— Там, — махнул комиссар Уманис в сторону наступавших.
— Люди отлично идут, зачем гнать вперед коммунистов! Привыкли — вперед да вперед. В два дня перебьешь всех своих коммунистов! — остановил Балашов.
Подбодренные свежим кличем «ура», который раздался с исходных позиций, наступающие бойцы еще решительнее ринулись на преодоление последних метров открытой местности. Вот-вот они ворвутся в улицу, в городские строения, в дома и развалины, которые станут служить им опорой...
— А теперь, товарищ командующий, пора, я считаю, и тот батальон, резервный, — сказал Чебрецов.
— Пора, — коротко принял этот совет генерал.
И с левого фланга Царевича поднялся в наступление еще батальон; молча, без криков «ура», без выстрелов, под прикрытием плотного огня минометов, он быстро одолевал темное поле, то исчезая в окопах, лежавших у него на пути перед городом, то вновь появляясь бесформенной темной массой в мутном тумане облачной ночи... И вдруг вся южная окраина города ослепительно сверкнула огнями — не только взлетели ракеты, но яростно, нагло брызнули в темное поле прожекторы. В первый миг никто даже не понял, что это такое, пока не разглядели, что прожекторы катятся, приближаются, пока сквозь стрельбу не услыхали железный лязг, грохот... Танки лезли из города, из-за холмов, из-за железнодорожного полотна и мчались, давя и топча бойцов, расстреливая из пулеметов, губя все живое. Кто мог этого ждать! Лезут! Вот их уже десятки!
«Как они гибли! Как они гибли!» — словно заново услыхал Балашов слова Острогорова. «Да, вот так же и было! — с отчаянием подумал он. — А я его презирал, ненавидел за бесполезную гибель бойцов. Да что же я сам-то наделал!.. Что я наделал!..»
— Чебрецов! Ты понимаешь, что это значит?! — спросил Балашов, и голос его сорвался до шепота.
— Да... обошли нас... — мрачно признал Чебрецов.
— Обошли?! — злобно выкрикнул Балашов.
Он сжал кулаки, он едва сдержался. Ему захотелось ударить командира дивизии, повалить его и топтать ногами...
— Что же делала ваша разведка? — процедил он сквозь зубы.
В свете танковых фар было видно, как растерянно метались ослепленные и ошарашенные внезапностью красноармейцы, как целые группы, десятки бойцов, побежали назад и падали под пулеметами.
Балашов представил себе со внезапной ясностью сына Ивана среди этих вот, у него на глазах погибавших людей...
— Фары! Расстреливать фары! Отдай приказ бить по фарам! — кричал в телефон кому-то Бурнин.
— Разрешите, товарищ командующий, мне лично туда, в боевые порядки? — обратился Уманис.
— Иди, комиссар, — отпустил Балашов, — Панику предотврати. Спасай бойцов. Удержи хоть порядок...
Уманис вскинул руку под козырек и выскочил из склепа.
— Осторожно, Вилис! — крикнул ему Царевич.
— Скажи своей бабушке, — из ночного мрака по-мальчишески, на ходу, огрызнулся Уманис, — Лихачев! — окликнул он своего автоматчика и исчез.
Никто не готовился к такой нелепой внезапности. И все на КП понимали, что у атакующих нет в руках противотанковых средств, что им просто нечем сражаться против этих внезапно возникших глазастых чудовищ. Танковая атака врага могла докатиться даже сюда, на НП полка, мог произойти разгром фланга дивизии, с минуты на минуту могла зародиться паника, бегство...
— Уезжайте, товарищ командующий! — с мольбою в голосе произнес Чебрецов, почти физически ощутив надвинувшуюся катастрофу.
— Артиллерию выкатить всю на прямую наводку! — не слыша его, приказал Балашов.
— Я «Кама», Бурнин. «Воздух», слушай: зенитные орудия выдвинуть против танков на прямую наводку, приказ командарма... Бородин, Бородин! Я «Кама», полковые орудия выкатить на прямую по танкам, — приказывал по телефону Бурнин.
— Спасибо, Бурнин! — сказал Балашов.
— Истребители танков, за мной! Вперед, коммунисты! — долетел до КП призывающий голос Уманиса откуда-то с поля. А там все кишело смертью.
— Нагнитесь! Нагнитесь! — крикнул Бурнин и с силою навалился на плечи Балашова, который высунул голову над окопом, словно там, в этом реве и хаосе, он мог разглядеть, что творится. А творилось действительно нечто страшное.
Вдруг в громе, в грохоте над бушующим боем вспыхнул белый костер — загорелся танк. В ту же минуту — второй! Еще не прошло минуты — третий.
— Жгут их, жгут! — не удержался, воскликнул Царевич.
Вот их стало уже четыре, превращенных в факелы... Но что это значило? Ничего! Танки лишь погасили фары, а скрежещущий лязг металла и рев их моторов доносился даже сквозь взрывы и выстрелы. Это не означало, что они отступают. Конечно, они группируются к новой атаке...
— Пока они в куче, дать залп «катюш»! Живо! Залп! — приказал Балашов.
— «Ураган»! «Ураган»! Я «Кама». По квадрату сто тридцать три, сектор «Б», полный залп! — скомандовал Бурнин.
Почти в ту же минуту, не давая времени танкам уйти за холмы и дома, вспыхнули в небе стрелы реактивных снарядов, громом, пламенем рушась на скопище танков. Там все запылало, заполнилось взрывами, охвачено было багровым огнем.
Вот теперь бы, следом за этой огненной бурей, снова подняться в атаку... Но уже было некем атаковать — полк Царевича уползал искалеченным и помятым, из последних сил отстреливаясь, отходил в темноту исходных позиций, унося десятки убитых и сотни раненых, а в числе убитых и комиссара полка Вилиса Уманиса...
— Утром, конечно, вас будут атаковать. Надо сейчас же подбросить сюда пополнение, — сказал Балашов. — А может быть, смену полка? — спросил он совета.
— Нет, смену нельзя, — возразил Чебрецов. — Нам тут все равно наступать. Эти бойцы теперь местность узнали. Пополнение надо и артиллерию. Противотанковых тоже...
Разговор шел уже деловой и бодрый, но сердце тяжко щемило у каждого. То, что Вязьма была занята не только воздушным десантом, что фашисты их уже обошли, меняло всю обстановку. Об отводе войск говорить уже было нельзя. Речь могла идти о прорыве, и надо было продумывать заново все...
— Танковая атака на правой фланге, — сообщили на КП из штаба дивизии.
— Ну, там им артиллеристы дадут! Теперь-то они опоздали! — удовлетворенно сказал Чебрецов. — Однако придется мне все же подвинуться к ним поближе. Разрешите ехать?
Балашов и сам должен был возвращаться в штаб армии.
— Мне прикажете с вами? — спросил Бурнин. Командующий дружески положил ему на плечо руку.
— Острогоров погиб,— ответил он.— Вас, товарищ майор, назначаю начоперодом армии. А в данном случае думаю, что дивизии Чебрецова выдался самый тяжелый участок боя. Договоритесь сами с полковником Гурьем Сергеичем и сами смотрите, когда вам важнее быть здесь... В город надо разведку немедля выслать, — приказал Балашов на прощание.— И вообще — разведку и всюду разведку!..
Итак, Вязьма, которую Балашов собирался превратить в опорный рубеж против гитлеровцев на центральной дороге к Москве, в один день превратилась в фашистскую крепость. Руками советских людей в последние месяцы этот город был защищен на подступах с запада дотами, дзотами, блиндажами, рядами стрелковых окопов, надолбами, эскарпами, минными и проволочными заграждениями, бессчетными пулеметными гнездами. И вот злая ирония событий заставляла теперь советских бойцов именно с защищенного запада брать укрепленный ими самими город...
Неужели же всю эту сеть обороны за день и вечер фашисты успели занять живой силой?! Может ли быть такое?!
Ополченские части, правые соседи дивизии Зубова, которые одновременно с Чебрецовым рвались к городу в его северной части, сообщили, что тоже понесли большие потери, хотя против них и не было танков.
И все-таки советских бойцов, пока еще здесь, на этом плацдарме, было больше, чем гитлеровских солдат. И хотя советская техника была в беспорядке, ее тоже хватало. Около трехсот или несколько более квадратных километров теперь и с востока замкнутого пространства оборонялись какими-нибудь пятьюдесятью тысячами бойцов, а в тылах обороны кишело бесформенное скопище в десятки тысяч бойцов и командиров всех возможных родов оружия, всех видов армейской службы. Сотни неорганизованных таборов расположились по берегам ручьев, речек, в лощинах, оврагах, кустах, перелесках, по деревням.
Главной своей задачей в сложившейся обстановке Балашов считал — надежно прикрыться с запада частью своих дивизий, воссоздать боеспособность армейской массы, мечущейся между обороною на Днепре и Вязьмой, а дивизиями Зубова, Чебрецова, Волынского и частями ополчения попытаться пробить путь к востоку, перерезая южнее Вязьмы коммуникации гитлеровцев, пока у них не скопились большие силы.
Однако же, чтобы привести в порядок окруженные части, собрать людей и организовать бой на прорыв, требовалось не менее суток. И эти сутки надо было стоять в непрерывных активных боях, отбивая танковые и пехотные атаки со всех сторон.