(Этим тупицам надо сто раз твердить одно и то же, пока не
вобьешь нечто в их дурацкую башку! Нет, дело в другом: они могли
бы понять, да не хотят, им не приказано понимать, а точнее, им
приказано не понимать. Впрочем, отчасти они ведь и правы...)
Опять повторяю, что стихи, найденные у г. Алексеева, взяты
из элегии Андрей Шенье, не пропущены цензурою и заменены точками
в печатном подлиннике, после стихов
Но лира юного певца
О чем поет? поет она свободу:
Не изменилась до конца.
Приветствую тебя, мое светило е\с.
Замечу, что в сем отрывке поэт говорит:
О взятии Бастилии.
О клятве Jeu de paume.
О перенесении тел славных изгнанников в Пантеон.
О победе революционных идей.
О торжественном провозглашении равенства.
Об уничтожении царей.
(Там даже и не совсем так. Не столько о победе революционных
идей, сколько об их перерождении. Не столько о равенстве, сколько
о том, что оно - "безумный сон". Не столько об уничтожении царей,
сколько о том, что "убийцу с палачами избрали мы в цари". Но, как
бы ни было, пусть они поймут: я писал о великой революции,
которая пусть переродилась, но победила, а не о мятеже,
потерпевшем трагическую неудачу.)
Что же тут общего с несчастным бунтом 14 декабря,
уничтоженным тремя выстрелами картечи и взятием под стражу всех
заговорщиков?
(Мои доводы неотразимы. Кажется, у полиции остается теперь
только две возможности: утверждать, что я из лукавства писал о
французских делах, имея в виду дела русские, или обвинять меня в
том, что я предал распространению отрывок, запрещенный цензурой.
Первое обвинение я опроверг ссылкой на дату, второе меня не
пугает - за такую провинность не казнят. Все же кончить
объяснение надо более энергично, даже - победоносно.)
В заключение объявляю, что после моих последних объяснений
мне уже ничего не остается прибавить в доказательство истины.
10-го класса Александр Пушкин
С.-Петербург.
1827 г. 29 июня.
Пушкин рассчитал правильно - из рук суда были выбиты обвинения, а последнее было не слишком грозным. Еще пять месяцев спустя ему пришлось давать показания - на этот раз по куда более легкому поводу:
На требование суда узнать от меня: "каким образом случилось,
что отрывок из Андрея Шенье, будучи не пропущен цензурою, стал
переходить из рук в руки во всем пространстве (если бы так!
Россия обладает тончайшим слоем грамотных людей, а прочим мысли,
выраженные в моей элегии, не только неинтересны, но даже
непонятны... Да и большинство грамотных далеко, во глубине
сибирских руд...)", отвечаю: стихотворение мое Андрей Шенье было
всем известно вполне гораздо прежде его напечатания, потому что я