— В нахальные ваши глаза никто не плевал? — шумели разгневанные больные.
Власовцы, стесненные сотенной толпой, пользуясь моментом, когда засвистали к ужину, ловко вырвались и выскочили из блока к бараку комендатуры, где оберфельдфебель разговаривал с каким-то унтером, давно уже любопытно косясь на окруженных толпою «пропагандистов». Отдавая воинское приветствие, они быстро прошагали мимо немцев за ворота.
— Scheisse! — пробормотал им вслед оберфельдфебель, даже не ответив на их приветствие.
На следующий день после визита власовцев во врачебный барак старший из них еще до начала приема у Тарасевича пришел в перевязочную.
— Доктор Дмитрий Иваныч уже принимает? — спросил он Муравьева.
— Скоро начнет.
Власовец направился к двери перевязочной.
— Куда же ты лезешь? — остановил Муравьев.— Доктор еще не пришел.
— Я там подожду, внутри, — сказал власовец.
— Отойди-ка от двери, — настойчиво возразил Муравьев — Там не ждут.
— А ты что, мне указывать будешь?! — раздраженно ответил власовец.
— Ясно, что буду! Там не клуб, чтобы всякий лез! Медицинское место! Уважение надо иметь: там больных принимают! — Муравьев кивнул на десяток больных, тут же ожидавших начала приема.
— Ну, ты и имей уважение. Я тоже больной, потому и пришел, — все более раздражался власовец.
— Тем более не впущу, — неожиданно взъелся Муравьев — Немцев обслуживать русским врачам запрещают. Тут только для русских пленных!
— Дура! Какой же я немец? Я и есть русский военнопленный солдат! — огрызнулся власовец и дернул за скобку двери в перевязочную.
Но дверь оказалась заперта.
— Эх, разлетелся! — сказал с насмешкой один из больных.
Прочие засмеялись.
— Замок сломаешь! — угрюмо добавил Муравьев.— Ишь бойкий какой! Сказал бы, что тебе обыск делать или в измену нашего доктора агитировать, — я бы тебя допустил, а раз ты больной, то иди-ка ты в свой лазарет, а то я ведь и в абвер доложу, что немцы повадились в перевязочную зачем-то. Может, ты фронта боишься. Пакость какую-нибудь над собой устроишь, а русским врачам за тебя отвечать!
— Да ты что, сбесился, старый?! — прикрикнул власовец.
В этот момент подошел Тарасевич.
— Что тут такое? Здравствуйте! Что случилось? — спросил он пропагандиста.
— Вот немец пришел на прием, — пояснил Муравьев,— а я и гоню его! Русским врачам запрещается немцев обслуживать!
— Не ваше дело, Семеныч, указывать, что запрещается. Врач сам за себя отвечает, — с достоинством, сухо и строго сказал Тарасевич.
— Бефель ист бефель! — настаивал Муравьев со спокойствием, но упорно. — Спросите штабарцта, коли не верите мне. И Леонид Андреич вам не дозволит!
— Вот что, Семеныч, это не ваше дело! — резко сказал Тарасевич — Мне не нужны санитары, которые распоряжаются, кого мне принимать. Отпирайте-ка дверь!
В это время вошел фельдшер Милочкин, работавший в перевязочной.
Муравьев отпер дверь.
— Товарищ фельдшер! Ты в очередь вызывай. Немец после пришел! — сказал больной, ожидавший очереди.
— Немцев в нашем лазарете принимать запрещается, Дмитрий Иванович! — подал реплику Милочкин.
— Вы что, сговорились?! — вспылил Тарасевич.— Идите! — сказал он власовцу, решительно пропуская его впереди себя в дверь перевязочной.
— Ну, делайте, что надо, сами. Я тут ни при чем! — сказал Милочкин, однако входя в перевязочную следом за Тарасевичем.
И Тарасевич сам занялся власовцем, у которого оказался фурункул на шее.
Когда власовец вышел из перевязочной, ни одного больного за дверью уже не было.
— Следующий! — позвал Милочкин.— Где же больные? — спросил он у Муравьева.
— Ушли по баракам, — ответил тот. — Говорят, как-нибудь обойдутся...
— Убирайтесь вон! Мне такой санитар не нужен! — прикрикнул Тарасевич на Муравьева. Он побледнел от досады и злости. — Не нужен мне такой санитар!
В это время Баграмов на крылечке обшаркал ноги о тряпку и, стуча своей палкой, вошел в перевязочную. Ему уже было известно все от больных, ушедших с приема, но он сделал вид, что еще ничего не знает и просто зашел, услышав шум.
— Семеныч у нас самый образцовый из санитаров, потому и назначен в такое место, как перевязочная, где нужна абсолютная чистота. Что случилось?
— У вас, господин Баграмов, он, разумеется, на отличном счету! — резко и подчеркнуто сказал Тарасевич.— А мне таких санитаров не нужно!
— И фельдшера вам, конечно, не нужно такого, как я? — вставил Милочкин.
— И фельдшера мне такого не нужно, который стоит болваном и не помогает врачу во время приема! — выкрикнул Тарасевич.
— Во время приема немцев, — поправил Милочкин.— А я не хочу идти в штрафной лагерь! Я не имею права обслуживать немцев!
— И я про то говорю! — подхватил Муравьев.
— Как немцев?! — «удивленно» воскликнул Баграмов.— Да ведь за это и Леониду Андреичу будет скандал от штабарцта! А вас, господин Тарасевич, просто в колонну пошлют, запретят работать врачом! Вы знаете, чем это пахнет! Какой-нибудь фурункулез у него пойдет или флегмона случится, он от фронта отлынивать будет, а русским врачам отвечать!..
— А кто больных сагитировал уходить? — закричал Тарасевич.
— А кто их агитировал! Посмотрели, что вы не хотите их принимать, да ушли, — сказал Муравьев с полным спокойствием. — Обиделись наши больные, говорят: «Этот доктор за сигаретки, видать, работает, а у нас сигареток нету!»