности нет ничего столь прекрасного, и уж тем более нет слов, чтобы дать этому имя.
В попытке унять одиночество Аваро обзавёлся новым ритуалом: за завтраком он придирчиво разглядывал лица людей. Брезгливость, которую в нём вызывали внешние несовершенства, составляла резкий контраст с полным доброты великолепием сна и отрезвляла, как ушат ледяной воды. Он пытался найти недостатки даже в самых миловидных лицах и успешно находил, мысленно смакуя их и хваля себя за прозорливость.
"Эта волосы распустила: блестящие, гладкие; видать, всё утро вычёсывала. Думаешь, за красивыми волосами твои огромные кривые уши не видны? Ещё и со следами серы. А что ты сделала с бровями?"
"Блондинка расстегнула пуговицу на рубашке, чтоб выглядывала ложбинка увесистой груди. Знала бестия, что делает: парни вокруг без конца туда пялятся. Но меня не проведёт — пышная-то она не только в груди. Вон и уродливая складка на боках. Лицом вообще вылитая утка".
Взгляд Аваро наткнулся на Ло. Внезапно критикан почувствовал некое подобие страха. Они не разговаривали больше трёх недель и, похоже, это был конец их дружбы, и всё же Аваро не горел желанием оценивать девчонку даже притом, что знал: недостатков у неё хватало.
"Ритуал есть ритуал, никаких исключений. Итак, с чего начать? Глаза. Их портят белёсые коровьи ресницы. Портят, так ведь? А то! Ресницам положено быть чёрными. Сами глаза близко посаженные, водянисто-серые — сомнительное сочетание с подпаленной солнцем кожей. Слишком низкий лоб, округлое бесхарактерное лицо. Нос? Заурядный. Губы… С ними сложнее…"
Парню пришлось признать, что лучше губ он в своей жизни не видел: розовато-морковные, выпуклые, бархатистые. Плавные, но чёткие очертания и прелестные ямки в уголках. Здесь критику было нечего делать.
"Что ж, спустимся ниже. Грудь. Она вообще есть?!"
Шёлковая блуза свободно струилась, почти не прилегая к телу.
"Откуда у Ло такие тряпки?! Если Ширм её уже одевает, скоро и раздевать начнёт".
При движениях девушки ткань немного оттопыривалась, два торчащих бугорка нагло гипнотизировали. Аваро больше не мог продолжать оценку. Ло тем временем болтала с лопоухой девчонкой.
— Зоргата не отправили в каталажку только потому, что он опять сказался лихорадочным.
— Жалко его, лежит в кровати и неотрывно смотрит в потолок. Даже корчится иногда.
— Жалко, но теперь мы все в опасности. Когда калечил второгодку, что-то он не выглядел больным. Ты бы и за братом приглядывала, — девушка понизила голос. — Он тоже скоро начнёт превращаться, дров наломает.
— Зря волнуешься. Он и до укуса был буйным. Хуже уже не будет.
— Меня не кусали! — вырвалось у Аваро.
— Я не с тобой разговаривала. И, кстати, я видела твой ботинок: прокушен насквозь.
— Собака только кожу зубами поцарапала. Хотя кому я объясняю?! Да, я оборотень! Все слышали? Кто меня разозлит, очень сильно об этом пожалеет, а ваши тупые сплетни начинают меня бесить. Хотите жить долго и счастливо — захлопните пасти и держитесь подальше.
Ло презрительно хмыкнула, но её собеседница выглядела напуганной.
На следующий день Зоргат умер. Примчавшийся из Сервона лекарь только пожимал плечами, а солдаты, которые заворачивали тело в саван, рассказывали, что лицо было жутко перекошено и напоминало звериный оскал.
После физподготовки Ло выцепила Аваро из толпы, толкнула к стене, не дав опомниться, закатала ему обе штанины и принялась ощупывать лодыжки.
— Френеза! Ты что творишь?
— Ищу укусы.
— Видишь же, что их нет.
— Ботинки снимай.
— И не подумаю. Ты мне не мамка. Да и сестра с очень большой натяжкой.
— Совсем не соображаешь?! Зоргата больше нет!
— Это вы своими издевательствами свели его в могилу.
— Лошадь Ширма тоже на последнем издыхании. Мне страшно.
— Предупреждал ведь: не подходи близко, и всё с тобой будет в порядке.
— Да не тебя я боюсь, болван, а за тебя.
— А если я следующий, как ты поможешь? Попросишь наставничка взять меня под арест и подготовить саван?
— Чем я так тебя обидела, что ты отталкиваешь меня даже на смертном одре?! — глаза девушки заслезились.
— Она меня уже хоронит! — Аваро громко захохотал и всё никак не мог остановиться.
— Что смешного? — Ло искренне недоумевала.
— Да я и сам не знаю, ахах, видимо, я так долго не ржал, что накопил целую бочку смеха. Хах, как бы теперь вернуть крышку на место. Живот закололо.
Девушка неожиданно прижала его к себе.
— Тшш, траур всё-таки. На нас все смотрят.
Аваро успокоился.
— Нет никакого укуса, уже и царапины не осталось. И чувствую я себя прекрасно. Даже превосходно.
Смерть Зоргата впечатлила не только простых солдат. Через пару дней в лагерь после долгого отсутствия пожаловал с проверкой Торди. Больше всех досталось Ширму. Второгодки быстро пронюхали, что между командирами состоялся тяжёлый разговор, и компетентность Анжа как главы галт-отряда поставили под сомнение. Торди также изъявил желание пообщаться с Аваро. Парень, направляясь к штабу, мысленно готовился к нагоняю.
— Здравствуй. Как твоё самочувствие?
— Всё отлично, спасибо. Если что, меня не кусали — могу доказать. Надеюсь, вы пропускаете мимо ушей все эти сказки…
— Я читал отчёт. Тогда мы не придали ему большого значения, но настигнувшие лагерь трагические события заставили меня перечитать его куда вдумчивее. Генералы недооценили угрозу, но более печальные последствия, к счастью, удалось предотвратить. Прежде всего благодаря тебе.
— Мне?
— Это ведь твой план позволил поймать заразного пса до того, как он успел нанести большой ущерб отряду. Ширм подробно расписал в отчёте, как ты умело выследил зверя и рисковал жизнью больше других при его поимке. Собственно, я ждал от тебя чего-то выдающегося, и ты полностью оправдал мои ожидания.
— Он так написал?
— Скажи, Аваро, как проходит твоё наставничество? По душе ли тебе Мальк Охерн?
— Он мудрый. Порой с ним трудно, но жаловаться не стану. Он даёт мне все нужные знания.
— Это правильно. Мальк, как ты уже, наверное, понял — человек уважаемый, мало кому достаётся настолько образованный и прозорливый наставник. Дело в том, что я готовлю для тебя особую роль, которая идеально подойдёт твоим природным задаткам. Когда завершишь все этапы подготовки, я введу тебя в курс дела, а пока попрошу прислушаться к совету. Я понимаю, что Ширм — личность харизматичная, что он больше других участвует в жизни новичков, — это предписывается должностью. Но ты не должен брать с него пример. Анж недостаточно целеустремлённый, и всё же его одарённости хватило бы продвинуться дальше в своём развитии, если б кротость и бессмысленная доброта, граничащая с попустительством, не загнали его в тупик. Он стремится помогать всем и каждому без разбору, растрачивает в никуда ценные для руководителя ресурсы: время, силы и волю. Охерн же из другого теста: он учит думать головой, а Ширм — самозабвенно трудиться ради ближних.
— Последнее разве не девиз Сервонцев?
— Ты ещё слишком юн, не видишь всей картины. Думать нужно не о нескольких отдельных жизнях, а о стране и человечестве в целом. Чтобы выживать, мы должны следовать законам природы, а природе добро чуждо. Живой природе и подавно. В лесу все друг другу еда: рвут когтями, зубами, рогами, выдирают из пасти последнее, забивают больных членов стаи, детёнышей — даже собственных. Безразлично опустошают все источники, до каких дотягиваются их шеи да рты, и останавливаются, только когда их наказывает более сильный и прожорливый. Раз уж так случилось, что всё это естественно и продуктивно, раз это верный ключ к существованию в доставшемся нам кособоком мире, то не является ли добро большим злом, чем зло? Добро — слово, вкоренённое со злым умыслом. Оно лишает обездоленных слабого оружия из копыт и рогов при столкновении с хищником, который это слово придумал. Оно калечит. Отрадно, что делать добро зачастую менее вредно, чем дискутировать о нём, думать, или — о, ужас — верить в него. Чем не доказательство тлетворности добра?
— Звучит убедительно, — приврал Аваро, чтобы прекратить тираду.
— Так оно и есть.
— Торди, можно задать вам один вопрос: тогда в лесу вы с Фирбом целенаправленно шли нас встречать?
— Хм-м. Совместил приятное с полезным. Да, в тот день мне поступило донесение, что в лесах чужаки. Я решил сам разведать, вот и захватил с собой наёмника для защиты, ведь я не знал о ваших намерениях. Поверь, если б вас встретили не мы, а целая группа бойцов-наблюдателей, вам пришлось бы куда хуже.
— С этим трудно спорить.
— Кстати, Аваро. Мне тоже не нравятся заигрывания Ширма с твоей сестрой. Генералу не по статусу такое поведение. Подумываю о том, чтобы сменить ей наставника. Ты рад?
— Эээ… Да, наверное…
— Отлично. Меня долгое время не будет в лагере — государственные дела. Сделай одолжение, передай в городскую канцелярию этот документ. Охерн подскажет, где она находится. Увидимся после испытания.
Аваро прочёл пометку на обратной стороне плотно запечатанного конверта: "важно: донесение о краже портального ключа. копия".