— Ого, ты какой! — воскликнул Иван.
— Жилистый! — подмигнул на Батыгина Васька.
— Маскировочка! — усмехнулся и сам Батыгин. Диагноз, однако, стоял у обоих «открытый туберкулез».
— Мы бы сейчас с дороги задали тягу — случай был. Да врачей подводить неудобно — они нам на честное слово приписали туберкулез, — сказал Васька.
— Однако мы тут у вас долго не заживемся. Наметили кое-что посерьезней. Может, нам и тебя сговорить удастся на этот раз! — добавил Никита.
Они не долго пробыли в карантине, Иван ухитрился их перебросить скорее в ТБЦ, но его они растревожили. Несмотря на свой страшный вид после карцера и побоев, Никита все время горел и умел зажигать людей.
Пойманные в побеге Никита и Васька были направлены сначала не в ТБЦ, а в лагерь с тяжелым режимом — на шпальный завод «Винтерберг».
На тяжелой работе, при голодном пайке, не редко случалось, что кого-нибудь искалечит упавшее дерево, кто-нибудь поранит себя топором или срежет палец пилой, а не то обожжется горячим гудроном. На этот случай был при заводе медпункт, состоявший из фельдшера и двоих санитаров с парой носилок, бутылочкой йода и несколькими перевязочными пакетами на медицинском «вооружении».
После подачи первой помощи фельдшер или санитар доставлял больного в ревир.
Была и «естественная» убыль рабочей, силы: голод и тяжелая работа истощали людей, и их отправляли умирать в лазаретах. От фельдшера, с которым Батыгин познакомился ближе, он узнал, что таких ослабевших больных по железной дороге везут в ТБЦ, при этом фельдшер сопровождает больных и сдает их с рук на руки ТБЦ-персоналу. Батыгин, поговорив несколько раз с фельдшером, посоветовал ему познакомиться ближе с Иваном, которому передает он больных.
Так был вскоре получен устав АФ-групп, затем геббельсовская брошюрка о пленных в войну 1914—1918 годов.
Антифашистскую группу удалось создать неприметно, расставить в разных точках завода. На заводе и раньше бывали «чрезвычайные происшествия». То падало давление в барабанах пропитки шпал, то вышел совсем из строя компрессор, то как-то в зубья пилы попало зубило, и лесопильная рама вышла из строя, то даже сгорела обмотка мотора, то порвался приводной ремень динамо-машины. Ни разу не было оснований для обвинений пленных, и немецкие мастера могли только жаловаться хозяину на ветхость оборудования.
Немцам не приходило и в голову, что среди рабочих команды находится капитан-лейтенант, корабельный механик.
В следующую поездку кроме литературы фельдшер привез из ТБЦ компас и карту железных дорог Германии.
— Задумали дельце, ребята. Хотят с готовыми шпалами укатить по железной дороге, — сказал фельдшер Никите. — С немцем затеяли торг.
— А проверенный немец? — спросил Батыгин, которому сразу ярко представилась возможность проехать на поезде за пределы Германии.
— Немец вроде надежный, — сказал фельдшер.
Два вечера трое командиров, задумавших убежать, изучали карту, на день ее прятали в уборную. Ждали погрузки готовых шпал. В последний вечер накануне предполагаемого отъезда, ожидая когда уборная опустеет, они задержались все трое, чтобы вытащить и рассовать по карманам карту, заранее припасенный к побегу кинжал и компас. Уже оттрещали свистки, и минуты на две будущие беглецы опоздали в строй на поверку. Они все трое бежали от уборной занять свое место в строю, когда раздалась команда «ахтунг».
В ту же секунду фельдфебель убил всех троих пистолетной очередью. Пленные поняли, что это убийство было заранее подготовлено.
Из карманов и пазух еще не остывших трупов солдат извлек карту, компас и нож в деревянных ножнах.
— Это есть орудия шпионажа и бандитизма, — перед строем сказал переводчик со слов фельдфебеля. — В военное время бандитов и шпионов не судят, а расстреливают на месте. Так будет со всеми бандитами и шпионами...
«Неужто же фельдшер предатель?!» — испугался Батыгин, думая, что погибнут и Балашов и другие из ТБЦ. При нем самом был в эту минуту устав АФ-групп. Вдруг обыщут!..
Но их не распустили из строя после поверки. В лагерь вошли солдаты и начали обыск в бараках, в уборной, в кухне. Стали вызывать в комендатуру старших, допрашивали, кто остается в бараках копировать карты, кто сделал компас. Личного обыска не сделали. Книжечек обнаружено не было.
Утром на заводе по цехам объявили, что за каждую работу, которая не относится к их прямому делу, будут направлять в штрафной лагерь.
После расстрела троих неудачников, доверивших свои жизни солдату, в «Винтерберге» усилился надзор.
«Нет, отсюда не убежишь!» — решили Никита и Васька. А не думать о том, чтобы убежать, они уже не могли. Кроме того, в «Винтерберге» к ним начал уже присматриваться абвер. Батыгина вызвали и спрашивали, в каком лагере был он раньше и как он туда попал.
— Мы оба были больными туберкулезом, в побеге еще поправились! Там в лазарете такое питание, что можно совсем умереть, — объяснял Батыгин переводчику.
— Кашель есть? — спросил тот.
— У кого же нет кашля! Бывает. Вот кровью харкать не стал — и то уж спасибо. Все-таки тут рабочий паек.
Так, исподволь подготовив почву, оба друга оставили на заводе две антифашистские группы, сами же при помощи врачей «нырнули» назад в ТБЦ.
Бюро направило их обоих в каменные бараки, на усиление «команды выздоравливающих», но не включало их ни в одну из постоянных команд.
Оба друга «смотрели в лес», хотя уже не были уверены в том, что через Германию удастся дойти до фронта при той густой сети облав, которую немцы раскинули по дорогам. Они задумали теперь вооруженный побег: выйти из лагеря и тут же сложить отряд боевой борьбы против фашизма в самой Германии...
Перед этим они уже повидали в побеге немецкие города, которые лежали в развалинах после бомбежек. Целые кварталы развалин, где лишь изредка в подвалах ютятся лишенные крова люди. Там скрываются и немецкие дезертиры, прячутся и бандиты... А почему бы не оказаться в таких же развалинах отряду советских мстителей?!
Никита и Васька провели две ночи во время побега в таком квартале развалин, там было бы можно скрываться и дольше, но их звала родина, их звал фронт, и они ушли... В те дни, затаившись в камнях, они видели в разрушенном доме двоих дезертиров-немцев, один. Из них ругался и плакал, колотя кулаками по груде разбитого кирпича, проклиная нацистов.
Генезенде-команда была наилучшим местом, где Батыгин с товарищем могли исподволь подобрать охотников для задуманного предприятия. Ведь именно сюда выписывали из лазарета надежных ребят, которых нацеливали на организацию саботажа и диверсий.
Никита и Васька осторожно присматривались к товарищам по команде.
Словно бы просто фантазируя и мечтая, развивал Никита картины диверсий: спуск поездов под откос, лесные пожары, поджоги военных объектов. Он наблюдал за выражением лиц слушателей, примечая их реплики, распознавал людей.
Откровенные и прямые разговоры Никита вел только с Васькой, с ним вдвоем они и подобрали себе наконец еще шестерых товарищей.
Они раздобыли карту Германии и изучали ее, не стремясь попадать ни на какие работы. Они уже намечали, что, выйдя из лагеря двумя группами, порознь, потом сойдутся в намеченном заранее месте, чтобы превратиться в отряд партизан-мстителей.
— Либо прорвемся в Судеты и там найдем чехов, либо и тут навоюемся по фашистским тылам! — говорили они между собою.
— Вот кабы до побега раздобыться оружием — было бы дело: пару-тройку гранат и на всех пистолеты! — мечтал Васька.
— Еще тебе тола мешок, «максима» с лентами, «пепеша»! — издевался Никита. — Все это голыми ручками добывают, Васенька!
— Да ладно уж, капитан-лейтенант, не подначивай! И голыми раздобудем! И руки зудят, и прямо... ну сердце чешется, понимаешь?!
— Понимаю, дружок. У меня тоже в сердце свербит...
Нередко бывало, что только они ввосьмером и оставались бездельниками в бараке, когда все прочие расходились по работам. Они тогда работали за уборщиков — подметали, мыли полы и, быстро управившись с делом, возвращались к своим беседам.
— Восьмерых на работу! — выкрикнул как-то в такой день Сеня Бровкин, который в общем потворствовал им в отлынивании от нарядов.
Друзья, которые сидели якобы за игрой в домино, вынуждены были подняться, построиться и идти. Недаром же «команда выздоравливающих» получала рабочий паек!