— Неправильно написал, так напиши: "вокруг трёхэтажного здания бывшего "пансиона благородных девиц" был прекрасный парк из клёнов и липовых деревьев…"
— Что держала "власть советов" в пансионе — не знаю. Не проявлял интереса ни ранее, ни позже.
Я сидел на прогретой августом земле чужого огорода и ел с куста маленькие красные помидоры, что были посажены законными хозяевами усадьбы. Лакомился без соли. С той поры потреблять помидоры без соли — изощрённая форма издевательства над собственными вкусовыми рецепторами. Но откуда было взяться соли? Сегодня признаюсь в "грехе молодости", а тогда грешил без малейшего смущения. Помидоры — вот они, на кустиках — раз, законных владельцев созревших томатов рядом нет — два, обвинять меня в воровстве некому — три!
…после непродолжительного времени потребления плодов чужого труда, в стену здания без окон, невидимые артиллеристы влепили снаряд — четыре! Красота!
Здание пансиона "благородных девиц" находилось метрах в двухстах от огорода, где я предавался "ублажению плоти".
О метрической системе мер не имел представления, поэтому здание "пансиона благородных девиц" могло стоять и ближе, или вообще находиться где угодно.
И ещё один снаряд влетел в стену пансиона, но дырку в ней не сделал. Слабоват был для "подвига". Встреча инородных тел со стеной здания на уровне второго этажа пансиона заинтересовали: "пробьёт снаряд дыру в стене, или нет"!? — совсем недавно немцы, по предсказанию Губастой, собирались "выбивать городок" зенитками, но предсказание Губастой с немцами не сбылось. И вот она, "компенсация": наблюдаю, как "наши" выбивают!
Что сказать о той стрельбе?
— Били прямой наводкой из орудия малого калибра — начал бес.
— Стало быть, орудие находилось совсем близко, если канониры видели цель и лупили "прямой наводкой"? Так? Для чего было стрелять в стену? Зачем долбили?
— Артиллеристы думали, что в здании сидят враги и ждут, когда в стене сделают дыру, чтобы наступающие ворвались в здание и вступили с ними в рукопашную битву. Надо было во что-то стрелять? И, в конце-то концов: всё ли в войну делалось со смыслом!? — взвился компаньон.
— Но вокруг пансиона были жилые дома "простых советских людей"…
— … успевших за два года оккупации крепко и основательно попортиться чужой моралью! Работавших на оккупантов людей, а стало быть, не имевших права называться "советскими"! — неестественно возмущался бес. Лицемерил. Фальшивил.
— С чего начинается всякое совращение? С речи. А как оккупированные граждане могли развратиться, если не знали языка оккупантов? Уж тебе-то, с твоими образованиями, об знать следует.
Снарядами какого калибра орудие плевалось в стену бывшего пансиона благородных девиц — не знаю, но от работы артиллерии пыли хватало: пылила старая штукатурка, до переворотная, не советская.
Вот он, древний и любимый фирменный кирпич, коему не устану петь гимны: не поддавался "старик" разрушению! Сегодня думаю, что кирпич старинного изготовления каким-то образом не давал осколкам долетать до огорода, где я лакомился чужими помидорами. Осколков было мало, повизгивали они не так часто, как мне хотелось бы их слышать: новизна! И опять повезло: не досталось ни одного из них.
— Скажи друг и напарник, почему тогда я не прятался? Ведь хорошо знал о способностях маленького кусочка металла убивать, или калечить живое? и всё же не прятался? Живой и свежий пример был: смерть женщины в соседнем доме от осколка бомбы. Почему продолжал нахально обирать и жрать чужие помидоры, что висели на низеньких кустиках? Твёрдо уверовал в свою неуязвимость? Или война так надоела, что получить смерть от маленького кусочка металла от родного советского снаряда было счастьем? Выходом из всей этой сумятицы?
— Не сочиняй! Таких понятий и представлений у тебя тогда не было, мал ты был для глубоких переживаний.
— Тогда что? — но бес молчал.
Стал замечать: к концу первой части сочинения поправки и замечания к написанному от него стали короче и реже: "поскучнел и поблек друг! Неужели "выдохся"? — думал, но вслух ничего не говорил. Заметил: мысли вслух почему-то до компаньона доходили быстрее!
Обстрел из единственного советского орудия полностью вывел матушку из душевного равновесия и она, в который раз за последние сутки, "предалась земле"!
О, благословенные моменты жизни, когда у нас отключается мозг, и вы переходите под управление какой-то иной силы! Много сходства между ручным управлением воздушным судном и на "автопилоте", но кто тогда был "командиром", а кто — "автопилотом" — выяснить не мог.
В войну мозг людей отключался и уходил в сторону, когда видел, что не получается спасти тело:
— Мои возможности ограничены. Действуй! — говорил душе и отходил в сторону.
Согласно военной обстановке, что медленно, но верно двигалась с востока, в следующем часу тревожного боевого дня, матери следовало собирать подстилки в узлы и двигаться с семейством в каменоломни на сохранение жизней. Невидимая пушчонка, что методично плевалась снарядами, в расчёт не принималась: её "военный интерес" упирался в восточную стену здания "пансиона благородных девиц" и далее не распространялся.
Причин отправиться в каменоломни хватало, но мать в который раз "предалась земле" и ничего не предпринимала!
Было от чего "умереть без смерти": события сгущались быстрыми темпами — раз, отец отсутствовал третьи сутки — два, единственная и невидимая пушка, хрен знает, какого калибру, долбила в стену бывшего "пансиона благородных девиц" и не собиралась прекращать занятие — три. Сынок жрал помидоры с чужого огорода, не думал прятаться от обстрела и всё шло к тому, что "храбрец" в любой миг мог получит порцию металла в тщедушное тело своё — пять! Если осколок влетит в "жизненно важные места тела" и убьёт "смельчака" сразу, без мучений — нормально, это благо, а если только покалечит!?
Сегодня понял, почему не получил ни единого кусочка металла от родного, "освободительного" советского артиллерийского снаряда: мои размеры, как мишени, для осколков были малы. Трудно было осколкам попасть в меня…
Солнце ещё опустилось на метр к земле, и невидимые артиллеристы прекратили работу. Им, видно, надоело без результата бить по стене пансиона. И в тот же час на улице появилась грузовая машина с усиками спереди, точно такая, какие видел в городском сквере зимой сорок второго года и в капонире, что когда-то отрыли немцы в монастыре.
В кузове стояли русские железнодорожники, и с ними три автоматчика. Кого и от кого охраняли солдаты? Или караулили вчерашних пособников от побегов?
В кузове был отец и улыбающийся во весь рот Крайродной:
— Мать, нас в Германию отправляют! — помню слова отца.
— А мы куда!? Мы — с тобой! — за нами отец и приехал. Вот оно, продолжение гнусной немецкой морали: "нельзя своих работников угонять в неизвестность без семей"!
За считанные минуты было увязано всё, что осталось от пожара в памятную ночь. Всё длилось не более минуты: счастливы в войну были те, кто ничего не имел! Ещё понадобилась минута, чтобы мы оказались в машине и тронулись… так и тянет написать "в неизвестность".
— Слова избитые, много раз упомянуты другими, не стоит повторяться — елейно пропел бес — напиши: "мать обязана была отправиться за мужем согласно древнему закону, гласившему: "женщина всегда следует за мужчиной"!
Единственный вопрос, ответ на который не могу найти: почему мать не потащила прятаться в каменоломни от надвигающееся советской армии? Кто её удерживал? Чего ждала? Всё тот же Ангел-хранитель? Все сроки, когда ещё можно было занять хорошее место в каменоломнях, ею были безнадёжно пропущены? И что могло значить тогда для неё "хорошее место"? Почему не побежала в каменоломни при первом разрыве советского освободительного снаряда на стене здания бывшего "пансиона благородных девиц"? Всё происходило совсем близко, пожалуй, в какой-то сотне метров от временного нашего жилища, и случись маленький недолёт снаряда — и нас бы "накрыли" родные артиллеристы. Много ли нам нужно было?
— Вам бы хватило и одного снаряда. Если освобождавшие воины и не совсем бы вас прикончили, то покалечить могли основательно.
Чего ждала мать, чем руководствовалась, когда начался обстрел? Логика говорит:
— Пора прятать выводок! — какие могли быть рассуждения о работе советской артиллерии у замученной страхом матери троих малолетних детей? Плюс жены немецкого пособника? Если управляться рассудком, то после первого разрыва снаряда на стене здания пансиона благородных девиц, мать должна была сказать:
— Всё, ждать больше нечего! Нет отца нашего! Бежим спасаться сами! — а она продолжала чего-то ждать, отключив "автопилот"?
Если бы потащила спасаться в пещеры, а отец, приехав под охраной немецких автоматчиков числом трое на две дюжины пособников, никого бы не застал? Отпустили бы его немцы в таком случае? Пожалели его, как обладателя и владельца трёх малых детей? Не знаю, но допускаю такое. Чем бы всё кончилось для нас в первые часы после освобождения от врагов?
— Могло случиться и освобождение от жизни — влез с подлым замечанием компаньон — не подлое, не подлое! На одной из улиц за монастырём, девочка, что избежала угона в Рейх, сидела на пороге уцелевшего родного дома. Увидев первого освободителя, заплакала от радости и получила "привет" на слёзы:
— Што, сука, наеблась с немцами, а теперь плачешь!? - "торжество момента освобождения от рабства" было полным! Всё забылось в её жизни, но то, как соотечественник "приветил"- запомнила навсегда. Как забыть самое радостное воспоминание!?
— Да не еблась я с немцами, мала была! — исповедовалась она, когда было за пятьдесят и в отечество пришло время признавать прошлые грехи без последствий — у меня и мыслей о таком тогда не было!
— Как быть с "носителем освобождения", что так "ласково приветил" соотечественницу? Звание "героический представитель освободителей" пойдёт?
— "Приветил" девчонку потому, что и его так "привечали", с детства такие "приветы" слышал. Батюшка на матушке показывал… обучен с малолетства:
— Бабу в строгости держать! — о ином не знал солдатик. Скотство — оно сродни инфекции, или "цепной реакции". Это на выбор, что понятнее. Вы же "свои", вы иными быть не можете! Если кто-то из вас иной, чем все остальные, то вы "белую ворону" не принимаете в стаю:
— Перекрасься! Будь, как все, не старайся выглядеть лучше!
А тот солдатик злой и глупый был. Но писавшие "про войну" таких оправдывали: "он не отошёл от "горячки боя"… Вроде как бы в "беспамятстве" пребывал, а в беспамятстве не то, чтобы сказать гадость соотечественнику, в беспамятстве что угодно позволялось делать: