Иван подал кисет.
— Закуривай, я хоть портянки переверну... Ноги песни поют!
— И я тоже, пожалуй, прежде переобуюсь.
Методично и положительно, делая важное солдатское дело, оба заново завернули портянки, предварительно протерев уголком между влажными пальцами, и, лишь натянув сапоги, оба с наслаждением закурили...
— Вот видишь, ты и ошибся, товарищ старший сержант, фашисты-то не сюда полетели, — сказал старик.
— Все равно, отец, пора уже переобуться и закурить,— отозвался Иван. — Кто его знает, сколько еще впереди дороги...
Тот не ответил.
Оба полулежали под красным кустом бересклета, на желтой траве, пуская дымок и опершись на один локоть. Слегка пригревало солнце. Иван освободил голову от каски, позволяя ветру шевелить свои мягкие волосы над высоким лбом.
— Хочешь хлеба? — спросил он, вспомнив, что сунул за пазуху остаток того, что дал ему повар за завтраком.
Он разломил кусок пополам и поделился с бойцом.
Тощий и смуглый, со впалыми щеками, седой красноармеец взял хлеб и задумчиво ел, глядя куда-то мимо Ивана, медленно двигая щетинистой челюстью.
— А где же твоя винтовка, отец? — спросил вдруг Иван. — Как тебя звать-то?
— Логин, — мрачно сказал боец.
— Эх, Логин ты, Логин! Как же так ты винтовку свою потерял?!
— Виноват, товарищ старший сержант! — серьезно признал Логин.
— А еще старик! — укоряюще продолжал Иван. — Небось и в гражданскую воевал, и в первую мировую? Верно ведь?
— Воевал, — ответил тот нехотя.
— Как же ты так растерялся, а? Эх, Логин ты, Логин! — пристыдил Иван. Он отдохнул, закусил, покурил, и молодая бодрость тянула его к подтруниванию и шутке.
Но вдруг он умолк. С неба навис рев моторов.
— Опять налетели, гады! — воскликнул Иван. — Эх, сколько накрошат народу — беда! Ведь целая армия по дороге течет... Вот несчастье, батя!
Штурмовики бесчинствовали над дорогой, наводя там тревогу и панику, расстреливая людей и машины! Пули свистнули и над опушкой.
— Давай-ка, отец, лощинкой пройдем, — предложил Иван. — Кустами-то безопаснее...
Они спустились по тропке и теперь шли вдвоем, как охотники по лесу, незаметно уйдя под глубокую кручу, заросшую древними стволами, кустарником и проволглую вековой студеной влагой ключей.
Наверху по краю лощины, должно быть по пешеходной тропке, проезжали мотоциклисты.
— Немцы! — шепнул Логин.
Иван побледнел от волнения, вскинул было винтовку, но старик предостерегающе положил ладонь на ее ствол.
— У них пулеметы на мотоциклах! — хрипло сказал он.
Они затаились в кустах, осторожно выглядывая, пока весь отряд в десяток машин прокатил над ними.
— А, скажем, они бы сами заметили нас да стали стреливать? — снова начал повеселевший Иван. — Я бы перестрелку. А ты что? Руки поднял бы?
— Я бы тоже вел перестрелку. «ТТ» при мне, — пояснил Логин.
— Пистолет? Откуда же он у тебя?
— Командира убили — я взял. Не пропадать ему, верно?
— Верно-то верно, а не по званию он тебе, — сказал Иван. — И не к лицу. Какой из тебя командир? Шинель не по росту, как все равно украл, каска сидит на тебе как котел...
— И что ты меня донимаешь, старший! — раздраженно сказал Логин.
— Командир отделения тебя не так еще донимал бы! Да ты, отец, не обижайся. Я вижу, что ты человек хороший... Вот выйдем к своим...
Иван не закончил фразы.
Молодой рыжеголовый боец-богатырь, без каски и без пилотки, со светлыми голубыми глазами, будто вырос из-под куста.
— Видали, ребята, фашисты-то поверху покатили? — сказал он шепотом, словно мотоциклисты могли и сейчас еще услыхать его.
— И ты видал? — вопросом же отозвался Иван.
— Ездят, сукины дети! — продолжал боец. — Нехорошо одному-то их встретить! Ты, старший сержант, дозволь уж мне с вами. А то вы бойцов растеряли...
— А ты командиров своих растерял? — спросил Иван.
— А я командиров, — просто согласился красноармеец.
— Как же ты командиров-то растерял? — усмехнулся угрюмый старик.
— А так же! — живо пояснил рыжий. — Как танки пошли — кто куды! Лежу в окопе один. А он смурыжит поверху, землей-то всего засыпал, чуть что не по горбу меня трет, а достать меня все же не смог. И дальше пошел, даже не глянул... Ведь бывает, братцы, лягушку задавишь нечайно в траве — и то поглядишь, пожалеешь: мол, эк тебя черт подвернул, пучеглазую, под сапог! А он дальше пошел без оглядки... Эх, думаю, мне бы бутылку сейчас!.. Дак что бы вы, братцы, думали? Гляжу — вот рытый след от гусеницы остался, а вот две бутылки целехонькие рядом...
— Кинул? — спросил Иван, уже в полной уверенности, что этот малый не мог сплоховать.
— Еще бы! Он соседний окоп навалился смурыжить да боком, сволочь, и топчет и топчет людей. Стоны, крик... Так мне сердце рвануло... Схватил я бутылку, вбежки к нему выбежал, да как дам, да как дам одну за другой об него...
— А дальше? — спросил Иван. Он даже остановился от радостного волнения за товарища.
— Чего же дальше! Обомлел я и сам, как огнем-то его обдало, да назад в окоп! Вот страху-то где набрался! Как заяц трясусь, думаю — тут уж теперь мне и крышка. А он ничего, не лезет. Помаленьку я выглянул. Смотрю — он далеко уже бежит. Бежит и горит, бежит и горит... Так с огнем и убег...
— Он же сгорел! — убежденно воскликнул Иван.