— Чё они полезли-то? — с досадой и, скорее, риторически вопросила бабушка, отпаивая Вовку горячим чаем с мёдом.
— Коз хотели увести, — прихлёбывая, ответил Вовка.
— Вот козлы обосранные! — возмутилась я.
Вова посмотрел на меня внимательно:
— Собак надо ещё пару взять. Эх, найти бы алабая…
— Надо, слушай, в клуб собаководства обратиться. Может, подскажут что?
Я немного опасалась, что эпизод с подстреленными ворами получит своё продолжение, однако Вовке, должно быть, удалось произвести впечатление бешеной росомахи. Возможно, в определённых кругах и поползли какие-то слухи, но поскольку с маргиналами мы не общаемся, то до нас ничего таки не докатилось. Правоохранительные органы к нам тоже не пришли, самострел со снаряжёнными патронами благополучно хранился в тайничке (от любопытных юных родственников, в основном), и вообще, жизнь в нашем медвежьем углу текла спокойная и размеренная.
В клуб собаководов Вова съездил, вернулся разочарованный — не то слово. Алабаями в наших краях и не пахло. Маститые собаководы презрительно морщили свои задранные носы и бросались всякими неприятными словами вроде «сырая порода». Ну и флаг им в ж… ну, вы поняли.
Мы сидели и думали, где бы взять правильного щенка? Мне вдруг представилось, что в нынешнем положении Олегу Петровичу будет проще решить такой вопрос.
— Слушай, а Ставрополь — он же к Средней Азии куда ближе, чем мы?
— А ещё ближе к Кавказу.
— Нет, ты извини, но кавказца при всей похожести я не хочу. Всё-таки алабаи более человеко-ориентированные.
— Ну да, там же у них такой отбор…
Говорят, что алабаев выбраковывали очень жёстко — если бросается на человека, то вплоть до зачистки всей родственной ветви. Не знаю, правда или нет, но случай, когда забравшегося во двор вора алабай не покусал, но поймал и сверху лёг (и сутки караулил, пока хозяева не вернулись) — был.
Написал, в общем, Вовка отцу с просьбой поузнавать — можно ли как-то заказать из Туркмении щенка?
Прошло дня два после знаменательного нападения, и во время вечернего выпуска «Времени» из бабушкиного телевизора вдруг прорезался подозрительно знакомый пронзительно орущий голос — и сразу осёкся. Я пошла глянуть — чё это за эксперименты с новостями? А там, оказывается, сюжет, как на подпольном концерте арестовывали солистку группы «Браво» Жанну Хасановну Агузарову. И даже не за незаконную концертную деятельность, а за поддельный паспорт на имя Ивонны Андерс. Смешнее всего было наблюдать вытянувшиеся рожи её сотрудников по нелёгкому музыкальному бизнесу, когда они узнали, что эпатажная мадам вообще не Ивонна, а вовсе даже Жанна Хасановна. Фубля, вот не люблю я её голос, как визг дрели на высоких оборотах, бр-р… Если кто входит в число поклонников этой барышни — уж простите меня, вкусовщина…
Так вот, про концерт-то.
Гражданка Агузарова всё равно хотела быть Ивонной, выступала против жестокого произвола задержавших её властей и громко об этом кричала, как та баба Яга[42].
По итогу за всё высказанное в лицо всем присутствующим её (Агузарову, а не бабу Ягу) отправили в Институт психиатрии имени Сербского для проверки на вменяемость. Мдэ.
В общем, октябрь получился пёстрый на события и новости, и закончился тоже на бодрой ноте. Зато ноябрь порадовал нас прям с первого дня.
1 ноября 1984.
Мне (в Юбилейный) и Вове (в Пивовариху) синхронно пришло предложение о публикации повести о Павлике Морозове в издательстве «Детская литература». Такого со мной ещё не было — чтоб сами взяли да предложили!
Сперва, конечно, примчались мама с Женей, а уж потом, вечером, Вовкин дед на мотоцикле прикатил — с доку́ментами. Мы, само собой, всё заполнили, приложили рукопись и…
— Только как мы твою зарплату получать станем? — спросил Вовку Пётр Васильевич. — Отец-то уехал.
Натурально — как? Учитывая ситуацию с Вовиной матерью… Она могла отказаться просто из вредности, типа: выбрал «их» — вот и живи, как хочешь. Или вариант второй: в полном соответствии с законом прибрать все денежки «на нужды семьи». Почему-то второй вариант представлялся мне даже более вероятным.
— А генеральные доверенности на детей делают? — спросила я.
На самом деле, надо было сразу этим озаботиться, как только начался конфликт, когда Алевтина Александровна с любовником первый раз сюда на москвиче прикатили. Олег Петрович ещё здесь был, насколько бы проще всё получилось! Просохатила я, а ведь могла бы догадаться, что всё равно к этому придём.
Взрослые на меня воззрились.
— Я могу неправильно называть. Кажется, есть такая форма документа, в которой родитель доверяет кому-то — допустим, Пётр Васильич, вам — исполнять свои родительские права и обязанности. Заверяет нотариус. Можно оформить две. На вас и, например, на мою маму, — мама, Женя и дедушка Петя переглянулись. — Тогда не возникнет вопросов: почему ребёнок живёт отдельно от семьи? И Вовку можно будет у нас прописать, тогда мы на почту сможем все вместе ходить.
— А почему — ходить? — спросил дед Петя. — Эта зарплата что — частями приходит?
— За книжное издание — нет, целиком. А вот за журнальные — за каждый номер. Мы, вообще-то, продолжение «Железного сердца» уже в «Костёр» заслали, и Вова там соавтор.
Над столом повисло задумчивое молчание.
— Ну, что — надо Олегу письмо отправлять, что ли? — озадачился дед.
— А не проще позвонить? Сейчас восемь, у них — четыре. Если вы до нас доедете и Марии Степановне в отдел позвоните, то он завтра уже до нотариуса дойдёт и всё уточнит. А так письмо сколько идти будет? Дней семь-десять? Если вдруг заминка с нотариусом будет, насколько я знаю, почта принимает и доверенности, подписанные начальниками по службе. Но такие они, по-моему, забирают как одноразовые. Только все паспортные данные чётко продиктуйте.
Пётр Васильич слушал мою тираду, удивлённо нахмурившись:
— Ты откуда всё это знаешь?
— Слышала однажды, когда в очереди на почту стояла.
Не будем уточнять, в каком году…
Мама напоследок получила наказ в следующий раз не оставлять Федьку у Даши, а привезти с собой — я соскучилась. А ещё прикупить мне жарено-копчёной мойвы. Мойва и Федька — всё, что мне для полного счастья не хватает. Родственники уехали, прихватив с собой по баночке молока. А мы с Вовой пошли продолжение «Железного сердца» набрасывать. Куй железо, как говорится, пока трамваи ходят.
Созвон состоялся вполне благополучно, и спустя неделю мы получили замечательное заказное письмо, в котором лежали две доверенности: на маму и на Петра Васильича. В доверенности внезапным образом оказалась вписана и Наташа тоже — предполагаю, чтобы к деду не было претензий за проживание внучки с ним. А раз уж обе копии были сделаны по одному образцу, мама внезапно получила право выступать как законный представитель обоих младших Вороновых. С другой стороны, так проще будет Наташу в гости брать, правильно?
Но прописать у нас нужно было только Вовку — для беспроблемного получения гонораров.
Мама приехала на дачу и воспользовалась моментом, пока Вова ушёл по хозяйству:
— Оля, что — прямо прописывать у нас будем?
— А что тебя смущает?
— Ну… Это же как бы… серьёзно, а?
— Ма-ам. Когда я выйду за него замуж, так и так придётся его у нас прописывать. Не думаешь же ты, что мы будем жить в Пивоварихе? Хотя, по настоящему, мы и в Юбилейном-то не особо будем жить, у нас же всё хозяйство здесь.
— Замуж? — мамины брови поползли наверх.
— Ну, девушки обычно выходят замуж. Тебе не кажется, что это совершенно типовая ситуация?
— Оля…
— М?
— Тебе же восемь лет?..
— А-а, дело наживное. Сегодня восемь, а там, не заметишь — уже и восемнадцать.
— Да ты сто раз передумаешь!
— Нет, мам. Ты внимательно присмотрись к этому мальчику. Это моя судьба.
Матушка посмотрела на меня как на инопланетянку и удалилась, бормоча:
— Это не ребёнок, это какой-то ужас вообще…
Тем не менее, в паспортный стол мы обратились. Паспортистки пришли в недоумение от предоставленных нами документов, листали какие-то тома инструкций, звонили в головную контору, в которую нас, в конце концов, и отправили. Мытарства заняли несколько полноценных часов — и вот, Вовка прописан у нас! Причём, прописан именно у мамы с Женей, потому как она «исполняющая обязанности родителя», и у них там Федька, а мы с Вовкой — разнополые, всё, крындец!
По большому счёту, эти тонкости нам были пофигу. Главное, что теперь мы могли нормально отправить договора в «Детскую литературу» и потом всё получать на одной почте. Ура, товарищи!
Третьего ноября с вечера начались наклёвки в инкубаторе. Слишком долго вылупившемуся цыплёнку там сидеть — смысла нет, да и мало ли, то застрянет кто-то где-то, то ещё какой фокус случится. Цыплята, они, знаете ли, как любые дети способны иногда удивить изобретательностью. Поэтому я взяла книжку и пошла в сарайку — караулить вывод. Настропалила брудер, притащила себе чайник — иначе я ж усну там, прямо в обнимку с инкубатором. А книжку зря взяла, потому что меня пришли Вовка с Робом поддерживать, какое уж тут чтение.
К трём часам ночи из ста двадцати яиц у нас осталось четыре целых. Для этой породы, считайте, практически норма. В принципе, можно уже и не ждать.
— Ну вот, можно уже петухов в расход отправить, — сказала я, когда мы как зомбарики брели к дому.
— Н-но, следующие яйца уже будем от молодых закладывать, — согласился Вова. И назавтра же обоих петухов чикнул. Бабушка их поделила и несколько дней суп варила, а заодно и Робу хавку — мы только трубчатые кости выбирали, как положено…
На седьмое ноября на даче собралась огромная толпа родственников — по традиции все ехали поздравлять бабушку. А отчего бы не ехать — дом большой, можно и с ночевой остаться, а восьмого тоже выходной.
Тётя Клара привезла первый ноябрьский выпуск «Роман-газеты», за номером двадцать один, на корке которого красовалась я «под взрослую». Все удивлялись, как я такая вышла, а тётя Валя сразу попросила почитать. А я подумала, что если вдруг «Роман-газета» расщедрится и вместо одного отправит нам авторских экземпляров хотя бы штуки три — я ей задарю. Тётя Валя — страстный читатель, пусть.
За столом все сильно обсуждали (и осуждали) сухой закон, и даже пару раз выпили за его отмену. Шутки шутками, а неприятные процессы, которые я описала в письме Андропову (так и не знаю, дошло ли оно…) потихоньку начали разгоняться, цепляя не только «экспериментальную» Бурятскую АССР, но и соседние области. В частности — нашу.
С любым алкоголем можно было теперь ехать в Бурятию, как с валютой. В ближайших к ним иркутско-областных городках и посёлках началась массовая скупка алкоголя — это же не другое вам государство, а просто соседний регион, ездить спокойно туда-сюда можно! И никаких досмотров не предполагается.
Наши жаловались, что это поветрие и до Иркутска дошло. Хуже того — скупают сахар (ясен пень — в Бурятии вспышка самогоноварения в худшем его варианте), и в нашем облисполкоме всерьёз обсуждают вопрос о введении талонов на сахар и водку уже в Иркутской области — типа, чтоб чужие покупать не могли, а пока ограничили продажу: не более двух бутылок и не более двух килограмм сахара в одни руки. Дошло до того, что бригады дружинников начали караулить — и даже кого-то поймали! — продававших водку ящиками с чёрного хода. Скандал был, нескольких работников, включая директора магазина, уволили по статье и со штрафом, но общая картина как-то сползала ко всё более неприглядной.
Это, конечно, удручало. С другой стороны, я подначила Женю тоже затариться водкой и шампанским — в Улан-Удэ это такая валюта будет! Даже если какие-то недосдачи и косяки — всё покроется одним махом. А они ведь собирались ехать втроём (я, кажется, говорила уже?), чтобы мама могла закрыть две сессии разом.
— И вообще, Жень, — между делом предложила ему я, — ты бы озадачился, прикупил что-нибудь поприличнее. В идеале — ящик коньяка. И подошёл бы прямо к декану.
— Зачем?
— Пф-ф! Декан имеет право принимать любые экзамены и зачёты, если вы не знали. А мама у нас, тем паче, «племянница писателя». В Бурятии семейственность и блат — национальная черта. Подойди с уважением. Нафига ей лишние стрессы, в самом деле? Пусть не все пятёрки, где-то и четвёрки поставит, чтоб в глаза не кидалось. Она ж не просто так балду пинает, контрольные все отправила, курсачи написала (написала-написала, я лично проверяла, перепечатывала и кое-что корректировала)…
Да, такие вот мы злостные коррупционеры.
Из бытовых новостей хвалили ангарскую фабрику пальто, которые «выбросили» в магазины несколько новых моделей, пусть подороже, зато интересных.
— А я себе вчера сапоги купила, — сказала Даша, — странные какие-то. Как из валенка.
В этом месте я насторожилась.
— Прямо валяные, что ли? — удивилась тётя Нина.
— Нет, они, вроде, шитые. Но верх из войлока.
— «Прощай, молодость», что ли? — не поняла тётя Клара.
— Да не похожи. Внутри ещё толстый такой подклад, как будто мех. Только не мех. Мы с Катькой сестрой вчера поехали, хотели натуральные меховые. Тык-мык — нигде нет. В обувном стоят на синтетике — голубые, вырви глаз. Да на каблуке. Мне с ребятишками — куда каблук? Ещё и восемьдесят два рубля! Я в прошлом году в таких ходила — холодные, ужас. Прошли всю Урицкого — нету ни фига. И тут смотрю, у обувной фабрики, где киоск-пристрой поставили — очередь, аж до угла! Мы туда. А там эти вот сапоги. Говорят, новая хозрасчётная бригада шьёт. По тридцать рублей всего! Повышенной утеплённости, и на вид ничё такие. Да я щас покажу!
Даша сходила в прихожую и притащила свою обувку. Конечно, они никому особо в глаза не кинулись — чёрные сапоги на чёрной подошве. Сбоку шла фигурная выстрочка и простая аппликация в виде листиков, дополненная двумя меховыми помпончиками.
Эти сапожки были похожи на памятные мне унтоваленки, примерно как танк Леонардо да Винчи на танки двадцатого века. И, тем не менее, это были они! Танки! В смысле — валяные сапоги.
— Даша-а-а! — восторженно выдохнула я. — Это же самый шик! Ребята! Это будет сибирская обувь на все времена! Тёплые… — я вдруг усомнилась: — Удобные?
— Да нормальные, — Даша пожала плечами. — Ногу не давит, ничё. Гулять-то мне — самое то. Главно, в сам деле тёплые! Я подумала, холодно сегодня, одену, так чуть не сварилась.
Сегодня градусник показывал минус двенадцать. И в самом деле, для унтоваленок тепловато.
— А не скользят? — тётя Клара деловито оглядела подошву. — Толстые, вроде.
— Пока не падала, — засмеялась Даша.
Дамы передавали друг другу сапожки. Тётя Клара, которой размер подошёл, даже совершила пробный проход вокруг дома и объявила, что подошва не скользит и не подмораживает даже когда стоишь (в упомянутой голубой синтетике, например, стоять зимой вообще было невозможно, на остановках все приплясывали; были у меня один год такие сапоги). В итоге они сошлись на том, что подошва хорошая, толстая, и подклад в сочетании с толстым войлоком должен хорошо греть, хотя и непонятно из чего этот подклад был сделан — похоже, что тоже искусственный мех.
В любом случае, я за обувную фабрику была рада. И за горожан тоже. Сколько можно зимами морозиться!
За новые сапоги тоже было постановлено выпить, чтоб дольше не снашивались. Пока до нас сухой закон не добрался!
Ещё я спросила приехавших на день октябрьской революции родственников: а не хотят ли они приобрести домашних яичек? По выгодной цене рупь за десяток? Яиц как-то, вправду, подкопилось аж шесть ячеек, и на глаз более всего были похожи на первую категорию, которая в магазине стоила рубль десять. Десять копеек скидка, ха. К тому же наши были красивые, желтки яркие-яркие, чуть не оранжевые.
Родня сразу расхватала по ячейке, избавив меня от головной боли — куда столько яиц девать.
Был такой мультик. Там ещё олимпийский Мишка бежал по лесам с олимпийский огнём. А баба Яга стремилась ему воспрепятствовать и вообще была за всё плохое против всего хорошего, с пожизненным лозунгом: «Баба Яга против!»Более полной информации сообщить не могу по причине отсутствия в 1984 году интернета.