Щит праотца, отца Давида,
Избрание - а не обида,
Великий дар - а не беда...
Пускай нее те, на ком печать
Печать звезды шестиугольной,
Научатся душою вольной
На знак неволи отвечать.
Вспоминает Игорь Александрович Кривошеий:
В келье матери Марии установили мощный приемник. По ночам
она слушала и записывала советские сводки, и утром на большой
карте СССР, занимавшей всю стену комнаты для собраний, стоя на
столе, передвигала булавки и красную шерстинку, указывающую на
положение фронтов. Увы, в 1941 году эта шерстинка передвигалась
все больше и больше на восток. Но мать Мария никогда не теряла
веру в победу над фашизмом.
Ни дня без работы, пусть изнурительной и черной, но счастливой, ибо спасающей обреченных и осмысляющей жизнь. В ночь с 15 на 16 июля 1941 года оккупанты согнали парижских евреев на Зимний велодром; среди них было четыре тысячи детей, которых пять дней спустя отправили эшелонами в Освенцим, там всех уничтожили. Из пяти суток трое мать Мария провела на Зимнем велодроме, где люди умирали сотнями: на тринадцать тысяч человек был один водопроводный кран и два врача; мать Мария, падая с ног от жажды и ужаса, утешала страдающих, спасала обреченных. Многое ли было в ее силах? Но четверых маленьких детей удалось вынести в мусорных баках и сохранить им жизнь. Четверых - из четырех тысяч! "Пусть каждый делает все, что может" - это было жизненным правилом матери Марии. Ее любимой притчей была крестьянская легенда о Николае и Касьяне: оба эти святые спустились с небес на землю поглядеть на людскую жизнь. На дорогах непроходимая грязь, и вот попадается им мужик, он просит помочь - вытащить из канавы телегу. Касьян отвечает: "Жаль, но я не могу: скоро мне возвращаться на небо, перед Господом я должен предстать в незапятнанной одежде". Николай же и слова не произнес: он уже стоял в канаве и плечом толкал телегу. Когда Бог узнал, почему одежды одного чисты, а другого покрыты грязью, он изменил календарь: Святому Николаю отдал два дня в году, 9 мая и 6 декабря, а Касьяну - один, да и тот 29 февраля, так что день его бывает лишь раз в четыре года. Мать Мария учила: если можешь - спаси жизнь другому, не щадя себя; и если нужно, то плечом подопри телегу, не боясь запачкаться. Она и запачкаться не боялась, и себя не щадила.
Говорит мать Мария:
...Я знаю, что нет ничего лицемернее, чем отказ от борьбы за
сносное материальное существование обездоленных под предлогом,
что перед вечностью их материальные беды ничего не значат. Я
думаю, что человек может отказываться от любых из своих прав, но
абсолютно не смеет отказываться от прав своего ближнего.
(Статья "Прозрение в войне")
8 февраля 1943 года ее сын Юрий, студент-архитектор, был арестован. Гестаповцы дали понять, что он взят заложником - его не отпустят, пока не придет мать. На другой день монахиню Марию, вернувшуюся с пригородной фермы с мешками продуктов, уже допрашивали в немецкой полиции. Давала фальшивые справки евреям? Скрывала у себя лиц, преследуемых полицией? Прятала русских военнопленных? Слушала по ночам советское радио? Сообщала сводку своим постояльцам? Ее отправили в форт Роменвиль, оттуда в Компьенский лагерь и наконец - в Германию, в Равенсбрюк, где ей предстояло прожить два года. Юру она в последний раз видела в Компьенском лагере, именно он сообщил о ней в дом на улице Лурмель. "Дорогие мои!- писал он,- 27 апреля маму отправили в Германию. Она провела ночь в нашем лагере в Компьене, и я мог ее видеть. Она была очень бодрая и ласковая. Наверное, все мы скоро будем в Германии". Юра в самом деле оказался в Германии: ровно через год после своего ареста, в феврале 1944 года, он умер в лагере Дора. Мать ничего не знала о его судьбе. Она даже не увидела его последнего письма, адресованного в Париж бабушке и отцу.
Последнее письмо Юры Скобцова:
Я абсолютно спокоен, даже немного рад разделить мамину
участь. Обещаю вам с достоинством всё перенести. Все равно рано
или поздно мы все будем вместе. Абсолютно честно говорю, я ничего
больше не боюсь. Главное же мое беспокойство - это вы...
7
"Горе строящему город на крови и созидающему
крепости неправдою!"
Книга пророка Аввакума, 2, 12
"Да будет сердцу легок вечный путь,
Да будет пламенный закат недолог;
Найду и я в пути когда-нибудь
Нездешних солнц слепительный осколок."
Е.Кузьмина-Караваева,
"Руфь", 1916
Уже совсем обессилевшую монахиню Марию перевели в соседний лагерь с игривым названием "молодежный". Здесь ожидала только смерть. Хлеба - один ломтик, шестьдесят граммов, похлебки - одна ложка; надзиратели постепенно отбирали у заключенных все, чем они владели: сперва одеяла, потом пальто, башмаки, чулки, лекарства. Мать Мария выдержала такой режим в течение двух месяцев - и вернулась в Равенсбрюк. Инна Вебстер с ужасом глядела на нее.
Вспоминает Инна Вебстер:
От нее остались только кожа да кости, глаза гноились, от нее
шел этот кошмарный сладкий запах больных дизентерией... В первый
раз я увидела мать придавленной. Со мной она в первый раз была
любовно-ласкова; она, видимо, сама нуждалась в ласке и участии.
Она гладила мое лицо, руки. Она говорила разные ласковые слова.
"Инна, Инна... мы больше не расстанемся с вами. Я выживу. Вы
гранит. Вы меня вытянете". Я внутренне задавала себе вопрос: "Что
мог сделать этот "гранит"?"