Рашидка периодически ходил смурной. А потом вдруг перестал. Эта эволюция меня заинтересовала, и я спросила Вову: не знает ли он, в чём дело?
— Да проблемы у него были, и в школе, и дома из-за этого.
— В курсе я. И что делать, если не идут парню науки? Ну, совсем.
— Я предложил ему не париться, сдать абы как, хоть на тройки. Совсем уж двойки ему вряд ли поставят, это вообще в край тупым надо быть. На второй год тоже не будут оставлять, мучиться.
— Та-ак?
— А дальше просто. У Николая Иваныча жена кто?
— А-а-а!.. Я и забыла!
Та портниха, которая маме свадебное платье шила — она ж не просто мастер, а мастер производственного обучения! И вся их контора — учебный цех! А Наталья Владимировна там директор.
— На портного ему предложил?
— Я даже лучше ему предложил. Сходить и всё узнать. А там будем решать.
Ну, так-то, нормально.
20 мая 1985, понедельник.
Мы уверенно отбились от многократных походов в школу (типа, чтоб за один день одну контрольную писать — бедные детки ведь устают), зараз торжественно написали всё, Татьяна Геннадьевна поздравила нас с переходом в четвёртый класс и спросила:
— Какой иностранный язык вы будете учить? С этого года вводится изучение иностранного я зыка с четвёртого класса.
— Английский, — сразу сказал Вова.
Реально, ему с английским проще. Хоть мы в школе оба (так случайно вышло) и учили дойч, Вовка пока в первые игрушки играл, так намострячился тексты переводить! Да и потом этот инглиш то там, то сям, понахватались. Не знаю как с грамматикой, но на четвёрку он как минимум наговорит.
— А я — испанский, — сказала я.
Вова и Татьяна Геннадьевна оба воззрились на меня с неподдельным изумлением.
— Что? Хочу некоторые вещи прочесть в оригинале. Лопе де Вегу, например.
— Ну, хор-рошо, — Татьяна Геннадьевна несколько неуверенно записала себе в тетрадке: «испанский», — идите в библиотеку, получите учебники.
От двух комплектов учебников мы вежливо отказались, взяли один (за исключением импортного языка). Помимо привычного русского, математики и литературы нас осчастливили дивной книгой «Рассказы по истории СССР» с гигантской цифрой «4» на корке и двумя учебниками иностранного. Природоведение осталось прошлогоднее, по музыке, физре (так повсеместно обзывали физкультуру), труду и рисованию учебников не полагалось. И на том спасибо. Предмет «труд», между прочим, назывался трудом вполне официально, такого предмета как «технология» в нашем восемьдесят пятом и в помине не было.
Иностранный, кстати, шёл с цифрой «5» — старого издания. Смысл, действительно, резко учебники менять, если программа-то вся та же самая осталась, только на год сдвинулась? Вот для десятого класса будут свежие, но все они пойдут уже в новые комбинаты дополнительной ступени, так что обычных школ это вообще не коснулось. Очень удобно.
Мы вышли во школьный двор.
— Ну ты даёшь, любимая! Серьёзно, испанский?
— А что? Сам подумай, это у нас сознание взрослое, а мозг-то детский, его надо нагружать, всякие там синапсы отращивать, чтоб он работал бодренько. Новая инфа нужна.
— Я уж думал, ты собралась на Кубу ехать!
— Шикарная идея! — я принюхалась к воздуху, остро пахнущему молодыми клейкими листьями. — На самом деле, я хотела песни слушать без перевода. Шакиру там какую-нибудь, Луиса Фонси, кто там ещё есть… Пропустят же их рано или поздно? «Венсеремос», хотя бы. Кстати, Куба — шикарная тема!
Вовка начал хохотать.
— А ты не ржи! Учи, давай, английский как следует, чтоб не чтение со словарём, а шпарил как Бонд!
— Сигареты?
— Джеймс Бонд!
Мы направились к калитке.
— Но с мозгами ты меня уела. Реально, надо придумать какое-то занятие, чтоб новое.
— Макраме?
— Оля-а-а!
— Неужели не нравится? — я ехидно захихикала.
— Давай тебя будем фехтованию обучать? — с подначкой начал Вова.
— Ой, нет! С меня твоих уроков рукопашки хватает!
— Ну вот!
— Да ладно, не заводись, макраме мне тоже не очень… — я пошла по бордюру, размахивая полупустым портфелем. — Слу-у-ушай! А давай в музыкалку запишемся? Принципиально иной тип мышления, говорят, мозги развивает — просто ураган.
Мы остановились у школьной калитки. На дачу было направо, в музыкалку — налево.
— Не сказать, чтоб абсолютно новое дело, но если прям капитально учиться… А возьмут нас?
— Если в ноты попадём — возьмут. Как раз конец мая, прослушивания идут.
— Документы надо.
— Моё свидетельство о рождении у меня в портфеле. И твоё тоже. Ты не знал?
— Как я мог забыть, что ты всегда всё таскаешь с собой! — Вова слегка закатил глаза. — Пошли.
Музыкалка находилась на ГЭСе. В стареньком (ой, простите, пока ещё не настолько стареньком) двухэтажном здании. На входе дежурила строгая вахтёрша.
— Вы к кому?
— Извините, а Шаманов Николай Иванович здесь работает?
— Да. А вы по какому вопросу?
— По семейному. Это мой дядя.
— А-а! — вахтёрша заулыбалась, сразу превратившись из суровой охранницы в просто бабушку. — Ну, тогда второй этаж, направо и до конца.
— А, так Николай Иваныч в этой школе директор? — спросил Вовка, пока мы поднимались наверх.
— Надеюсь, что уже директор. И также надеюсь, что он не откажется нам по-семейному помочь.
В правом коридоре был отделён кусок, за которым располагались два кабинетика: секретарский и директорский. Во всяком случае, на это намекали таблички на дверях. Мы постучались в директорскую дверь, но дядя Коля (молодой такой, я аж растерялась, его увидев), выскочил на стук из секретарской, с какими-то бумагами в руках:
— Ребята, вы ко мне?
— Здравствуйте, — чинно сказал Вова, а я:
— Здрассьте, дядя Коля!
— Ой, Ольга! Не узнал тебя, совсем большая стала… Минутку, мне тут надо немножко… — он снова исчез в секретарской. Из-за приоткрытой двери донеслось про какие-то приказы, и что к какому числу следовало напечатать… — Пойдёмте!
Мы гуськом прошли в директорскую и уселись за длинный полированный стол, приставленный торцом к директорскому письменному. Посреди стола многозначительно возвышался хрустальный графин в окружении шести довольно толстостенных хрустальных стаканов.
— Ну, рассказывайте, — дипломатично предложил Николай Иванович.
И мы рассказали, что вот, хотим поступить, понимаете ли, в музыкалку. А мама с маленьким дома, не может прийти, поэтому мы сами. Да, мы вдвоём, и Вова с нами живёт, потому что у него отец уехал, а он теперь у нас.
По-моему, Николай Иваныч решил, что Вовка — мой двоюродный брат со стороны маминой родни или типа того. И вообще озадачился.
— А мама-то точно знает, что вы пришли?
— Конечно, у нас и документы с собой!
— Документы — это хорошо, — он потёр лоб. — Но дело в том, что обучение-то ведь платное. Если вы, допустим, пойдёте на полифонические инструменты — баян, аккордеон, фортепиано — стоимость обучения довольно дорогая, двадцать три рубля в месяц.
— Я не очень пока понимаю, что такое «полифонические», — я потянулась к портфелю. — А оплата у вас как? Сразу? Или через почту? Мы бы месяца за три сразу оплатили, чтоб не бегать.
— Так, погодите, — Николай Иваныч умиротворяюще поднял ладони, — сперва же нужно вас прослушать, так? А то вдруг вам медведь на ухо наступил…
Мы пошли к пианино (здесь же, в кабинете) и выполнили необходимые действия: угадывали на слух звучащие клавиши, чего-то пели и отстукивали. Угадали не всё, но Николай Иваныч сказал, что бывает и хуже, дело наживное. Или, как говорит мой папа: просто надо потренироваться.
— Ну, хорошо. Слух у вас есть, для обучения вполне достаточный, ну, разве что кроме скрипки. А! Чуть не забыл самое главное! Какой инструмент?
— Гитара, — как само собой разумеющееся ответила я. Ну не аккордеон же, в самом деле? Куда мне с моим слабым позвоночником. Да и таскать гитару на какие-нибудь мероприятия куда проще.
А вот Вовка меня удивил прям страшно:
— Саксофон.
По ходу дела, Николай Иваныч тоже удивился. Аккуратно начал спрашивать: а действительно ли саксофон, такой серьёзный инструмент, да и дорогой… Может, домра, например? Но Вовка стоял твёрдо: саксофон, и точка.
— Сколько это будет стоить? — уточнила я. — Тоже двадцать три?
— Нет, — Николай Иваныч раскрыл какой-то журнал и что-то бегло туда записывал, — обучение на всех инструментах, кроме тех, что я назвал вначале, стоит полтора рубля в месяц.
— Полтора?.. — не поверила я своим ушам.
Это что за дискриминация клавишников???
— Да, полтора рубля.
Офигеть, граждане…
Не знаю, как официально проходили прослушивания прочие дети, но для нас на этом всё завершилось. Последней формальностью были два заявления, которые мы составили под руководством секретарши по стандартному образцу с поправкой на нестандартную Вовкину ситуацию, потом носили домой, маме подписать (она, кажется, даже обрадовалась, что хоть куда-то мы будем ходить регулярно, как белые люди), потом отнесли обратно в музыкалку (чтоб уж закрыть гештальт). Оплатить сразу не получилось. Поскольку сперва приказы на зачисление, потом работает бухгалтерия Управления культуры, всем присваивают личные счета (или лицевые? — я не очень поняла, как правильно)… Такая, короче, тягомотина. В августе придём и заплатим.
Потом мы ещё зашли в книжный — как не зайти, когда по дороге? А там чёт столько интересного! Накупили, снова занесли к нам на квартиру, сильно уж много получилось. Нет, пару книжек сразу оставили почитать, а остальное Женя завтра завезёт. Да пока чай попили, с Федькой поиграли. Протележились до вечера.
— Может, ночевать останетесь? — тревожно предложила мама.
— Да ну! — хором замахали руками мы. — Бабушка-то запаникует! День прибавился, вечер вон какой светлый, нормально дойдём.
И вообще, там у нас вся жизнь организована. Почапали на дачу.
До нижних гаражей[55] дошли, я посмотрела на тропинку, уходящую сквозь лес к садоводствам — наш последний рывок (и опять подъём!) — и проворчала:
— Да сколько можно ходить? То в гору, то под гору…
— Ходи-ходи! Тебе полезно! — не поддался на провокацию Вовка и жалеть меня не стал.
А какой у нас был выбор, с другой-то стороны?
Мы потопали через лес.
— Саксофон надо покупать, — сказала я.
— И гитару.
— Ага. Завтра днём, может, в музыкальный магазин смотаемся?
— Давай. Правда, сомневаюсь я, что там выдающиеся образцы будут предлагаться.
— Ну, с чего-то надо начинать?
День, конечно, здорово удлинился, но живём-то мы, фактически, в предгорьях. Солнце как раз закатилось за западные сопки, и, хотя небо оставалось светлым, на лес немедленно спустились серенькие, пока ещё прозрачные сумерки.
— Чёт мне не по себе как-то…
Я оглянулась. Натурально, вдруг накрыло ощущение… неправильности, что ли?
— Подожди-ка, — Вова накинул вторую лямку ранца и решительно двинулся в сторону от тропы.
— Ты куда?
Он только махнул мне, мол — сейчас сама всё увидишь. А-а, поняла я. Вон, ветка большая надломлена висит, по-любому её сре́зать собрался. Я потихоньку пошла по тропинке. Так и так он меня догонит, я его вон насколько мельче, шаг короче. Он и зовёт меня «карабатулька». Любя, конечно. Я невольно ускорила шаг, стремясь доказать сама себе, что хожу я ничуть не хуже Вовы, тропинка поднялась на очередной взгорок и нырнула в ложбинку. И я чуть не вре́залась в дядьку неопределённого возраста.
— Ой, извините.
Ответный взгляд сквозь очки показался мне отвратительно липким. И почему-то знакомым.
— Ты что, одна? — спросил дядя и заглянул мне за спину. А там, естессно, пустота. Я хотела умно спросить: «Вы с какой целью интересуетесь?» — но тут дядя с неприятной цепкостью ухватил меня за запястье и дёрнул в сторону от тропы.
— Э! — только и успела выдать я — глаза отфиксировали летящую в лицо ладонь, ноги сами присели, тело подкрутилось — всё-таки не зря Вовка меня заставляет периодически всяким рукомашеством и дрыгоножеством заниматься. А я не люблю. Синяки потом. Но это всё я позже подумаю, а пока я присела, но вывернуться из захвата не успела. Хуже того, болью обожгло всю черепушку… Тоже потом я пойму, что этот мудак меня за косы ухватил. И даже проволок. Метра два. А пока стало шумно. В панике я плохо звуки идентифицирую. Я тюкнулась затылком о тропинку и перекатилась на бок. Желудок неожиданно подкинуло к горлу, и мамины угощения фонтаном вылетели в траву. Обидно стало, ужас. Я согнулась, отплёвываясь — и вспомнила, где этого урода видела! Даже видео с процесса. Гнусная харя…
Вытерла рот. Поднялась.
Мужик стоял, прижимаясь спиной к берёзе, баюкая руку, с которой текло красное, расплываясь по светлому рукаву рубашки, по брюкам… Губы отвратительно распустились. Испугался, гляди ты!
Вовка, опять в режиме росомахи, чуть пригнувшись — напротив. Глаза с жёлтыми каёмками. Нож в руках, вот это поворот…
— Познакомься, Владимир Олегович: это местный Чикатило. Как звать не помню. Фамилия Кулик.
Мужик дёрнулся. Точно, он!
— Имя? — хрипло спросил Вова.
— Да какая разница, — услышала я свой голос, и согласилась с успевшим вперёд ума подсознанием, — если на детей в лесу нападает — выбраковка[56].
Дядька вдруг как-то крутанулся вокруг ствола и бешеным зайцем понёсся в сторону темнеющих ёлок. Вовка — за ним! Я подхватила сброшенный мужем ранец и кинулась догонять.
Когда я добежала до ельника, вокруг было тихо и пусто. Меня вдруг пронзила ужасная мысль — а вдруг этот маньяк мужа моего прибил и сейчас на меня вылезет? Какие там способы быстрого и гарантированного самоубийства знали самураи? Язык откусить? Или это слишком быстро? Тьфу! Слишком медленно?! Божечки мои, Вова, я буду слушаться, учиться твоим дурацким дракам и вот это вот всё, только покажись!
— Ну, и чё стоим? — спросил он, отводя в сторону тёмные еловые лапы.
— Вова!
— Не ори, тут прибираться ещё. Услышит кто…
Мы углубились в ельник, в который никто и никогда особо не ходил — неприятное место, болотистые берега Кузьминки близко, темно, сыро, комаров вечно тучи. Их и сейчас тут было выше крыши. Поверх выпачканного кровью и очевидно неживого несостоявшегося насильника валялся раскрытый паспорт. Тоже в кровавых разводах.
— Кулик?
— Ага. Василий. Тоже любитель носить с собой документы. Был.
Я фыркнула в ответ на этот пассаж и присела на корточки рядом с телом.
Василий, точно.
— Доктором ведь был, тварь мерзейшая, земля ему стекловатой… — кстати, про землю… — Сколько ж мы копать будем, Вов?
— М-м, — промычал Вовка, срезая ножом большой прямоугольник дёрна, — другого варианта нет. Если мы с тобой с лопатами и вёдрами будем туда-сюда бегать, сто процентов кто-нибудь нас увидит, согласись?
Я вынужденно согласилась.
— Поэтому давай, вон кусок бересты: я копаю, ты рассыпаешь под ёлками.
Дальше мы колупались молча, пока Вова не сказал: «Пока хватит», — и начал выгребать землю из ямки на край этой лесной могилы. Хорошо, почва лёгкая в этом месте оказалась, песок с какой-то чёрной штукой, похожей то ли на мокрую сажу, то ли на ил. Вернее всего, и то и другое. Тут у нас пожары частенько в апреле-мае бывают, да и летом случается. А ил могло с речки нанести, когда дожди, она повыше поднимается.
Просить, чтоб я ему помогла с трупом, Вовка не стал, а когда я сунулась, скупо велел:
— Не лезь! — сам перетащил его в канавку, сам засыпал рыхлой землёй, сам утрамбовал как следует, закрыл обратно отвёрнутым дёрном, остатки земли сгрёб на изрядно измочаленную бересту, рассыпал подальше. А бересту в речку выкинул.
Полить бы ещё, но нечем. Мы рассмотрели вариант переложить все книги из ранца в портфель, и ранцем зачерпывать, но по некотором размышлении отказались. А вдруг на кожзаме следы останутся? Лишние, тысызыть улики. Ну, нафиг. Вовка немножко потаскал кепкой, дёрн по «шву» полил, чтоб быстрее корешки схватились, да и на саму могилку тоже. Земля тут и так не сильно сухая, да чтобы дёрн пересушить — это сколько усилий приложить надо!
…
Это остановка такая, от которой есть сворот к дачам.
Книжка есть с одноимённым названием, про зачистку общества от подобных персонажей, автор — Олег Дивов.