— Уже осмотрели? Тогда доложите.
— В череп, в правую теменную кость. Осколок размером ноль пять на один сантиметр сидит на виду, — докладывал молодой врач. — По-видимому, непосредственной опасности для жизни ранение не представляет, однако раненый без сознания. Мы, после совета с товарищами, приняли решение на извлечение осколка и транспортировку раненого в блиндаж. Там все-таки тише, — пояснил он.
— С извлечением осколка согласен. Приступим. Халат! Руки! — привычно сказал Михаил санитарке и охнул от боли, торопливо скидывая шинель.
— Пульс? Дыхание? Сердце? — кивнул он одному из троих врачей.
Тот с часами и фонендоскопом наклонился к лежавшему на столе полковнику.
— Товарищ военврач, разрешите мне осмотреть вашу рану, — обратился к нему второй врач.
— После, после, товарищ! Как вас зовут?
— Борис, — смущенно ответил тот, должно быть сомневаясь, что лучше назвать — фамилию или имя.
— После, Борис. У нас на столе тяжелый случай. Его будем в первую очередь.
Он принял от санитарки халат и, прежде чем готовить к операции руки, сам подошел еще раз проверить сердце Чебрецова.
— Отличный насос! — похвалил он. — Маску!
Только по окончании операции Чебрецова он почувствовал снова боль в собственной ране и опустился на стоявшую рядом табуретку.
— Разрешите все-таки, Михаил Степанович, осмотреть вашу рану, — попросил его румяный, молоденький, с девичьим лицом врач Женя Славинский.
Варакин совсем было согласился, когда принесли бойца с раздробленными ногами.
Через час он разрешил эвакуировать Чебрецова в госпитальный блиндаж.
— Борис, вы отправитесь сопровождать. Если наркоз перестанет действовать, примите тотчас же меры против шока. Если часа через три он еще не очнется, все равно ту же инъекцию в половинной дозе, — распорядился Варакин.
И так до самого вечера Михаил не смог отойти от операционного стола.
Палатки санбата были полны ранеными. Санитары из блиндажей не могли подойти за ними до полного наступления темноты, потому что участок леса на пути к блиндажу оказался под пулями.
Слышно было, как вблизи палаток санбата раздавалась команда строиться, — повели легкораненых в пополнение на передний край. Значит, там было очень тяжело.
Орудийный гул с темнотой усилился, слившись в сплошные раскаты, треск пулеметов приблизился. Несколько раз разрывы мин и снарядов рушились где-то почти рядом с санбатом. В крайней палатке осколки мины прорвали брезент в трех-четырех местах.
Прибывающие говорили, что далеко на востоке разгорается битва — там все небо мигает вспышками артиллерийских разрывов. Может быть, началось встречное наступление Красной Армии. Может быть, им нужно здесь продержаться еще только сутки, полсуток — и Красная Армия подоспеет на помощь!..
Вдруг в операционной появился Борис.
— Принес обратно полковника, — сказал он. — По дороге туда одного носильщика наповал, а полковника заново ранило на носилках осколком. Я там обследовал, да обратно дороги не было дотемна. В брюшную полость входное, справа на два пальца ниже печени — область поперечной кишки. Повыше бедра осколок, — должно быть, застрял в суставе. Задет ли кишечник и каково повреждение сустава, понять пока трудно... А я думаю, все-таки, может, кишечник... Я бы рискнул полостную, — добавил несмело Борис.
— Не повезло вам, Гурий Сергеич! А что же делать, Борис, как же тут без операции? — устало сказал Варакин.— Давай на стол.
Кто-то доложил, что пришли санитары с носилками из блиндажей.
— Женя, займись эвакуацией, — приказал Варакин. Крючков и Борис Головин остались при нем ассистентами. Чебрецов снова уже лежал на столе. Все черты его заострились.
— Да, резко осунулся! Пожалуй, Борис действительно прав, — задумчиво произнес Варакин. — Маску!
Фронт ревел рядом, но погруженный в работу Варакин почти не слышал его звуков. В его руках была жизнь человека, сраженного при защите родины. От его искусства и знаний зависело сейчас удержать эту жизнь в теле воина. Оказалось, осколок порвал в трех местах кишечник, прежде чем врезался в кость тазобедренного сустава. Операция была кропотливой.
Женя Славинский вошел в палатку после отправки транспорта раненых.
— Разгрузился, — сказал он. — А новых прибыло сорок... И еще прибывают... Слышите, что там творится?!
— Займитесь прибывшими. Не мешайте, — сделал резкое замечание Варакин, как будто грохот разрывов, выстрелы, дикий рев всего переднего края его не касались.
— Приказано срочно менять дислокацию, — заикнулся Женя.
— Менять дислокацию? — переспросил Варакин. Он поднял глаза и опять отвернулся, словно забыл о переданном приказе.
Славинский выскочил.
— Сулему! Салфетки! — требовал Варакин. — Зашивать не будем, заложим тампоны...
Пулеметы рычали нетерпеливо, грызлись где-то тут рядом. Казалось, в двух сотнях шагов раздалось «ура» атакующей пехоты, разрывы гранат...
— Приказ немедленно отходить! — крикнул Славинский, опять появившись в шинели.
— Вы понимаете, что говорите?! — в бешенстве закричал Михаил.
— Я говорю — приказ! — настаивал Женя.
— А я говорю — операция! Вон отсюда!
Варакин работал, закусив губы, молча, методично, сосредоточившись весь на деле.
За брезентом палатки раздались выстрелы из винтовок и пистолетов. Крики... Удары гранат, еще и еще...
Варакин заметил смятение своих ассистентов. Руки у них дрожали.
— Спокойнее! Вы на работе, товарищи, — строго сказал Варакин.
— Hande hoch! — ворвался в палатку пронзительный возглас за спиной Михаила.
Оба его ассистента подняли руки. Но Варакин закладывал в это время в брюшину тампоны и был весь погружен в работу.
Немец, ворвавшийся в операционную, обежал вокруг стола и направил автомат на Варакина.
— Hande hoch! — снова скомандовал он.
— Ich habe keine Zeit fur «Hande hoch». Ich rette ein Menschenleben. Ich bin Arzt1, — ответил Варакин, продолжая дело.