Шульгин не ожидал - на что он нарывается, этот щелкопер? Забыл
он, что ли, о смертном приговоре Алексееву?) Они были написаны
гораздо прежде последних мятежей (Что же ему остается твердить,
если уж авторство признал? Но как это докажешь?) к помещены в
элегии Андрей Шенье, напечатанной с пропусками в собрании моих
стихотворений. (Значит, как раз этот кусок и был "пропущен"?
Хитер тезка! Но и режет он себя, сам того не понимая: строки,
запрещенные цензурой, распространению не подлежат.)
Они явно относятся к французской революции, коей А.Шенье
погиб жертвою. (Как бы не так! Выходит, стихи эти не за
революцию, а против нее? Хитер!) Он (Гляди-кось, подчеркнул "он",
чтоб не подумали на него, на тезку!) говорит:
Я славил твой небесный гром,
Когда он разметал позорную твердыню.
Взятие Бастилии, воспетое Андреем Шенье. (А ведь это
правдоподобно: мятежники 14 декабря никакой твердыни не
разметали.)
Я слышал братский их обет,
Великодушную присягу
И самовластию бестрепетный ответ
присяга du Jeu de paume, и ответ Мирабо: Allez dire а votre
maоtre etc.
...Тут Шульгин оторвался от бумаги:
- Не скажете ли подробнее - что за присяга? Каков ответ Мирабо?
Пушкин терпеливо, хоть и коротко, объяснил: 20 июня 1789 года, когда депутаты Национального собрания подошли к залу заседаний и увидели королевских гвардейцев, они заняли соседний зал для игры в мяч и дали торжественную клятву не расходиться до тех пор, пока не будет выработана конституция Франции. Об этой клятве писал Шенье в своей оде "Игра в мяч", посвященной художнику Луи Давиду; он воспел героев третьего сословия, которые обнялись,
Клянясь не разойтись, не подаривши нам
Закона твердого и власти справедливой;
И прибавлял народ, на них взиравший там,
К восторженным слезам, к смятенным голосам
Рукоплесканий шум счастливый.
О день! Триумфа день! Святой, бессмертный день!..*
______________
* Перевод Льва Остроумова (см.: А.Шенье. Избранные произведения.
М., Гослитиздат, 1940, с.133).
- Не обращайте меня в свою веру!- прервал Шульгин.- Будет вам декламировать бунтарские стихи. Думаете, если это по-французски, так уж их можно здесь произносить в полный голос?
- Что ж, стихи можно и прервать, генерал. Но вам хотелось услышать ответ Мирабо? Извольте, вот он. Когда церемониймейстер короля потребовал, чтобы депутаты исполнили королевский приказ и разошлись, граф Мирабо от имени третьего сословия сказал ему: "Идите и скажите вашему господину, что мы находимся здесь по воле народа и разойдемся только уступая силе штыков". После этого, генерал, Национальное собрание приняло решение, объявившее депутатов неприкосновенными. И король смирился с этим, уступил. Король был побежден, генерал.
Генерал Шульгин, не глядя на Пушкина, хватил еще стаканчик рома и продолжал читать:
И пламенный трибун, и проч.
Он же, Мирабо.
Уже в бессмертный Пантеон
Святых изгнанников входили славны тени.
Перенесение тел Вольтера и Руссо в Пантеон.
(Это похоже на правду. В самом деле, французские мятежники
перетащили прах своих философов в Париж и там погребли. Иначе эти
строки и понять-то трудно.)
Мы свергнули царей..
в 1793.
Убийцу с палачами
Избрали мы в цари...