Затем за дело взялся "дядя Дифтерит" и опять из "славной плеяды" детских болезней. И опять медицина, кроме "естественного отбора", ничего иного не могла предложить родителям, и те повторно положили меня под образа… У кого-то из родителей было сомнение:
— Если бог не захотел принимать его в первый раз, от скарлатины, то почему бы ему не отказаться ещё раз!?
И вторично я никому не понадобился, и неведомая сила оставила для дальнейшего "копчения неба": так у нас говорят о тех, на кого в будущем возлагать надежды не стоит. Так и говорят:
— "Не живёт, только небо коптит" — и всякий догадывался, о какой "копоти" велась речь. Как и чем происходит "копчение" неба — пояснений мы не делаем. Имеется и аналог "копчению неба":
— Ни богу — свечка, ни чёрту — кочерга!
Для чего я был оставлен? Зачем? Неужели только для того, чтобы сейчас писать об этом? Если проклятье старой игуменьи только так коснулось меня — это благо! Да и вообще повезло: не спился, не был вором и не испытываю желания лишить кого-либо жизни. Как в прошлом не испытывал желания лишить кого-либо жизни, так оно отсутствует и до сего дня.
Дотяну ли до времени, когда буду думать не о том, чтобы кого-то убить, а чтобы самого не прихлопнули — не знаю… Будущее наше заканчивается в ту минуту, как только появляется опасение быть самому прибитому.
— Утешу: всякое проклятие, как и радиация, имеет период полураспада". Это значит, что через восемьдесят лет после предания анафеме территории монастыря с призывом всяческих бед на головы новых насельников, сила проклятья старой монахини убавилась на половину. Возможно, что и на большую величину, но, на сколько — можно вычислить "эмпирическим" путём. Так скажу об отце твоём: он служил врагам за крохи и был причислен советской властью к лику "коллаборационистов" без всяких последствий для себя. Большим чудом и редкостью было такое явление в те времена!
"Вождь" российского пролетариата" сдал немцам Россию за куда большие суммы — и до сего дня в почёте пребывает: "преданная" Россия во всех городах и весях бронзовые памятники его "полного профиля" на видных местах держит! Ergo: продай Россию за большие деньги — и "благодарные потомки увековечат имя твоё памятниками по всем городами и весям", продай за крохи "родину-мать" — "и позор на тебе останется в веках"! Всё дело в цене.
Монастырь ныне восстанавливается, но не в прежней, территории. На месте старых келий новое поколение атеистов построило дома, и никакая сила их оттуда не удалит. В силу проклятья матери игуменьи новые поселенцы не верят, или о нём не знают, но спят спокойно. Если и знают о проклятье и всё же строятся — такое делают потому, что вооружены нашим древним и надёжным "авось, пронесёт"!
— Гляди-ко, Ванька дом затеял строить, надо бы и мне… — задуматься "а стоит ли на проклятом месте гнездо вить?" — нет, на такое у меня ума не хватило. Не могу думать: "с чего бы Ванька, плюнув на все запреты мистического свойства, всё же решился строить на проклятом месте"?
— Место, пусть и проклятое, но в городе!
— Обрати внимание на прочность людей: сегодня заражённая радиацией зона вокруг саркофага будет, пожалуй, страшнее, чем твой проклятый монастырь, но там живут и ничего не боятся!
Как складываются жизни новых поселенцев на проклятом месте — не интересовался. Не покупаю губернскую газету с объявлениями о продаже недвижимости. Возможно, что у строителей потом открывались глаза, и они продавали дома без объяснения причин, возможно, но я, повторяю, такой информацией не интересуюсь. Связывать продажу новостроек со старым проклятьем не стану и потому, что факт продажи домов на проклятом месте ни о чём не говорит. Причины продажи недвижимости, помимо древнего проклятия, могут быть и другие. Не стану утверждать, что после окончания стройки на хозяина дома навалилась непонятная хворь, да такая, что никакие "официальные" лекарства в начале болезни, ни лечение у знахарей в конце, не приносили исцеления больному. Обладатель шикарных хором перестал радоваться жизни:
— Место менять надо! — выносила приговор какая-нибудь известная, и ещё больше сопливая бабка-знахарка, узнав, где живёт её пациент. Хотя наши бабки-знахарки, как правило, сопливые, но не выполнить их рекомендации ещё никто не отважился. Если всё же находились такие храбрецы, то ждать им "неблагоприятного исхода" оставалось совсем немного…
— Ваш советский, прошлый атеизм говорил вам, что все подобные проклятья — чепуха, мистика, суеверие!
— Во времена "торжества атеизма" — да, так и было, тогда на всякие проклятия можно было и не обращать внимания. Но сегодня пренебрегать этим — страшновато: "а вдруг!?" Сколько печатных и телевизионных ужасов на эту тему выпущено за последние годы? Моря и океаны! Истосковались мы по страхам!
— Записывай: "и получишь ты редкий дар предсказывать отдалённое будущее самих говорящих! Ибо информация о будущем заложена в словах их!"
— Чем-то "родным и знакомым повеяло"… Радует слово: "отдалённое". Надо понимать так: сегодня сам на себя "каркнул", но, не стоит особенно волноваться, "карканье" твоё сбудется не скоро? Так?
— Так.
Главный храм монастыря уцелел. Святые сестры более десяти лет трудятся над возрождением древней обители, но они всего лишь слабые женщины. Трудностей много, и главная из них: "как изгнать из монастыря потомков прежних гонителей монахинь? как выселить тех, кто семь десятков лет назад принял из рук новой власти отнятый у них монастырь"?
— Следует применить поговорку: "с чужого коня посреди грязи слезешь!" — вмешался "нечистый" — нужно жестко, как прежде обошлась советская власть с монахинями, поступить и с теми, кто влез на монастырскую землю.
— Оно так, но всё же…
— Можно и так воздействовать на психику тех, кто сдури, построился на проклятой земле: совершать ежедневные "крестные ходы" вкруг монастыря.
— Хороший вариант! Впечатляющий. Есть "но": если монахини начнут совершать частые крестные ходы, то, как такое объяснить "мирским", что проживают на монастырской земле?
— "Освещением обители".
— Но почему часто?
— Разве крестные ходы вредны для обители? Полезные и очистительные! И чтобы насельницы не засиделись.
— Можно думать, что "мирские", глядя на крестные ходы монахинь, признают легенду о проклятии, ужаснутся и уйдут из пределов монастыря?
Плохо знаешь нас!
Ещё немного о проклятиях: рассказывают, что когда государь Петр вооружившись топориком приступил к "рубки окна в Европу" в облюбованном месте, то ему в сем благородном и святом деле зело воспротивились тамошние чухонцы. Упирались и не хотели покидать заболоченные, но родные и любимые места.
Но с царями накладно спорить, себе дороже обходится. Изгнанные с родных мест аборигены ничего, кроме проклятья на покидаемое место, наложить не могли. Кто они по вере были — не могу сказать, но думаю, что язычники. Какова была сила проклятий язычников, и какова была сила проклятья христианок из реквизированного монастыря — не берусь сравнивать, но думаю, что вес и качество проклятий монахинь, был не в пример выше чухонского. Впрочем, во мне говорит местный патриотизм, возможно, что и чухонцы, изгоняемые царём, были не подарок! Первое.
Второе: строительство "града Петрова" сопровождалось кончиной большого числа строителей. Не секрет, что "работные люди" умирали тысячами, всякий знает, что "вторая столица" Руси стоит на костях её строителей. Вопрос: мог, хотя бы один из "работных людей", умирая от болезни, проклясть тех, кто кнутом "вдохновлял на труд?" Если "да", то этого вполне достаточно для не уютного проживания в этом граде ныне.
Нечего сказать, красив град Петра, много в нём интересного. Погостить в нём какое-то время — одно, но жить постоянно — тяжко.
— Проклятье на монастырь наложили святые люди, монахини. Может ли сегодня, не менее святой, чем древняя монахиня, служитель культа, священник, снять чужое и древнее проклятье? Если оно, разумеется, было? Кто сегодня окажется сильнее: древние "налагатели" проклятий, или сегодняшние "специалисты" по избавлению от таковых?
— Нужно пробовать. Как можно кому-то присуждать награду без соревнования? — уклонился бес от прямого ответа.
На момент выселения монахинь, монастырь имел возраст более ста лет. С приходом новой власти "монастырская" жизнь окончилась. Это были прекрасные времена смен названий и перемены понятий. Законов не было, и монастырь окрестили "городком рабочих". Как ещё?
Монахини — это монахини, и, разумеется, никакой нумерации келий при их житии в монастыре не было. Да и греховное это дело: "нумера" сёстрам давать! С "нумерами" кто-то будет "первым", а кто-то в — "хвосте". А это негожее дело, нечистое! Зачем антихристовы учёты в обители? Каждая насельница знала, кто и в какой келье "несёт обет монашества".
Трудящиеся, получившие "подарок" от советской власти, немедленно исправили упущение монахинь и каждому дому-кельи присвоили номер. Нашей достался 106. Отец и мать получили половину кельи потому, что добывали "хлеб насущный" вождением "городского электрического транспорта": трамвая.
Семейные предания говорят, что подругу свою и мать нашу, отец встретил в трамвайном парке: на то время она лихо гоняла вагоны по губернскому городу. Потом у них были "соревнования". "Страна советов" не могла жить без "соревнований", но кто и кому из родителей проиграл в скорости — не знаю. Знаю одно: "гонки" закончились последствиями в количестве трёх детей. Тогда такого понятия, как "общение по интересам", ещё не знали, но им пользовались.
Городок-монастырь — квадрат со сторонами "триста пятьдесят саженей на триста". Сколько это в метрах — можно подсчитать, но это будет уже "городок рабочих", но не монастырь: святая обитель замышлялась в саженях, но не в метрах.
Ориентировка стен такова: запад-восток — две стены, север-юг — так же. В средине восточной стены имелся громадный храм без архитектурных излишеств, высокий и прямой. Строгий. Если обычные храмы максимально украшались, то монастырские, как наш, был скромен. Велик и скромен. В один купол. Таким храму и положено быть. Как можно в культовом сооружении, да ещё в монастыре, да в женском, позволять какие-либо архитектурные излишества? Нет и нет.
Внутри монастырской ограды — деревянные кельи-дома, поставленные очень близко. Так близко, как любят селиться только на Руси. Имея громадные территории, в своих поселениях жмёмся дом к дому до такой близости, что через какое-то время начинаем лютовать от "близости". Как скоро приедается собственная близость вплоть до взаимной ненависти и смертоубийства — на эту тему диссертаций вроде бы ещё никто не написал. Люто воевать друг с другом — одно из любимейших наших занятий. Если вопросить поселенцев:
— Почему и зачем так близко ставите дома? Места много, можно и дальше разнести хижины?
— Любим мы друг друга! До остервенения любим! Да и кучно жить как-то веселее! При нужде быстро на помощь соседу придти.
— Тогда почему из-за мелочи, из-за вершка земли, вы убиваете друг друга?
— Ошибка! Не из-за вершка земли гроблю соседа, а за его наглость! — резонно. Но отчего и почему мы начинаем "наглеть" — и этот вопрос ещё никто не брался "озарить светом истины".
У трёх углов монастыря, как и положено монастырям, стояли часовни. Пролетарии, получившие в пользование обитель, распорядились святыми строениями весьма мудро: в северной часовне, что была ближе к городу, организовали "торговую точку" по продаже пива "распивочно и на вынос"; в южной поставили трансформатор для питания "лампочек Ильича" в кельях новых монастырских насельников. Западная часовня пустовала потому, что была в стороне от дороги и в "сферу влияния" новой власти не попала. Сегодня к остаткам часовни приходят на эскизы учащиеся городской художественной школы.
— Понять не могу, что заставляет юных художников тратить краски и время на фиксацию вашего национального позора? Учащиеся сами-то понимают, что запечатлевают позор дедов? Вряд ли. Какой восторг, или радость в душе может вызвать писание масляными красками полуразрушенной часовенки, сиротливой до слёз?