- Эй, баба! Мы уходим. Даю тебе срок до вечера. Вечером пришлю Гасымали за ответом. Клянусь создателем, если начнешь кривляться, я не дам тебе житья в этом селе. Наконец, если ничего не поможет, я напишу начальнику, что такая-то женщина ушла от мужа и занялась дурными делами. Клянусь творцом, напишу.
Гости вышли. Велигулу остался и, тыча в сторону матери
указательным пальцем, пригрозил:
- Слушай, мать! Я говорю тебе прямо, если/ты ответишь Гасымали отказом, я сегодня же отделюсь от тебя и уйду к тестю, а через месяц справлю себе свадьбу и перестану звать тебя матерью. Вот мое последнее слово. Прощай!
Велигулу ушел.
В скверном положении очутилась Зейнаб. Угроза Велигулу, что он отделится и не станет ходить домой, подействовала на нее больше всего.
Что было делать несчастной женщине? Как может семья обойтись без мужчины?
Словом, муки эти - великие муки!
Зейнаб устала стоять в углу. Ноги ныли. Когда мужчины вышли, она присела, обняв изнемогавших от слез детей. Вскоре обе девочки уже сладко спали на коленях у матери.
Выплакав остаток слез, Зейнаб прислонилась головой к стене и отдалась своим мыслям.
Я не хотел бы рассказывать вам о горе Зейнаб, о ее мыслях, о мучивших ее сомнениях, о глубине ее скорби. Я не хотел делать этого, боялся, как бы и вы не расплакались.
Но, ничего не поделаешь, я обязан исполнить свой долг.
Зейнаб находилась между двух огней. Один обжигал с этой, другой - с той стороны. Как ни старалась она каким-нибудь образом выскользнуть из огненного кольца, ей это не удавалось. Один из жегших ее огней - необходимость выйти замуж за Худаяр-бека, другой - опасности, которые ждут Зейнаб, если она откажется.
Мысль о том, чтобы быть женой Худаяр-бека, огнем жгла Зейнаб, он был противен ей, как иным людям бывает противна, скажем, лягушка. Такому человеку невыносима мысль взять лягушку в руки, положить ее к себе на грудь; так же ужасна, а то и еще ужаснее для Зейнаб мысль смотреть на чудовищный нос и отвратительную рожу Худаяр-бека и называть его мужем.
А мысль не выходить замуж за Худаяр-бека тоже огнем жгла Зейнаб, пугала ее. Какая нужна сила, чтобы выдержать весь этот натиск, эти страдания, позор, угрозы, чтобы выступить против всех: кази, начальника, моллы, главы, свидетелей, Велигулу, всех людей, решиться на борьбу с ними.
Этой силы не было и не могло быть не то что у Зейнаб, на даже у ее бабушек и прабабушек.
Говоря по справедливости, что было делать Зейнаб?
С \>дной стороны, Велигулу отделится и уйдет. Как быть тогда с посевом? А скотина? Дом, двор, пашни, торговля? Как быть совсем этим?
Прибавьте к этому боязнь быть насильно увезенной в город, где ей придется с позором держать ответ перед начальником. А то может быть еще хуже. Вовсе не пошлют ее в город. Зачем посылать ее в город? Глава ведь имеет официальную бумагу от кази. Глава теперь полновластен над Зейнаб. Он может просто взвалить Зейнаб на спину Гасымали и перетащить в дом Худаяр-бека. И он сделает это. Непременно сделает. Сделает, во-первых, потому что это его обязанность. А во-вторых, всем известно, что глава женат на матери Худаяр-бека, значит Худаяр-бек приходится ему пасынком. Стало быть, он доведет все до конца, доведет, во чтобы то ни стало.
Зейнаб - женщина с умом, она прекрасно все это понимает.
"Что делать?" Целых два часа Зейнаб билась над этим вопросом, но так и не нашла ответа.
Отворилась дверь, и вошел Гасымали.
- Ну, что скажешь, сестра? Что мне передать главе? Согласна или нет?
Зейнаб была похожа на человека, который поставил перед собой сосуд с ядом и не знает, как быть - выпить или нет.
Не выпить - страдания и горе убьют.
Выпить - яд унесет в могилу.
"Все равно пропадать", - решает человек и пьет отраву.
Согласиться выйти замуж за Худаяр-бека было для Зейнаб равносильно решению принять яд.
И когда Гасымали повторил свой вопрос, она собрала все силы и, превозмогая отвращение, процедила сквозь зубы:
- Согласна...
ЭПИЛОГ
Минуло три года. Пошел четвертый.
Был декабрьский полдень. Погода стояла хорошая. Несмотря на холодный ветерок, чувствовалось, как греет солнце.
Воспользовавшись погожим днем, крестьяне сидели на земле около своих домов и беседовали.
У сакли дяди Мамед-Гасана тоже сидела группа крестьян.
В конце улицы показался незнакомый крестьянин, погонявший нескольких нагруженных ослов. Караван приблизился к сидевшим и хотел уже пройти, когда от группы крестьян отделился старик, бросился к ослам и, схватив одного из них, серого, со всех сторон стал внимательно разглядывать его морду.
Решив, что старик хочет купить осла, погонщик подбежал к ослам, остановил их посреди дороги и подошел к старину, продолжавшему осматривать осла. Старик кружился вокруг осла, разглядывал его сзади, спереди, осмотрел морду, по/том ноги, пощупал даже хвост. Наконец открыл ему пасть и посмотрел зубы.
- Клянусь аллахом, второго такого осла не сыскать! - начал расхваливать осла погонщик. - И силы же у него. Посмотри, сколько я нагрузил на него. Целых семь пудов. Если думаешь купить, отдам недорого.
Старик еще раз раскрыл пасть осла и, внимательно осмотрев ее, поднял голову:
- Скажи-ка, племянничек, у кого ты купил его?
- На что тебе знать, дяденька, у кого купил. Если хочешь купить, продам, а нет, так не задерживай меня.
К ним подошли и остальные крестьяне, сидевшие у стены.
- Мешади-Орудж! - обратился старик к одному из них. - Посмотри-ка и ты этого осла. Я что-то сомневаюсь насчет него...
Погонщик, очевидно, почуял что-то неладное; услышав слова старика, он ударил осла по крупу и хотел увести его, но старик не отпустил.
Мешади-Орудж также внимательно оглядел осла со всех сторон и повернулся к старику.
- Дядя Мамед-Гасан, - сказал он, - я знаю, почему ты сомневаешься. Ты хочешь сказать, что это твой осел.
Погонщик опять ударил осла, чтобы уйти с ним, но дядя Мамед-Гасан и Мешади-Орудж помешали ему.
Крестьяне, собравшись вокруг осла, осматривали его.
- Племянник, - снова обратился дядя Мамед-Гасан к погонщику, - заклинаю тебя двенадцатью имамами, скажи правду, у кого ты купил этого осла.