И были фонари надснежные и пробегали какие-то люди черные по снегу.
Ехал Виктор на Васильевский Остров. Ехал с Григорием Иванычем Ставрополевым.
- А это Николаевский мост?
- Николаевский!
- И эти ваши близко?
- Близко.
Когда приехали, сказал Ставрополев:
- Входите!
По лестнице по темной шли. И сказал Виктор:
- Не надо женщин.
А Ставрополев сказал:
- Каких еще женщин! Да что с вами?
Комната двухоконная. Много людей разных. И на подоконниках сидели. Большой самовар медный свистел на квадратном столе. И пиво было. И бутерброды.
- А вот и хозяин, Глеб Константинович.
Взором долгим оглядел Виктор Глеба. Высокий, стройный. Лицо красивое, смелое. Но pince-nez с дымчатыми стеклами дерзость глаз прикрывает. Бородка аккуратно подстрижена. И услышал веселый баритон:
- Добро пожаловать. А мы тут именины справляем. Петербургские дворники любят, чтоб именины.
И знакомил с теми, кого не знал еще Виктор. Звеня ложечками в стаканах, продолжали разговор.
- Товарищ Глеб, а, право, к нам бы вы, прочно бы, надолго...
- Чего тут! Я в Москве. Полюбуюсь на вас еще денька три, и на место. В Москве я, как рыба в воде. А здесь... Не привык я здесь. Да и не кажется мне здесь возможным то, на что я там рассчитываю. Москва - это прелесть. Для нас, то есть. Лучше города и не придумать...
- Ну, старый спор. Ах, уж эти москвичи.
- Да Глеб не про то. Действительно, план города...
- Да, уж хуже питерского не придумаешь. Улицы прямые да широкие... Одни площади чего стоят...
- Что площади! Главная беда - мосты. Три моста разведут, и чуть не все рабочие районы отрежут.
- По льду...
- Да, по льду! Климат этот здешний...
- Зато у нас, товарищи, Казанская площадь как раз на месте. Такой штуки в Москве нет.
- Ну, уж ты, Варевич, скажешь! В этой ловушке немало еще людей захлопнут.
- Ну, однако... Как кафедра...
- А тебе бы только с полчасика покрасоваться...
- Не покрасоваться, а живое слово...
- Нет, товарищи. План города оно, конечно... Но всего предугадать нельзя. А остроумный полководец и недостатки местности в свою пользу обернуть может. Вот, к примеру, старик пишет: невозможна, говорит, уличная революция в современных городах. Асфальт, говорит, и торцы вытеснили булыжную мостовую, как она там по-французски называется, макадам что ли... И потому, говорит, не из чего баррикады строить. Абсурд, ведь! В Париже тогда макадам, а у нас трамваи, конки, рельсы, вывески, мало ли что еще. А старик в одну сторону глядит. Не будет, говорит, баррикад больше. Другую, говорит, форму примет восстание. Ан будут баррикады. Покрепче парижских будут.
- Однако, Глеб, не в Петербурге же?
- А, ведь, старик и про Москву. После его статьи у нас чуть не драка... А! Николай. Здравствуй. Что это у тебя? Ну, конечно, телеграммы с войны...
- Да. Важное. Читайте.
Слушали.
- Коли б не эта война...
- Да, уж теперь ждать глупо.
- И грешно.
- Но каковы японцы! Пятнадцать тысяч в несколько часов. И на верную смерть.
- А по-моему, господа, это и не человечья психология, а тараканья какая-то. Или вот саранча...
- Без идеи саранча, а если идея, то самая наичеловеческая психология.
- Тут коллектив.
- Так-то так. Героизм понимаю. Но одно дело - на опасность идти, местью кипеть и ненавистью и, может быть, понимаете, может быть, погибнуть, а собой волчьи ямы засыпать, чтоб другие прошли... бр...
- Да, их культура...
- Ничего-то мы про нее еще не знаем. Но не скрою. Страшны мне японцы.
- Ну, не ново. Вот в «трех разговорах» страхи эти... Но, мне кажется, дело тут проще...
Николай с Глебом, негромко поговорив, к Виктору подошли. Поверх стекол дымчатых Глеб приветливо и просто в глаза заглянул.
- Нам ночевки нужны. Для него вот, главным образом. Ну, иногда кого-нибудь приведет, если удобно будет. Ваш район нам хорош. Можно?
- Пусть.