— Врёшь!
— "Блёй" буду! — клялся бес.
Кормление "общественного стада" пареной соломой — изобретение чисто советское, простое и гениальное": мелко резали солому, парили, в напаренную солому ("резкой" ей называли) подсыпали "для обману" немного муки — и "кушать подано", Бурёна!
Неофициально, шёпотом, малая часть явно "несоветских людей", издевалась над "самым передовым сельским хозяйством в мире" таким "рацпредложением":
— Солому не резать, не парить, не сдабривать мукой, а на коров надеть зелёные очки: корова — она и есть корова, не сообразит и через зелёные светофильтры солому за клевер примет! Экономия — страшная! Просто и гениально! Поедая предложенный корм, корова, разумеется, будет давать молоко в нужном количестве "согласно намеченного партией плана".
Коровы понимали "планы партии", но стоять на ногах не хотели…падали.
Не только коров "направляющая и созидающая" кормила соломой, таким "кормом" она пыталась "удовлетворить духовные потребности трудящихся страны советов".
— Не греши: прекрасное было время! Пусть материальные блага отсутствовали, но какие были прекрасные слова! Ныне другая крайность, а вам опять худо! Ну, никак не держит вас "золотая" середина! — "ностальЖировал" бес в левом ухе.
— Что изменилось на сегодня? Чем нынешние времена отличаются от прошлых? Бурёнок, как прежде, соломой не кормим, сегодня новых бед прибавилось на порядок выше от прежнего времени. Хвост из прошлого тянется в настоящее, ему и название есть: "утечка умов и капитала за кордон". И никто понять не может: "с чего бы так" — и как прежде, есть умники, кои говорят в полный голос:
— Нынешних "бурён от науки" следует кормить "клевером", но не соломой! Глядишь, и за "бугор" не побежали бы! Так нет вам, я, как и прежде, пытаюсь кормить их "соломой", посыпав словоблудием о "любви к родине" и ожидаю "молочных рек" — хамил во всю соавтор.
Но в то же время уверены, что нам свойственно "заедаться". Если дать одному больше жизненных благ, чем другому, то "урезанный" в удовольствиях без промедления загружается мыслями и желаниями "семнадцатого года двадцатого столетия".
Меня испортил отечественный кинематограф. Не могу заявить, что "контузил", то есть ушиб мозг, нет, но всё же прилично повлиял. Полностью испортить у него не получилось: иностранный киношный "яд" проявился заметно и не допустил "культурной" гибели. Мешанина из советских и чужих фильмов была "коктейлем", не позволявшим "спиваться" только отечественными "киношедеврами".
Как-то в молодости, когда вся страна по непонятной причине взобралась на "пик расцвета социалистического реализма", бежал ясным летним днём в киношку на приём очередной порции "идеологической отравы".
Иногда не могу понять себя: если какую-нибудь киноподелку объявляют "шедевром", то верю заявленному, хотя знаю и другое: "хорошему товару реклама не нужна".
И тогда знал, что меня обманут, но как — интересно было выяснить.
До начала демонстрации "шедевра" оставались минуты, и чтобы выиграть секунды — двинулся маршем через газон в скверике перед кинотеатром. Европейские нормы передвижения не нарушал: в газоне змеилась "не заросшая тропа", я не был "первопроходцем". Протоптанная до меня другими гражданами тропинка в газоне не вводила в покаятельное состояние и не позволяла совести мучаться:
— Не я тропинку протоптал! — всё складывалось совсем, как у поэта: "… ко мне не зарастёт народная тропа…". Это я о кинотеатрах.
Но поэт не мог и в страшном сне увидеть, что когда-то соотечественники протопчут тропу не к его памятнику, а к кинотеатру.
"Всё течёт и всё меняется": на сегодня тропа к кинотеатрам заросла и кинотеатр погиб в поединке с телевиденьем, в нём не демонстрируют "шедевров", и в его теле, как черви, завелись Second Hand с двумястами килограммами зарубежной "вторичной продукции" и массой других мелких торговых точек… Любовь к "Секонд Хендам" появилась автоматически: тамошние вещи чем-то напоминают старые фильмы.
А тогда уплотнял тропу ногами потому, что спешил. И вдруг слышу:
— Молодой человек, сказать вам, почему немцы войну проиграли? — ничего себе "выстрел"! Останавливаю бег, оглядываюсь: на лавочке — женщина средних лет, ухоженная, а потому и приятная. Всякая женщина с юмором всегда красива и приятна, а в той много сходства с дедком из автобуса третьего маршрута, что однажды предлагал "свернуть шею" родному государству. И я сделал "стойку"!
Женщины была какая-то необъяснимо аккуратная в одежде, и ещё что-то такое было в ней, чего описать нашим богатым языком всё же не рискну. Коренной француз, настоящий галл, применил бы "шарм", но поскольку о французском "шарме" на тот момент ничего не знал, то пользовался родным, не уступавшем французскому шарму, "изяществом".
— Слушаю Вас!
— Немцы-то, дураки, отступали всё по дорогам, да по трассам, а наши шпарили напрямую! Вот первыми в пустом Берлине и оказались! — вот оно в чём дело! Так всё просто: мощь армии и вся сила оружия — пустяки! Оказывается, всякая победа заключается в правильных отступлениях! Если отступаешь неправильно — тебя поправит заградительный отряд НКВД. В сорок первом, оказывается, мы правильно отступали и первыми в собственной столице оказались! — вот оно что!
Женщина в скверике явно была из тех, кто побывал в оккупации, как и я. Не иначе. Была она и на работе в Рейхе, но что толкало на посев "не советских", ироничных мыслей в "неокрепшее сознание подрастающего поколения" — не знаю…
— Объяснение простое: её подсознание постоянно сравнивало вражеское прошлое с "советским и дружественным" настоящим.
— И кто проигрывал в сравнениях?
— Во избежание моего осуждения — ответа не будет. Как отвечают те, у кого "рыло в пуху" и кому не хочется отвечать во избежание неприятных объяснений?
— "Без комментариев".
— Вот-вот!
Много позже, минуя бесовское наущение, самостоятельно додумался до того, что всякая война состоит из двух основных частей, когда:
а) ЭТИ наступают — ТЕ отступают,
б) ТЕ наступают — ЭТИ отступают.
— И не забудь добавить, что не менее главное в каждой войне — это "линии".
— Что за "линии"?
— Ну, как же! Была "линия Маннергейма", "линия Мажино", линия "Зигфрида". Отступающий, если его опередил наступающий, должен, как можно выше поднимать руки и показывать наступающим, что они пустые.
— Твои наставления меня не касаются. Я — стар, мои "войны" окончены.
— В итоге всякая война — это всегда движение. Куда и к чему — неважно, главное — двигаться. А всякое движение — уже прогресс, поэтому все войны называются "двигателями прогресса". Ничего иного, помимо прогресса, от войны ждать не следует. В войне нет "худших" и "лучших", в войне таких категорий не бывает. Иначе это была бы не война, а что-то иное… вроде футбольного матча.
Какой очередной "шедевр правдивого советского кино" тогда проглотил — не помню, а вот как изящно и красиво милая умница дала по моей морде — запомнил "на всю оставшуюся жизнь".
Эх! Ну, почему бы тогда не плюнуть на "шедевр", и вместо вонючей парилки кинозала поговорить с женщиной на свежем воздухе!? Сколько всякого интересного она бы могла рассказать!? Что несло меня в тот душный и неароматный зал кинотеатра? Привычка? Глупость врождённая? Она, но приобретённая?
Позже пришло понимание: "да, она была за рубежом у "проклятых врагов", только они могли придать такой шарм "рабам с востока". Что же получается!? "Мы — не рабы, рабы — не мы", мы алмазы, коим нужна всего лишь огранка в иных землях!? Точнее быть не может! Как "дважды два"! Откуда было взять такому шарму? Почему она так отличалась от других соотечественниц, кто не побывал в раннем детстве, или и в поздней юности "в фашистской неволе"? Сейчас думаю, что она и немецкий язык знала.
Но это сейчас понимаю, а тогда был совершенным болваном. Куда на тот момент подевался мой личный опыт проживания за рубежом? Кем и чем он был "затёрт" на то время? Или я от него бежал в зал кинотеатра? "Приобщаться к великому"? Превращаться "в советского человека"?
Хотелось бы провести опрос "общественного мнения" на тему: "что вы можете сказать, как отрицательного, так и положительного о факте пребывания на вашей территории врагов? Изложите на всеобщее обсуждение все "минусы" и "плюсы" вашего пребывания у врагов в качестве "раба с востока"? Если будет хотя бы один маленький "плюс" — не забудьте и о нём? "Здание нашей истории", как и всякое иное здание, сложено не только из одних красивых кирпичей!
В каком году открыто было сказано, что "вождь мирового пролетариата" устроил переворот в России на денежки из Германии? Об этом, за много лет до публикации факта в биографии "вождя" в нашей "честной и объективной печати", знали лишь те, кто побывал на принудительном "обучении труду и шарму" в Европе. Лояльные советской власти граждане, кто не подвергся "вражескому разлагающему влиянию", много лет восторгались "шедевром советского кино" с названием "Человек с ружьём" и не меньше млели от фильма "Ленин в восемнадцатом году". Посещение склепа с куклой "вождя" приравнивалось по значимости с посещением Киево-Печерской лавры. Что толкало граждан на посещение склепа? "Святая любовь к вождю"? Или рядовое любопытство на тему: "как может обычный труп так долго храниться"? — что труп не совсем обычный — и это учитывалось. Или возможность сказать в компании при случае "и я был в мавзолее"? Кому было хуже в "стране победившего социализма": тем, кто умилялся от любви к трупу, или тем, кто знал правду о трупе? Знал, что "вождь" — совсем и не вождь, а "забубённая личность и несчастье земли русской"? Рядовой "сукин сын"? "Наёмник капитализма"?
И какими словами было описать муки граждан, кои знали подноготную о трупе и молчали? Ни в подпитии, ни во сне и даже самому большому другу своему, не имели возможности заорать:
— Да козёл он был вонючий, этот ваш "вождь"! Кому молитесь, дураки! — не может быть иной, большей муки, чем указанная! Она ужаснее, чем находиться рядом с женщиной и ничего не мочь! Ни один резидент, и ни одной разведки мира не испытывал такое: много знать и "держать знания при себе" многие годы из опасения лишиться головы!
Глава 46.
Монастырь. "Крайродной"
Когда кто-то говорит о себе, что он появился на свет в "стольном граде", то заявитель гордится сим фактом и ждёт невысказанной зависти от слушателей. Заявление всегда предусматривает некоторую зависть от тех, кто не имел счастье родиться рядом с ним: