- Ну да? Ты прямо по объявлению пошел? Посмотреть, в чем дело? Ну да?
По радио объявили посадку, они замолчали, прислушиваясь; это был еще не его рейс.
- А ты надолго туда?
- Туда на недельку не ездят... На два года, а там видно будет.
- А квартира у тебя здесь! - раздумывая, сказала она, сосредоточенно покусывая от напряжения обветренную нижнюю губу.
Снова ожило радио, и Нинка, вздрогнув, подняла голову и уставилась на громкоговоритель, хотя он еще ничего не говорил.
- А вдруг я тебе туда напишу? - небрежно проговорила она.
- Напиши.
- И ты обрадуешься?
Он подумал, соображая, как ответить правду, и кивнул:
- Обрадуюсь.
Вызывали на посадку его рейс. Пассажиры всполошились и потянулись к выходу на летное поле, и вещи уехали куда-то на тележке. И так они дошли до барьера, за который провожающим выходить не разрешалось, и тут он заметил, что Нинка по-детски уцепилась ему за кончики пальцев и, толкаясь среди пассажиров, почему-то волнуется, будто ей самой лететь.
В последнюю минуту они старательно пожали руки, и она сейчас же вцепилась в перекладину барьера, чтоб ее не оттеснили, и во все глаза смотрела, не улыбаясь, точно все еще чего-то не разобрав.
Он неопределенно ей улыбнулся на прощание и пошел к самолету, но тут же услышал окрик дежурной и, обернувшись, увидел Нинку, которая, прорвавшись через барьер, мчалась по полю. Она догнала его и ухватила за рукав:
- Ты что, нарочно? - Зло усмехаясь, она смотрела исподлобья. - Нарочно адрес забыл? Тогда и не надо! Черт с тобой!
- Нет, - сказал он. - Да нет же!.. Да честное слово нет! У меня в голове что-то спуталось сегодня.
- Теперь я и сама у тебя не возьму!
- Ну что ты на меня смотришь и не веришь? Разве я тебе буду врать?
- Мало ты мне сегодня врал?
- Ну, это когда было. Да я и не врал.
- Про мальчика врал.
- Нет. Это-то правда. Был и мальчик, - за много лет он впервые выговорил эти слова.
- Ой! - сказала она тихо. - Ну, давай, пиши скорей, пиши.
Он крупными буквами написал адрес в записной книжке, вырвал страничку и сказал:
- Даже если потеряешь, я тебе все равно сам напишу. Твой дом я знаю, только номера квартиры не знаю. Ни одного номера там не знаю, кроме четырнадцатого.
- Меня весь дом знает. Ну, квартира два. Иди скорей, на тебя все смотрят, ждут!
Он поднялся по лесенке в самолет, нашел свое место, сел и припал к окну.
Нинка опять стояла у барьера, крепко держась за перила, чтоб не оттеснили другие провожающие, смотрела, вглядываясь, но его в окошке она не видела.
Моторы заработали, и самолет медленно двинулся, окошко стало поворачиваться, но Нинку он еще видел. Криво усмехнувшись одним уголком рта, она передернула плечами, глядя на медленно двинувшийся по полю самолет, потом, точно с трудом оторвав руку, вцепившуюся в перила, она в тяжком раздумье подняла и два раза несмело качнула раскрытой ладонью в воздухе, все так же пытливо и напряженно глядя вслед уходящему самолету...
Уже лес, проваливаясь и ложась набок, унесся куда-то назад, окна заволокло белой мутью, и потом поплыло взрыхленное снежное поле облаков под окном. Город остался позади. Город, где у него теперь есть что-то, чего не было раньше. Что? Потрескавшиеся губы в поперечных шершавых рубчиках, с этой недоверчивой улыбкой одним углом рта: "Ну да?.." Какие-то жалкие полосатые брючонки на тоненьких ножках. Кеды, которые вот-вот лопнут на тех местах, где упираются большие пальцы, и почему-то никак нельзя допустить, чтобы они порвались совсем.
Какой-то новый город оставался у него за спиной, в котором впервые за все эти годы что-то изменилось, сдвинулось с места... Кажется, она все-таки подняла руку на прощанье? Кажется, да. Просто невыносимо было бы подумать, что нет!
1967