- Вот холодца там нет. Чего нет, того нет. А остальной жратвы - от пуза. Утром обязательно йогурт.
- Чего-чего?..
- Йогурт. Вроде кислое молоко, но сладкое, с фруктовыми добавками.
- Ох и брешет... - негромко, но явственно сквозь зубы цедил Николай Мазаев. Он по всем хатам за Васей Колуном таскался, пытаясь разоблачить.
- На завтрак - йогурт, - спокойно продолжал Вася. - Колбаса, сыр, кофе, само собой, хлеб.
- У-ух и брешет... - шептал Мазаев.
Вслух говорить он уже не решался, боялся, что прогонят, как в первый вечер, когда он устроил скандал. Вывели его тогда мужики и домой отправили.
- Все это - без нормы, от пуза. В обед - густой такой суп дают, суп-пюре. Гороховый, овощной, вроде нашего борща. Потом - мясное с гарниром и фрукты.
- А шампанского не было? - не выдерживал Мазаев.
- Танцы были. Несколько раз. Под оркестр. Мужиков и баб вместе выпускали. Танцевали. И тогда давали вино и пиво.
- Ну ты же брешешь?! Какие еще в тюрьме танцы!! - не мог сдержаться Мазаев.
- Николай! - предупреждали его. - Иди покури.
Мазаев послушно выходил. И уже там, в коридоре ли, во дворе, кому-нибудь из мужиков доказывал яростно:
- Ведь явно он брешет! Я - лично, от звонка до звонка... И в показные лагеря попадал, есть такие, туда иностранцев возят. Но там... Не дом отдыха! И не детский сад! Та же пайка! Он брешет!
Худой, морщинистый, Николай кидался то к одному, то к другому. Глаза его аж горели.
- Ну и пусть брешет, - успокаивали его. - А может, и правда. Капитализм...
- Там - еще хуже нашего! Там - полиция! Все - амбалы!! Брешет он...
А вот другие верили. И удивлялись. Особенно бабы. Да и как не удивишься!
- Если не работаешь, то все равно дают пятьдесят марок в месяц на карманные расходы. Хватает... А если работаешь, то триста марок - это самая маленькая зарплата, меньше не бывает. Это когда ходишь двор убирать. Работают в саду, в теплице, у кроликов, в прачечной, в мастерских. И пятьсот, и семьсот марок можно получить.
- А если по-нашему - это сколь?
- Ну, считай... Марка - это десять или двенадцать рублей. А сейчас и больше. Пятьсот - значит, более пяти тысяч, шесть ли, семь.
- Новыми?
- Ну а какими же?
- Шесть миллионов старыми?
- Да.
- За месяц?
- Конечно.
- Да за такие деньги двух дойных коров можно купить!
- Быка два года кормишь, а за него и полторы не дадут.
Поднимается шум и крик. Потому что такие деньги... Каких не видали. По двести, по триста рублей получка, да и та - лишь в уме: пишут в конторе ведомости, а денег какой уже год не дают.
- Брешет, гад! - теряя голос, сипел Николай Мазаев. - Я за уборку, за полтора месяца... С комбайна не слезал... День и ночь... Полторы... И тех не дали... Брешет! - И, не выдерживая, выскакивал на улицу, на мороз, чтобы остудить голову.
Вася Колун спокойно этот гвалт пережидал. Не торопясь выпивал стаканчик, закусывал холодцом, окисляя его помидорным рассолом, хвалил:
- А вот холодца там нет. Чего нет, того нет.
Когда народ успокаивался, плыли дальше:
- Мыло, шампунь, зубные щетки, паста, бритвы и прочее - все это бесплатно дают. В ихней одежде ходишь. Белье меняют, постельное, нижнее, полотенца хоть каждый день. По коридору ездит телега, шумят: "Кому в стирку!" Кидаешь туда грязное, а чистое выдают.
- Это - жизнь... - завидовал кто-то. - Курорты. Попасть бы туда...
- Пожалуйста, - сообщил Вася. - Поезжай в Берлин, там станция ЦО, прямо в городе. Обойдешь станцию, там - контора. Дают адреса бесплатных ночлежек. И там народ ушлый, объяснят, как попасть.
- А чего, надо податься!
Так и проходил вечер: Вася рассказывал, его слушали. Кто верил, а кто сомневался. Порою шумно спорили, прикладывая к своей жизни. Николай Мазаев обычно до конца не выдерживал, уходил, бросив напоследок: "Брешет Колун!" Но назавтра - как штык! - он снова прибывал Васины байки слушать. Теперь уже в другом доме.
Зима. Вечера долгие. Бабы платки вяжут. А послушать интересно. Чужая жизнь. Тем более не телевизор, а живой человек.
Бутылку-другую на стол. Соленья, холодец, домашнее сало. Вася Колун - на почетном месте. И пошло-поехало:
- В камере - холодильник, цветной телевизор, шкафы для одежды, тумбочки, стол...
Сегодня в одном доме эта песня, завтра в другой зовут.
Васю Колуна дома ругала мать:
- Не ходил бы по людям, не позорился. Весь хутор гутарит...
- Чего? - не понимал ее Вася.
- Ославят... А ты еще молодой, тебе жить. А об тебе все... Доездился. Сроду в нашей родне никого не судили.
- А-а... - отмахивался Вася.
Мать ничего не понимала, и втолковывать ей было бесполезно.