Сколько тогда было таких "мелкомасштабных" дур? И что с них можно было взять, что предъявить:
— Она — женщина! — а женщине позволено быть любой! Скулила баба от страха — и всё. Она в спокойном состоянии соображать не могла, а чего от неё ожидать во время налёта? Не дано было соображать, в какой части города асы Люфтваффе разгружали бомбовые люки "летательных аппаратов тяжелее воздуха" и когда с единственной бомбой доберутся до её погреба!
Сколько тогда было владельцев погребов, кто звал соседей разделить с ними страхи — по причине малого возраста не мог подсчитать.
— Бес, а у владельцев "высоких", столичных подвалов, тогда сфинктеры, как у меня, открывались?
— Нет.
— Что, они у них были такие прочные? "Стальные?"
— Нет. Сфинктеры у всех одинаковые и в опасные моменты для тела открываются без команды из "центра". Но такое бывало вначале, а потом повторные налёты укрепляли "запорные кольца". Для удержания в "подчинении" основного, зловонного "запорного кольца" каждому из вас требовалось определённое количество налётов машин "Люфтваффе". И не каких-нибудь пустяшных, далёких налётов, а "местного значения", настоящих и серьёзных. Помнишь, когда твой основной, "срамной" сфинктер, перестал открываться по пустякам?
— Приблизительно к сентябрю уже не было стыдно за себя.
— Вот! А высоких "погребных" начальников не бомбили так, как тебя, у них не было повода для открытия личных "запорных" колец, их "запорные" кольца не получили такой тренировки, как у тебя.
Тогда, но в других, в немыслимых по комфортабельности подвалах, в немыслимой прочности бетонных и хорошо вентилируемых погребах, "царственные" дураки, предлагали всему народу разделить с ними свои страхи "за будущее страны".
— "Молчать, а то вражеские лётчики могут услышать!" — бес, они такое говорили людям?
— Говорили. Ничего нового, суть одна, но масштабы — разные. Честные историки говорят, что и у "больших" людей "запорные кольца" точно так давали "слабину", как и у маленьких граждан "страны советов", коих они позволили бомбить авиацией Люфтваффе.
У граждан, спасающих жизнь в земляных норах, было два пути:
а) бесконечно и до беспамятства, с непроизвольным открытием и без закрытия "запорных" колец, трястись от налётов вражеской авиации, и
б) всего только один раз страшно разозлиться на подлую вражескую авиацию и пребывая в "беспамятной ярости", есть такая, сказать только себе:
— Сволочи! "Бомбилы" проклятые, чтобы вам никогда до аэродрома не добраться! — и смею уверить любого труса, что после посыла проклятия в сторону гудящих авиационных моторов, сфинктеры тут же закрывались! Затягивались весьма прочно! Удивительно и так всё просто! Поверь, читатель: прочность затяжки природного запорного кольца зависела от степени собственного гнева! Если когда-либо доведётся на себе испытать обработку чужими бомбами и не испытывать непроизвольного открывания сфинктера — приходи в ярость! — никакие неприятные запахи исходить от тебя не будут!
Только сейчас "дошло" (как долго!), что владелица погреба, где мы так страшно воняли в памятную бомбовую ночь, приглашала спасаться соседей лишь только потому, что ей одной колотиться от страха со всеми "вытекающими" последствиями в собственном "убожестве" было невмоготу! "Человеколюбием и заботой о ближнем своём" в том погребе и не пахло, там царили совсем другие "ароматы". Она не знала русских пословиц и поговорок, но придерживалась их: "на миру — и смерть красна". Великое чувство: интуиция!
Вспоминаю плакат времён начала войны: женщина крепко прижимает ребёнка к груди, а вражеский штык-нож вот-вот проткнёт их! По-хорошему, по-правильному плакат должен был выглядеть так: женщина на нём собой закрывает ребёнка полностью так, чтобы того ребёнка можно было только угадывать, но не видеть его. А она его как бы выставляет под вражеский штык! Рождалось нехорошее впечатление, что она закрывается ребёнком. Обвиняю автора плаката в глупости, в бесчеловечности и ставлю ему диагноз: "заболевание "погребной" болезнью!"
Подвальную истеричку понял взрослым:
— Господь не допустит гибели невинных малюток! — а с малютками бог, авось! и нас помилует. И мы с малютками проскочим! — симбиоз "матери и малютки" имеет широкое хождение и до сего времени: прямые "потомки" владелицы древней ямы с именем "бомбоубожество", адаптировавшись к нынешним условиям, успешно используют детей с целью собственного спасения. Повсеместно. Дети всегда были товаром. Схема настолько проста, что проще и быть не может: "подайте на ребёнка"! Видимый и жестокий удар по чувствам окружающих. Какие-либо чувства у самих бьющих при этом отсутствуют напрочь!
— Плакатом призывали спасать женщину и её дитя, а за плакатом виделся "советский социалистический" строй. "Единственный" в мире. "Передовой". "Гуманный". "Гула…". Пардон, "занесло", это не из той оперы ноты. "Человечный". Какой ещё? Каждый может прибавить эпитеты в силу своих знаний и личных впечатлений о прелестях недавнего строя — это не моё, это всё бесовское.
Памятная и единственная "ароматическая", скандальная ночь закрыла доступ матери в спасительный погреб при налёте любой авиации, каким бы страшным и губительным не был налёт. При любом налёте в спасении нам было бы отказано с формулировкой "мест нет"!
Никто из нас тогда не знал, что такое клаустрофобия, но заболели мы ею в погребе вслед за родительницей. После памятного ночного скандала, когда у спасающихся произошло поголовное открытие всех запорных колец, мать приобрела массу врагов:
— Глядите-ка, все трусы, одна она храбрая! Все обделались от страха, а она чистой осталась! — а так у нас не должно быть: если паниковать — то всем и до потери сознания, желательно — обделавшись… У нас герои в земляных норах не прячутся! У нас "все, как один!" должны быть или "сЩасливыми", или обделавшимися. Любая "третья позиция" — "вражеская"!
Мать, призывая спасающихся граждан не портить зловонием "среду обитания", косвенно обвиняла их в трусости. Кому приятно? Как терпеть обвинение, пусть и по причине? Обделаться от страха — это одно, а выслушать обвинение в трусости — это совсем "из другой оперы"! Мать вообще подруг не имела, кроме одной единственной, "закадычной", а после ночи в погребе обзавелась и "врагами"… Обделавшимися врагами. Обделавшийся враг опаснее.
— У вас вражда между взрослыми автоматически переходит и на детей:
— Ты с ним не водись! — ещё не разу не было, чтобы такой приказ не последовал детям от враждующих родителей.
До сего дня не знаю правильного перевода "закадычная подруга", но думаю, что это как-то связано с горлом. "Кадыком". Перевод вольный, и звучит он так: то ли "порву за подругу кадык всякому", то ли своего кадыка за подругу не пожалею.
Родительница после той ночи сказала:
— Никуда не пойду! Что будет — то и будет! — мы согласились.
Вонючая ночь в земляной яме привела к осмыслению того, чего выразить словами у меня тогда не получалось: оказывается, природное "запорное" кольцо заднего прохода на открытом пространстве не даёт "слабины", как в абсолютном мраке подвала. Открытие было приятным, но поделиться им с кем-то ещё не решился.
Единственное, что мы делали, укладываясь спать — одевали из вещей на себя всё, что имелось. Имелось совсем мало:
— Если что и случится, то, одежонку впотьмах искать будет некогда! А так — в чём выскочим — то и наше! — говорила мать и заставляла закрывать уши подушками, когда звуки рвущихся бомб становились уж очень громкими! Неприличными, нахальными! Подушки на уши — обман, ширма, иллюзия! Вроде бы звук от разорвавшейся фугаски не так близок, фугаска рванула где-то далеко, не волнуйся, до тебя далёко! Авось, в этот раз и не доберутся! Укрывавшие слух подушками граждане были уверены, что подушки были прочней брони и лучшей защитой от осколков! Кто закрывал тогда головы подушками — в них верили больше, чем отступающей Подушка на голове во время налёта была примером полной отдаче Судьбе:
— Что буде — то и будет! Нам не выбирать… — если нас накроет бомба, то пусть это случится не так громко! Пусть хотя бы не слышать последнего воя бомбового стабилизатора!
В самом деле, зачем нужно было прятаться в каких-то позорных земляных норах!? Почему "могучий, сильный и героический советский человек" позорно должен прятаться в норе? Военной мощью советский народ сам был способен загнать кого угодно и в любой угол, а самому прятаться — нет, это не его путь! Прятаться от вражеской авиации — недостойное для советского человека дело, от бомбёжек могли прятаться только:
а) трусы,
б) паникёры,
в) и прочие, не "советские", люди.
Моё "открытие" после первой "обработки с воздуха", возможно, будет ошибочным, но от него не отрекусь "вплоть до костра": все ужасы бомбёжки на открытом пространстве на пятьдесят процентов слабее, чем в укрытиях. Наверно, такое происходит потому, что любая нора в земле — могила. Вот результат только моих арифметических вычислений:
а) ужас от бомбёжек на улице = 50 %
б) он же в подвале: плюс ещё сто!
Итог: сто пятьдесят процентов отборного страха = максимальному зловонию в результате! Зачем подвал нужен!?
О качестве и комфортабельности "нор укрытия" речь не идёт, единственное и ценное свойство "убожеств" было такое: они заглушали звуки разрывов. И только.
Если бы бомбометание было успешным, то хлопоты окружающих "по преданию тел погибших земле" упрощались до минимума: не нужно было копать могил, исчезали заботы о гробах и прочей "бижутерии", коей так много бывает в обрядах похорон мирного времени.
Наиболее ужасными минутами у прятавшихся в норах — это минуты между первым долетевшим звуком перегруженных моторов вражеской авиации, и воем первого бомбового стабилизатора. Они или давали шанс на дальнейшую "борьбу за жизнь", или лишали удовольствия от таковой борьбы. Взрывы бом сидящие в примитивных норах слышали, и в не ограниченном количестве, а вот воя стабилизаторов — нет.
Бомбовый стабилизатор — самое подлое и отвратительное устройство, на какое был способен только "человеческий гений". Убей меня, не возражаю, но убей молчком, не рви душу на части воем бомбового стабилизатора в последний момент жизни! Для чего тебе нужен мой ужас, поганая железка!? Что тебе в моём ужасе? Для чего вгоняешь душу в пятки перед уходом в мир иной!?
Много позже потребители мяса установили, что и животное нужно убивать так, чтобы оно этого не осознало. Если дать скотине понять, что дни её сочтены, то её мясо после забоя будет не совсем хорошим потому, что всё же какая-то дрянь, вредная для человека, успевает от ужаса перед смертью образоваться в плоти животного…
— Лукавый, так это что же получается? Начинка бомбы была гуманнее стабилизатора? Она убивала, но не загоняла душу в пятки? Так?
— Абсолютно верно! Не осознанная, неожиданная смерть — как бы и не совсем смерть, а благо!