— Ты вещи свои захвати уж сразу. Могут ведь срочно отправить.
— Куда? — спросил Варакин.
— Между нами сказать, мне сообщили, что тебя в Москву отзывают... для пользы советской науки, — с кривой усмешкой добавил Вишенин. — Да, в Москву!
Михаил почувствовал, что кровь приливает к голове и лицо его загорелось.
— Что же ты меня не информировал, что у тебя уже есть научные публикации по вопросу шока? — с упреком добавил главврач. — Говорят, институт создается особый, туда и тебя...
«Значит, все же Бурнин не ошибся!» — подумал Варакин, в тот момент невольно представив себе не институт, а как внезапно явится он домой, к Тане...
— Будешь «воевать» в тепленьком уголке на «восточном фронте» — где-нибудь в Ташкенте или в Алма-Ате, — продолжал Вишенин со внезапно прорвавшейся ехидцей.
Словно в чем-то упрекающий тон Вишенина возмутил Михаила.
— Уж придется быть там, где прикажут, Осип Иваныч! — сухо возразил он.— Я сам никуда не просился!
— Там легковая из штаба тебя уже полтора часа дожидается, так что ты поспешай. А мы тоже вот получили приказ на передислокацию, на новый рубеж.
— Тогда я пока не уеду! — сказал Варакин. — Сначала уж завершим...
— Ну как же! Приказ! Нет, ты поезжай, ничего, мы управимся без тебя. Ночью снимемся с места. Никто еще в госпитале не знает приказа... Ты поезжай!
Эту последнюю фразу Вишенин произнес снова мягко и миролюбиво, но неприятный осадок все же остался в сердце Варакина.
Он наскоро собрал свои вещи и, с какой-то невольно неловкой торопливостью простившись с товарищами по работе, помчался на присланной за ним машине в штаб армии. За рулем оказался уже знакомый шофер Бурнина Полянкин.
Дорога шла лесными проселками. Подпрыгивая на узловатых корнях деревьев и трясясь по кое-как намощенным гатям, по дороге к штабу Варакин с упреком ловил себя на том, что он рад возвращению в Москву, скорой встрече с Таней, рад тому, что оставит фронт...
И, будто требовалось оправдание этой радости, он без нужды стал уговаривать себя, что в институте сможет принести много больше пользы тому же самому делу...
Солнце зашло. В сумерках Михаил дремал под глухой, отдаленный рокот мигающего зарницами фронта, и несколько раз перед ним являлось зеленоглазое, «русалочье» лицо Тани.
Кто-то во влажной тьме леса остановил машину и, присвечивая себе фонариком из-под полы плащ-палатки, проверил его документы. Почему-то осмотрели противогазы у Варакина и у шофера. На груди проверявшего тускло блестел стальной дырчатый ствол и диск автомата. Они проехали еще с полкилометра лесом, и вот Варакин уже разминал затекшие ноги на осклизлой, глинистой почве едва различимой во мраке сельской улицы.
— Сюда, товарищ военврач, по лесенке тут, — подсказал Полянкин, осторожно потянув его за складку плащ-палатки у локтя.
Варакин вошел в помещение штаба. Навстречу ему вскочил Анатолий.
— Вот, Миша, и свершилось! Ура! Я как узнал, так погнал за тобой Полянкина. Хотел тебя повидать, посидеть, да нынче у нас горячо. Не удастся нам посидеть напоследок. Ты пока отправляйся ко мне и ложись, тебя Вася проводит. Если будет минутка, то я забегу, а не будет времени, так пришлю за тобой связного. Тогда захватывай свой мешок, чемоданчик — и в штаб. Аэродром отсюда километров около двадцати, да объезд тут новый, а ехать лесом. Ямы какие-то, корни, точно удавы... Так ты бы покуда поспал...
Варакин с Полянкиным дошел до знакомой избы и прилег. Ему казалось, что он не заснет от волнения. Неужели же завтра он будет в Москве?! Таня в последнем письме сообщила, что театр эвакуируется, но сама она по каким-то обстоятельствам еще задержалась.
«Мне все кажется, что уеду куда-нибудь на восток, а тут ты нагрянешь в командировку. Многие ведь приезжают», — писала Таня.
По сообщению радиосводок было известно, что фашисты почти каждую ночь бомбили или пытались бомбить Москву. У Варакина каждый раз при этом известии больно сжимало сердце: «И что она медлит?! Что она медлит с эвакуацией?!»
Но теперь он был рад, что Таня еще задержалась.
Он крепко заснул, и спалось ему без всяких снов до того момента, пока его разбудил Полянкин.
— Товарищ военврач, вставайте! Ехать пора. Товарищ майор приказал вам скорее в штаб — и немедленно на аэродром!
В голосе Полянкина Михаилу послышалась какая-то тревога. Но кто же его знает, может, его опять разбудили в машине...
Наскоро подхватив вещмешок и чемодан, Варакин вышел. В доме, возле которого остановилась машина, какой-то сухой, деловитый майор торопливо выдал ему документ, разрешавший полет.
— Счастливый вы человек, товарищ военврач! — сказал он, — Желаю вам долететь без задержек. Вам надо спешить,— добавил он.
— А где же майор Бурнин? Я хотел бы проститься.
— Не ждите, не ждите, Анатолий Корнилыч не скоро освободится, — сказал майор. — Впрочем, постойте. — Майор вызвал кого-то по телефону.— Двенадцатый здесь? — спросил он. — На минутку к трубке... Корнилыч! — сказал он спустя секунду. — Тут доктор бумагу свою у меня получил, хотел бы с тобой проститься... К телефону?.. Даю.
Кивком головы майор подозвал Варакина и вручил ему трубку.
— Миша, слышишь меня? Я выйти к тебе не сумею, — сказал Бурнин. — Поезжай, а то опоздаешь... По дороге противогаз держи наготове, — почему-то добавил он. — Счастливо! Татьяне Ильиничне лучшие пожелания!
И хотя Варакин, разумеется, понимал, что для прощания с Бурниным и для последнего рукопожатия ему останется две-три минуты во мглистом сумраке ночи, невозможность обменяться этим минутным рукопожатием и обнять Анатолия, с которым, может быть, никогда уже не увидится, в этот миг вдруг ощутилась Варакиным как непоправимая, тягостная потеря.
— Анатолий! Да неужели же на минуту не можешь?! — почти по-детски, с жалобой произнес Варакин.
— Да что ты, Миша! Если бы мог, неужели ты думаешь...— Бурнин не закончил фразу. — Ну, прощай, торопись!
— До свидания... Спасибо... Может быть, будешь в Москве...— растерянно пробормотал Михаил.
Трубка щелкнула и больше не ответила. Только откуда-то издали раздался по проводу тонкий зовущий девический голосок:
— Я «Ромашка»!.. Алло, алло! «Василек»! Я «Ромашка»... «Василек»! «Василек»! Я «Ромашка»...
— Анатолий!.. — крикнул Варакин.
Подождал еще три-четыре секунды, еще раз услышал, как «Ромашка» настойчиво в темных осенних просторах ищет по проводам «Василька», положил трубку в ящик и крепко пожал на прощание руку штабного майора.
— Едем? — спросил от руля Полянкин. — А товарищ майор не придут проводить?
— Занят, не может. Велел нам спешить.
— Так точно, спешить. Путь не далекий, да очень уж плох!..
Фронт за эти часы «разыгрался». Вдалеке рычал непрерывный грохот, и, как сплошные молнии, на горизонте мерцали яростные разрывы.
— Нынче даю-ут! — проворчал водитель и стронул машину по невидимым колеям утонувшей в ночи дороги.
Возвратясь к себе в штаб, Бурнин доложил о сообщении рекогносцировочной группы. Оказалось, что Острогорову известно даже кое-что большее и потому в район запасного рубежа уже выдвинут для прочесывания местности истребительный батальон.