— Ну как сказать... сам понимаешь: барахольная часть и насчет жратвы, — одним словом, трале-вале по хозяйству, часы, сапоги...
— Да что ты возьмешь с «доходяг»?! Их уже раньше ограбили немцы! А потом — они будут проходить дезинфекцию, баню, там еще оберут, черта лысого нам оставят!
— Это верно, что баню! — снисходительно усмехнулся Шиков. — Да, вообще, ты мне подчиняешься! — вдруг взъелся он. — Сколько у вас полицаев?
— У нас санитары, а полицаи зачем?
— В чужой монастырь со своим уставом не лезь! Я тебе дам десять полицаев для соблюдения порядка, а санитары твои за больными ухаживать будут.
— Карантин у нас будет закрытый — на то карантин. Никаких полицаев нельзя допустить, — возразил Балашов. — Штабарцт за такое сожрет!
— Да что тебе жалко-то?! Пусть они у тебя в подчинении будут. Тебе же лестно! — настаивал Шиков.
Туберкулезное отделение лазарета к этому времени уже вышло из подчинения Шикова. Сапожные и портновские мастерские все громче ворчали, что полиция их обжирает. Немцу-цалмейстеру, который над ними начальствовал, мастеровые уже не раз говорили, что они лучше будут держать порядок без полицаев, и тот одобрял. С уменьшением полиции все призрачнее становилась власть Шикова. Вот почему ему так хотелось еще хоть где-нибудь сохранить полицейских...
— Ну, да ты приходи ко мне вечерком в барак, потолкуем, — пригласил Балашова Шиков.
Посоветовавшись с Трудниковым, Иван в тот же вечер пошел в гости к «старшему русскому коменданту».
— Орел, здорово! — шумно приветствовал его Шиков.— Никола, вот комендант карантина, — сказал он коменданту бани, с которым жил вместе.
— Старший фельдшер, — поправил его Балашов.
— Все равно комендант. А как звать — вот не знаю.
— Балашов.
— Ну пускай Балашов. Художник — во! — показал Шиков оттопыренный палец. — Айн, цвай, драй! — и портретик! Да здорово как похоже!
— Из туберкулезного? — спросил банщик.
— Ага, — им обоим в тон отозвался Иван.
— Значит, ты там малевал портретики «дорогих вождей»? — продолжал комендант бани.
— Каких вождей? — насторожился Иван, не ожидавший, что форлагерской банде известно что-либо о политической жизни туберкулезного лазарета.
— «Наших», еврейских, конечно, — Ленина-Сталина,— к Первому маю…
— Где же я их возьму? Мне надо с натуры или с портрета. А Ленина, Сталина где же мне карточки взять? — возразил Балашов.
— А слыхать, у вас все-таки кто-то малюет, — угрюмо сказал банщик.
— Не знаю, не слышал.
— Стало, глух. У нас и то слышно! А кто там у вас продал немцам полицию и поваров?
— Кто «продал»?! Их сам штабарцт назначил! — возразил Балашов.
— Трепись! Все равно узнаю! В баню мыться придут — под душем сварю. Бронислав мне друг, — угрожающе сказал банщик.
Шиков засмеялся.
— Ему Бронислав тоже был другом, — кивнул он на Балашова.— Знаешь, какие часы у него отхватил!
— Отхвати-ил! — передразнил банщик. — А что Бронислав хватал?! Он объедки жрал. Подлизывал то, что мы прозевали! — огрызнулся банщик. — Не тебе бы завидовать! — укорил он Митьку.
— А я никогда не завидовал! Мне все и так приносят,— похвалился Шиков, перед круглым настенным зеркальцем щеткой разглаживая пробор в своих темных нафиксатуаренных волосах. — Ну, в очко, что ль, сшибемся, орлы? — обратился Шиков к Балашову и банщику, желая переменить тему.
— От безделья работа! — согласился банщик лениво и равнодушно.
— Пацан! Где колода? — оглушительно гаркнул Шиков.
За дощатой переборкой, на общей половине барака, где жили полиция, банщики и писарская команда форлагеря, послышались робкие голоса, возня.
— Колоду! Пацан! — еще грознее и повелительнее выкрикнул Шиков.
В отгороженное для жилья комендантов помещение стремглав ворвался восемнадцатилетний мелкорослый парнишка с карточной колодой в руках, с вылупленными в страхе глазами.
— Ей-богу, ребята просили дать, только пока вы придете, да вот заигрались! — плаксиво забормотал он.
— В другой раз без спросу дашь — башку оторву,— мирно сказал Шиков. — И знаешь, куда я ее тебе вколочу?
— Знаю, — робко шепнул «пацан».
— Сигареток подай и кофе свари, — приказал ему Шиков.
«Пацан», исполнявший роль денщика при особе Шикова, достал из-под кровати подобие сундучка,отпер, вынул пачку немецких сигарет, положил перед Шиковым.
— Можно одну? — спросил он.
— Бери, — небрежно разрешил комендант, привычно сдавая карты.
— Я не играю, — остановил Балашов. — Я пока вас нарисую.
— Не играешь — напрасно. А нарисуешь — давай,— милостиво согласился комендант.
У обоих партнеров были новенькие, словно только из банка, советские кредитки.
— Что лупишься? Денег не видел? — спросил комендант бани. — У меня их был полный портфель. А теперь осталось всего рублей восемьсот. Вон у Митьки с три тысячи будет... Чисто играет, каналья!
— Откуда же денег-то столько? — спросил Балашов.
— Мамка дала на дорогу — купить леденцов! — издевательски отозвался банщик.
Балашову припомнился переодетый в штатское лейтенант, которого допрашивал в лесу, в окружении, Баграмов, а потом застрелил политрук. Этот банщик, конечно, готовился в плен с таким же портфелем... «Жаль, что и этот вовремя не попал кому надо на мушку нагана!» — подумал Иван.