- Так, так. Но проклятие. Это проклятие. Радость жизни позвал. И вот он, страх жизни. Зоя? Нет, не Зоя. Ну, что же... увезти тебя, «Страх жизни», выставить и продать меценату. Радость жизни... Радость жизни...
И отходил от картины, где между кровавым солнцем и нагими женщинами, только что сбежавшими со скалы прибрежной, по гребням заалевшим идет белая Надя и пугает. Отходил Виктор и бродил опять, и ногой отталкивал с пути своего книги, около чемоданов раскрытых на полу грудками лежащие. И падали, и открывали страницы свои, переставшие быть тайною.
Почувствовал, что близко где-то Надя. Та, страшная, дважды убитая и мстящая. Быстрыми шагами к двери пошел Виктор. Отпер. Вышел, Думал о той, что давно не приходила. Казалось ему, что с того вечера, когда Зоя последний раз здесь была. И казалось ему, что с той поры, как Дарья Николаевна к нему ходит, не приходила Надя-призрак. Но вот почувствовал близость неясную. А теперь не хотел. К швейцару сошел. Сказал:
- Если кто придет, просите. Слышите? Я дома. Я дома.
- Слушаю. Да вас сейчас спрашивали.
- Кто? Кто?
Взволновался.
- Господин спрашивал молодой. Жаль, говорит, что нет дома. Я, говорит, через час зайду. Я, говорит, в пивной поблизости посижу. Я, говорит, пива не пью и нечего спиртного. А я, говорит, газетки почитаю. И через час зайду. Нужно, говорит, очень. Молодой господин, и шляпа у них вот этак-с.
Швейцар улыбался.
- В какой пивной? У Баумана?
- Так точно. Туда прошли.
- Дай, голубчик, шляпу какую-нибудь на минутку. Впрочем, и так можно. Близко.
- Нет, к чему же-с! Вот эту шапочку возьмите. Можно-с.
В пивной Баумана увидел Виктор брата Яшу. Перед ним на мраморном столике большая в полторы бутылки фаянсовая кружка с оловянной крышкой. Газеты перелистывал Яша и немецкие журналы. На стуле рядом много их лежало; на круглых палках прикрепленная бумага.
- Яша?
- А! Вот хорошо. Вот хорошо. Витя, уйдем скорее отсюда. Или вот что. Выпей ты это пиво. Ты пиво пьешь?
Шептал поспешно, за рукав Виктора держа, притягивая его к стулу.
- Зачем пиво? Не люблю пива. От него сон. Что с тобой? Шепчешься вот. Ты давно в Петербурге?
- Тише, тише, ради Бога. Садись сюда. Я эту кружку спросил, чтоб они подумали, что я пиво люблю. Пиво пьет, значит, следить не будут. А я не могу пить. Ни глотка. Я так расстроен, так расстроен. Выпей, Витя, милый.
- Ну тебя! Не люблю я пива. Я вино пью.
С явным страхом глядел Яша на Виктора, мучительно пряча в воротник пальто шею свою. И оглядывался. Громкий голос брата страшил Яшу. Зашептал Яша поспешно:
- Что ты! Что ты! Так нельзя. Ах, ты ничего не знаешь! Ничего не знаешь. За мной следят. По пятам ходят... Витя, сколько стоит эта кружка? Не знаешь?
- Кружка пива? Ну, четвертак, ну, тридцать. Кельнер, сколько?..
- Молчи! Ради Бога, молчи... Не пиво в кружке... Сама кружка сколько стоит? Старинная она, что ли?
На шепот Яши невольным шепотом отвечал Виктор, склонившись над мрамором стола:
- Да что такое? Кто следит? Почему? А кружка? Кружка дрянь. Немецкая современность. А на что тебе?
Яша локтем, будто нечаянно, столкнул кружку со стола на каменный пол. И сказал:
- Ах! Подбежал слуга.
- Ах, кружка разбилась. А я пива не допил. Вот случай. Ну, да все равно. Потом выпью. Успею. Сколько вам за кружку?
Слуга пошептался с немцем-хозяином. Подошел. Согнулся.
- Четыре рубля. И за пиво сорок.
Расплачиваясь, Яша голосом искусственно веселым говорил громко:
- Так я, Витя, пива-то и не допил. Ну, мы к тебе пойдем. У тебя выпьем. Люблю пива выпить.
А Виктор ворчал.
- Ноги промочил. Скорее же. Иди.
На набережной говорили:
- Зачем кружки бить? Кто следит? Шпики?
- Да.
- Ну?
- Ах, ты не понимаешь. За мной следят... Корнут этот и комендант... То есть опека... Нет, не опека уж теперь, а будто я... Идем скорей к тебе... Будто я отравить их всех хочу.
Поглядел на Яшу Виктор долгим взглядом. Сказал:
- Идем. Там расскажешь. Нет, молчи, молчи. Там. Ты как заяц травленный. На тебя лошади извозчичьи косятся.
- Вот видишь...
- Молчи. Идем.
По лестнице поднимаясь, Яша оглядывался, останавливался, прислушивался, не стукнет ли входная дверь.
- Ну, вот и дома. Болтай теперь.
Пальто сняв, а шляпу на голове забыв, стоял Яша, то на Виктора глядя, то на картину его. А Виктор на оттоманку сел.
-...Следят. О, как они меня измучили. Ну, к чему мне отравлять отца? И, главное, разве я на это способен? Ну, смотри. Разве способен? Опека, да. Я про Корнута говорил. И то слегка. А там крик. Комендант, то есть папаша, в слезы. Сегодня, кричит, Корнута в опеку, а завтра меня. Знаю, кричит, эти штуки. Ну, maman, конечно... А я для Корнутовой же пользы... Обирают его. И совсем он сбесился. На черносотенные организации жертвует.
- Да кто следит? Здесь-то кто следит? Не пойму.