Мать ей вслед кричит:
- Рукавички надень, шубку застегни!
А дочка уже за дверью. Убежала в лес.
Идет по сестриным следам, торопится. "Скорее бы, думает, до полянки добраться!"
Лес все гуще, все темней. Сугробы все выше, бурелом стеной стоит.
"Ох, - думает мачехина дочка, - и зачем только я в лес пошла! Лежала бы сейчас дома в теплой постели, а теперь ходи да мерзни! Еще пропадешь тут!"
И только она это подумала, как увидела вдалеке огонек - точно звездочка в ветвях запуталась.
Пошла она на огонек. Шла, шла и вышла на полянку. Посреди полянки большой костер горит, а вокруг костра сидят двенадцать братьев, двенадцать месяцев. Сидят и тихо беседуют.
Подошла мачехина дочка к самому костру, не поклонилась, приветливого слова не сказала, а выбрала место, где пожарче, и стала греться.
Замолчали братья-месяцы. Тихо стало в лесу. И вдруг стукнул Январь-месяц посохом о землю.
- Ты кто такая? - спрашивает. - Откуда взялась?
- Из дому, - отвечает мачехина дочка. - Вы нынче моей сестре целую корзинку подснежников дали. Вот я и пришла по ее следам.
- Сестру твою мы знаем, - говорит Январь-месяц. - А тебя и в глаза не видали. Ты зачем к нам пожаловала?
- За подарками. Пусть Июнь-месяц мне земляники в корзинку насыплет, да покрупней. А Июль-месяц - огурцов свежих и грибов белых, а месяц Август яблок да груш сладких. А Сентябрь-месяц - орехов спелых.
- Погоди, - говорит Январь-месяц. - Не бывать лету перед весной, а весне перед зимой. Далеко еще до Июня-месяца. Я теперь лесу хозяин, тридцать один день здесь царствовать буду.
- Ишь какой сердитый! - говорит мачехина дочка. - Да я не к тебе и пришла - от тебя, кроме снега да инея, ничего не дождешься. Мне летних месяцев надо.
Нахмурился Январь-месяц.
- Ищи лета зимой! - говорит.
Махнул он широким рукавом, и поднялась в лесу метель от земли до неба заволокла и деревья и полянку, на которой братья-месяцы сидели. Не видно стало за снегом и костра, а только слышно было, как свистит где-то огонь, потрескивает, полыхает.
Испугалась мачехина дочка.
- Перестань! - кричит. - Хватит!
Да где там!
Кружит ее метель, глаза ей слепит, дух перехватывает. Свалилась она в сугроб, и замело ее снегом.
А мачеха ждала-ждала свою дочку, в окошко смотрела, за дверь выбегала нет ее, да и только. Закуталась она потеплее и пошла в лес. Да разве найдешь кого-нибудь в чаще в такую метель и темень!
Ходила она, ходила, искала-искала, пока и сама не замерзла.
Так и остались они обе в лесу лета ждать.
А падчерица долго на свете жила, большая выросла, замуж вышла и детей вырастила.
И был у нее, рассказывают, около дома сад - да такой чудесный, какого и свет не видывал. Раньше, чем у всех, расцветали в этом саду цветы, поспевали ягоды, наливались яблоки и груши. В жару было там прохладно, в метель тихо.
- У этой хозяйки все двенадцать месяцев разом гостят! - говорили люди.
Кто знает - может, так оно и было.
ВЕСЕННИЕ ОБЛАКА
На мгновение разорвалась легкая ткань весенних облаков, и солнце, так недавно казавшееся тусклым и небольшим диском, затерянным в небе, вновь загорелось ослепительным светом и во все стороны устремило яркие, острые лучи.
Это было на склоне дня, и золотой свет солнца на тротуаре явился только грустным предчувствием вечера. Мы бродили по людным улицам фабричного загорода, изредка перекидываясь словами, но больше всего отдаваясь, каждый в отдельности, смутным и печальным настроениям городской весны. Иногда нас останавливал сильный порыв ветра, захватывавший наше дыхание, и тогда мы изменяли направление нашего пути, но домой не возвращались.
Медленно качалась подвешенная вывеска, кружились мелкие клочки бумаги. Прохожие тревожно заслонялись от ветра. Но настоящее царство ветров, где они чувствовали себя на полной воле, было весеннее небо с потемневшими облаками, такими огромными, но послушными каждому легкому дыханию ветра. Картина вечереющего неба менялась поминутно. Куда-то исчезали прежние нагромождения облаков, и на смену им являлись новые. Порой открывалась бледная голубизна небес - и на нее стремительно и неуклонно неслись ближние и дальние волокна, пока не закрывали ее.
За каменным забором высились черные стволы деревьев. Выглянуло солнце и они стали еще чернее. Причудливо застыли резко и остро изогнутые ветви.
- Я не люблю весну, - сказала моя приятельница. - Весной бывает тоска и бессонница и я много плачу. А помню, когда-то, когда была девочкой, я любила ее. Я много спала весной - и ночью и днем. Особенно сладко спалось днем. А сны какие бывали!
Ветер утих. Облака плыли, как во сне. Солнце таяло за белым, густым облаком.
- Какие же сны бывали у вас?
- Вот как эти облака. Быстрые, беспорядочные и непрерывные. И такие же тяжелые и бурные, как облака.
ИЗУМРУДНЫЙ ОСТРОВ
Из путевых очерков "По Ирландии"
I
После долгого и безвыездного пребывания в Англии ничто не может так сильно освежить душу, как прогулка по вольной и пуст Ирландии. Я проделал около сотни миль пешком, странствуя по берегам величественного Шаннона, и мне казалось, что я уехал из Лондона давным-давно, лет десять тому назад, и нахожусь на расстоянии многих тысяч миль от Англии.
Я отправился не в протестантский Ольстер, не в Белфаст, куда устремляются ныне десятки и сотни корреспондентов {1}, даже не в Дублин, центр национально-католической Ирландии, где также бьет ключом политическая жизнь, а на юг и на запад страны, в один из глухих углов.
Незадолго пред моей поездкой туда я слышал беседу нескольких англичан, друзей Ирландии.
Один из них пел старую ирландскую песню:
Картофель уродился у нас мелкий и редкий
На холмах, на холмах.
Мы роем его в листопад,