В самом начале равновеса, первого месяца четыреста пятнадцатого года, войско державного князя явилось к храму Позара и Светлобы, чаще именуемому храмом Благопроявлений. Вёл рать сам государь Всеслав Строгов. Десять тысяч воинов под алыми знамёнами с серебряной звездой обложили храмовое держание со всех сторон. Их никто не ждал. Когда войско появилось на тракте, жителей посада охватил ужас и они беспорядочными толпами бросились под защиту крепостных стен. Вилхо, воевода Храмовой дружины, хотел по всем правилам сжечь посад, но не успел. По его приказу лучники стали пускать подожжённые стрелы в постройки, что вызвало немалое возмущение жителей. Но воины Всеслава потушили очаги. Обитатели храмового держания были в восторге. Дабы не вносить раздор, мудрейший запретил дальнейшие попытки поджога.
К вечеру первого дня осады семидесятилетний Эммануил, главный хранитель благоверия в Рустовесской земле, поднялся на крепостные стены. Сопровождал его воевода. Из храмового держания вело три дороги — на северо-запад, северо-восток и на юг. Стольный тракт приводил путников в Древгород. Дорога успонов шла через земли этого племенного союза в Солоплаж, а Полуденный тракт упирался в море. Войско державного князя основной своей силой встало на Стольном тракте, выстроив лагерь у леса. Две другие дороги также были перекрыты сильными отрядами княжеских ратников.
— Быстро обустраиваются, — Вилхо указал мудрейшему на суетящихся недалеко от лагерного частокола воинов.
— Что там? — спросил Эммануил, кутаясь в меха от пронизывающего ледяного ветра. — Я отсюда не вижу.
— Готовятся стенобитные орудия ставить. Ещё несколько дней и всё будет сделано.
— Вот пришёл и наш черёд, — тяжело вздохнул мудрейший. — Сколько их здесь?
— От восьми до двенадцати тысяч.
— Против тысячи нашей дружины и стольких же ополченцев. Скажи честно, воевода, есть ли у нас хоть малейшая возможность победить?
— Если будут осаждать, то заморят нас к весне, — Вилхо моргнул слезящимися на ветру глазами. — Если пойдут на штурм, то потеряют много людей, но нам всё равно не сдержать натиска.
— Значит это конец…
— Когда тараны будут построены, можно совершить вылазку и сжечь их. А заодно и вражеский лагерь. Стенобитные орудия они могут новые сделать, а вот ночевать в поле и в лесу без шатров и припаса намного сложнее. Тогда вы сможете выторговать условия мира.
— Думаешь, такое возможно?
— Да, мудрейший. Если Вы дадите добро, я приготовлю дружину и ополченцев. Дня два или три у нас есть. Ударить нужно будет ночью.
— Я одобряю. Действуй так как необходимо.
***
— Зачем нужно два лагеря? — Волк Озеров чуть пришпорил коня, чтобы поспеть за Всеславом, объезжавшим свои войска. — Это же глупо!
— Не так глупо как ты думаешь.
По приказу Всеслава Строгова, его офицеры организовали два лагеря. Первый, ложный, прямо на виду у защитников храма, был поставлен на Стольном тракте у леса. Второй за лесом. День войска проводили в ложном лагере, а с наступлением темноты отправлялись по тракту в главный. В ложном лагере оставалось лишь небольшое количество охраны и люди, которые поддерживали огонь в кострах. Ближе к рассвету войска возвращались. Тараны сооружались на дороге у ложного лагеря и слабо охранялись.
— К чему такие сложности? — Волк подъехал совсем близко и его приостановил следовавший за ним повсюду боец Знамённого отряда. — Государь, а ты не мог бы попросить своего дружинника не следить за мной так пристально? Тем более, что я смогу сделать без оружия? Убежать не смогу.
— Нет, это невозможно, — улыбнулся Всеслав, — ты ведь пленник. А насчёт убежать, не забывай, что ты поклялся этого не делать.
— Я помню.
— Тем более, что я не держу тебя в цепях в темнице. Вот видишь, в поход с собой взял. Здесь гораздо интереснее, чем сидеть в Древгороде и ждать, когда отец тебя выкупит. Так что ты говорил про сложности?
— Просто не понимаю, зачем тебе столько войск? Насколько я знаю, даже твой отец привёл на Михайлов луг меньше воинов.
— Мы показываем свою силу. Наша численность лишает врага воли к борьбе.
— Почему бы тогда просто не атаковать?
— Просто так не интересно, — Всеслав Строгов внимательно посмотрел в глаза Волка. Стало ясно, что наследник Суломатья всё очень хорошо понимает. Ему очевидно зачем нужны два лагеря и десять тысяч воинов. Зачем по ночам мёрзнут группы копейщиков у леса, в ожидании врага. Просто он хочет подтвердить свои догадки прямыми словами державного князя. — Не переживай, Волк, очень скоро ты сам всё увидишь.
***
К вечеру четвёртого дня осады, стенобитные орудия были достроены. Вилхо внимательно осмотрелся с высоты крепостных стен, запоминая мельчайшие подробности, которые могут пригодиться во время вылазки. Дорога, чуть загибающаяся направо, почти тотчас после ворот. Шесть таранов около лагерного частокола. Интересно, что там за лесом? Оттуда тоже тянулся дымок от костров, но разглядеть не было никакой возможности. Впрочем, не важно, может быть это обоз. Нужно запомнить очень подробно то, что рядом. Осталось не более часа до темноты. Храмовая дружина сейчас отдыхает, пора их собирать. Вилхо бросил последний взгляд на поля, тракт, лес и лагерь державного войска, начавшие тонуть в темноте и спустился со стены.
Смазанные петли скрипнули совсем тихо, но воевода всё равно мысленно выругался. Оглянулся последний раз на свою дружину. Он был самым первым, как и положено старшему офицеру. На острие дружины было сто конных латников, за ними следовали две сотни лёгкой конницы. Вслед них длинной колонной встали лучники, взятые в прямоугольное построение храмовых копейщиков. Вилхо направил коня в темноту. Дружина последовала за воеводой.
Выйдя за пределы посада, всадники храма Благопроявлений пришпорили коней и, быстро преодолев расстояние до стенобитных орудий, набросились на их малочисленную охрану. Пехотинцы перешли на бег. Подойдя вплотную к изгороди лагеря, лучники подожгли стрелы и пустили их по шатрам и палаткам державного войска. Ночное небо осветилось потоком из сотен ярких огней, осыпавших лагерь Всеслава Строгова. Многие палатки загорелись.
Добив охранявших стенобитные орудия воинов, Вилхо огляделся. Теперь нужно собрать всадников и копейщиков в кулак и ворваться в лагерь. Но что-то было не так. Да, шатры горели, воины врага в ужасе разбегались, некоторые гибли под стрелами. Но слишком уж их было мало! Воеводе хватило пары секунд, чтобы сообразить что к чему. Но было поздно. В отблесках пожара, на тракте, шедшем через горящий лагерь показались конники Старшей дружины под знаменем Великого Дома. Их кольчуги, латы, шлемы и наконечники пик сверкали огнём. По сигналу свистка, проход в лагерь был открыт, дабы пропустить стальную лавину державной конницы. Вилхо лишь успел перестроить своих воинов, дабы принять удар грудь в грудь. Возможность отступить они упустили. Но тут раздался сигнал боевых рогов с правого и левого фланга. В ледяном сиянии вылезшей из-за туч луны, стали видны ряды тяжёлых копейщиков, наступавших с обеих сторон и бравших Храмовую дружину в кольцо.
Мудрейший Эммануил наблюдал за битвой со стен крепости. Ему, мирному человеку, сложно было понять что именно происходит. Сначала загорелся вражеский лагерь, накрытый потоком огненных стрел. Потом на несколько мгновений шум ослаб. Когда луна осветила поля подле храмового держания, понять уже вообще ничего было нельзя. Всё смешалось в сплошную чёрную массу, сверкавшую изредка отблесками огня и лунного света и издававшую стальной лязг, хруст и крики с руганью.
***
Вилхо был усажен в шатре Всеслава Строгова. Княжеские лекари потрудились над израненным воеводой. Посечённая мечом или саблей голова была перевязана. Сломанную левую руку туго затянули между дощечек. Рану от копья на правом боку промыли, обработали мазями и тоже перебинтовали. Всеслав Строгов сидел напротив и улыбался. Воевода тяжело дышал и поглядывал на князя.
— Может быть приказать подать мёд? — спросил Всеслав. — Не нужно слишком сильно корить себя, воевода. Ты не единственный мой пленник.
— Намекаешь на моих дружинников, государь?
— Не только, — державный князь указал рукой на стоявшего чуть поодаль безоружного человека в богатой одежде.
— Я Волк, сын Чернека из Большого Дома Озеровых, — назвался тот.
— Из Дома Озеровых, — повторил Вилхо. — Всё понятно. Как ты догадался, что я буду совершать вылазку именно в эту ночь?
— Это совсем просто. У тебя не было другого выбора. Стенобитные машины были достроены к вечеру. Значит, ты либо должен был разрушить их ночью, либо утром я бы уже ломал ваши ворота.
— Да… Верно. Ложный лагерь, — кисло ухмыльнулся и покачал головой Вилхо, — как же я сразу не додумался! Но как ты мог так точно просчитать мои действия?
— Сложно догадаться какой вопрос тебе зададут. Но если сам задаёшь вопрос, то и ответ легко предугадать.
— Правда… Всё правда. Ты просто выманил меня. Но твои орудия я всё же сломал!
— Подойди сюда и взгляни, — Всеслав откинул полог шатра. Слегка покривившийся от боли воевода подошёл. По тракту воины державного князя катили пять новеньких стенобитных орудий.
— Понял. Про это я тоже не подумал. Раз уж ты устроил ложный лагерь, то позаботишься о том, чтобы не подставлять под мой удар все тараны — Вилхо вернулся обратно на своё место и ощупал правой рукой повязку на голове. Затем потрогал бороду. — Что теперь?
— Как ты себя чувствуешь, воевода? У тебя достаточно сил?
— Благодаря твоим лекарям, неплохо. Хотя раны, конечно, болят. Сил у меня достаточно.
— Хорошо. Потому что сегодня ты пойдёшь к мудрейшему Эммануилу и убедишь его сдаться. Остальные условия я буду обговаривать лично с ним. Если вы сдадитесь, то я клянусь, что никто не пострадает. Никто из хранителей или обитателей храмового держания не будет убит. Ни одна постройка не будет разрушена.
— А если я откажусь?
— Если ты откажешься или мудрейший отклонит моё предложение, то завтра случится следующее. Для начала я на виду у всех казню попавших ко мне в плен бойцов Храмовой дружины. После чего возьму штурмом храмовое держание и отдам его на разграбление своим воинам. Поверь, они не оставят никого в живых. Особенно если получат мой приказ. Думай сам. Твоя дружина уничтожена. Сколько там осталось у вас? Пара тысяч ремесленников, которым раздали копья и суконные платья со старенькими щитами? Думай сам.
Вилхо несколько минут тяжело дышал, морщась то ли от боли, то ли от терзавших его мыслей.
— Какой сигнал мы должны будем подать, если принимаем твои условия?
— Завтра утром все знамёна над храмом должны быть спущены, а ворота открыты. Ополченцы выйдут через ворота на стольном тракте и сложат оружие.
— Я понял.
Вскоре защитники крепости увидели, как в их сторону медленно движется пеший человек. Особо зоркие могли разглядеть, что левая рука его висит на повязке, а сам он заметно прихрамывает. Когда человек приблизился к воротам, все узнали своего воеводу.
***
Солнце скрылось за серой пеленой туч и с неба повалил густой снег. В оговоренное время со стен и башен спустили знамёна. Ворота на Стольном тракте отворились и оттуда потянулась толпа ополченцев. Всеслав прикинул на глаз, что их около тысячи. Молчаливые и понурые они были подобны идущим на собственную казнь. С опаской поглядывая на стоявших вдоль тракта державных ратников, ополченцы дошли до Всеслава Строгова и стали складывать у копыт его коня своё оружие. Вскоре выросла солидная горка из копий, щитов, железных шапок и обшитых стальными кольцами суконных платьев. Попалось несколько боевых топоров и даже мечей. Разоружившиеся стояли, опустив головы и ожидая своей участи. Князь молчал. Наконец, ополченцы вытолкали вперёд себя самого пожилого ратника. Тот почтительно поклонился и спросил от имени всех:
— Что с нами теперь будет, государь? Как нам быть?
— Как вам быть? — Всеслав улыбнулся. — Возвращайтесь в свои дома и жилища, занимайтесь тем, что вы всегда делали. Платите налоги без задержки. И, главное, не смейте больше поднимать оружие на державную власть. Второй раз прощения вам не будет.
— То есть, — удивился пожилой ополченец, — мы можем уходить?
— Да. Идите по домам к своим жёнам и детям. Вас никто не тронет.
Ошарашенные неожиданной милостью жители попадали на колени и обнажили головы. Раздались дружные возгласы благодарности и даже прославления защитнику Рустовесской державы.
Мудрейший Эммануил принял Всеслава в гостевом зале своей личной резиденции. Присутствовал здесь и воевода Вилхо.
— Приветствую главного хранителя благоверия в Рустовесском государстве, — Всеслав почтительно поклонился. Стоявшие за его спиной офицеры не шелохнулись.
— И я приветствую тебя, государь, — Эммануил попытался встать, но державный князь жестом дал понять, что это излишне.
— Давайте сразу перейдём к самому главному, — Всеслав полуобернулся и махнул рукой. Из-за спин офицеров вышел писарь с двумя свитками гербовой бумаги. Положил оба свитка на письменный стол перед мудрейшим и развернул их. Эммануил стал поочерёдно заглядывать то в один, то в другой. — Это две одинаковые копии одного договора.
— Угу, понимаю. Один останется у меня, другой ты заберёшь?
— Именно так.
— Но вот эти все условия, — Эммануил несколько раз обвёл пальцами лист, который читал, — нам ведь надо всё оговорить и обдумать.
— Вы не совсем поняли меня, мудрейший. Мы не обсуждаем здесь условия мира или перемирия. Я здесь вообще не ради переговоров. Я принёс вам на подпись положения вашей капитуляции.
— По всей видимости, выбора у меня не остаётся. Что же, давайте прочитаем. Я оглашаю манифест об одобрении элаитства в качестве государственной веры, — Эммануил вопросительно посмотрел на Всеслава.
— Верно.
— Обеспечиваю свободный доступ государевым людям до всех архивов и библиотек.
— Правильно.
— Открываю школы, где за умеренную плату обучаю всех желающих грамоте. Но это же невероятно! Нельзя просто так разбрасываться знаниями, которые были сохранены в течение тысячелетий.
— Можно, нужно и Вы, мудрейший, это сделаете.
— Конечно сделаю, какой у меня выбор? Так, — Эммануил опустил уставшие глаза к бумаге. — Я распускаю Храмовую дружину и лишаюсь права впредь содержать воинские отряды.
— Всё верно.
— Но куда мне деть моих бойцов, воспитанников из Дома мальчиков? Кто в конце концов будет поддерживать порядок в станах, управляемых храмом?
— Уцелевшие дружинники могут заняться мирными делами или перейти в моё войско. Старшие воспитанники также вольны выбрать державную службу. А порядок будет обеспечивать Дворцовая стража. Тысяча её бойцов разместятся в бывших казармах Храмовой дружины. Есть возражения?
— Конечно же есть. Но ведь мы не обсуждаем условия, а лишь оглашаем их. Так ведь? Давайте закончим уже. Последнее, — Эммануил вчитался и лицо его сделалось совсем огорчённым. — Храму запрещается взимать десятину с подконтрольных станов. Но как же так, кто её будет взимать, если не мы? И на что мне жить, содержать хозяйство?
— Мудрейший, в договоре всё указано.
Удручённый Эммануил прочитал о том, что теперь налоги с его земель будет брать державная казна. Но не десятую, а восьмую часть. Храму же теперь разрешено принимать только добровольные пожертвования. Ещё можно брать продукты, но тоже добровольно принесённые. А содержаться храм будет за счёт выплат со стороны державного князя. «Проклятый хитрец, — подумал про себя мудрейший. — Простолюдины будут рады, что им меньше платить податей. Храм же станет полностью зависим от державной власти».
Обе копии договора были подписаны и скреплены печатями. Когда воск застыл, Всеслав Строгов подал знак и к ногам мудрейшего Эммануила сложили три увесистых мешка с золотыми монетами.
— Здесь три тысячи калист. Они вам пригодятся, — сказал князь.