Коньков засобирался.
- Ну, спасибо тебе за угощение и за откровенность, как говорится. Извини, если в чем был навязчив.
- Ну, об чем речь, - сказал Дункай. - Служба такая. Я ж понимаю.
- Так я пошел на медпункт.
- Ночевать приходи.
- Спасибо!
Коньков закинул через плечо свою планшетку, снял с вешалки фуражку и вышел.
8
Сельская больница размещалась в доме, срубленном из бруса на три связи. И крыльцо высокое, с тесовым козырьком.
Коньков, постучавшись, вошел в первую дверь и оказался в амбулатории. За столом в белом халате и в белой косынке, перехватившей ее иссиня-черные волосы, сидела молодая удэгейка с мелкими приятными чертами лица: низкий, но прямой носик, маленькие алые губки - двугривенным можно накрыть - и узкие, диковато-быстрые смоляные глаза.
Глянув на Конькова, она сказала:
- Присядьте на табурет.
И занялась своим посетителем. Перед ней сидел пожилой охотник-удэгеец в мятом пиджачке и в олочах с длинными ремешками, оплетавшими его ноги точно оборы.
Рука его лежала на столе - во всю ладонь загноившийся, забитый грязью порез.
- Чего же вы так руку запустили? Раньше надо было приходить, - сердито отчитывала охотника Ингани.
Тот ей что-то ответил по-удэгейски и засмеялся.
- Вот отрежут вам кисть, тогда посмеетесь, - строго сказала докторша.
- Э-э, один палец оставляй, чтоб крючок дергай, - и хорошо, посмеивался старик.
- Оля! - позвала Ингани.
Вошла медсестра, тоже во всем белом, молоденькая, но русская.
- Промойте ему руку как следует марганцовкой, положите мази Вишневского и перевяжите.
- Кикафу, пошли в перевязочную! - Оля хлопнула удэгейца по плечу.
- Пальцы резать не будешь? - спросил он.
- А это как себя станешь вести, плохо - отрежу.
- Мне один оставляй - и хватит. Вот этот, - Кикафу, довольный собственной шуткой, пошел за Олей в перевязочную.
- Итак, я вас слушаю? - обернулась Ингани к Конькову. - Что у вас болит?
- Я - участковый уполномоченный. И, видите ли, - извинительно заулыбался Коньков, - я в некотором роде по иной части.
- Понимаю, вы пришли допрос снимать?
- Ну, зачем же так? Допрашивает следователь. А я веду беседы, знакомлюсь с обстоятельствами. Вас Ингой зовут?
- Да.
- А меня Леонидом Семеновичем. Рад познакомиться.
- Что же вас интересует, Леонид Семенович? - Ингани не приняла того доверительно-ласкового тона, с которым обращался к ней Коньков, держалась как натянутая струна и отвечала сухо.
- Для начала мне хотелось бы знать, что сказал вам старый охотник насчет своей руки? Судя по его улыбке, это было что-то забавное.
- Он мне сказал, что рука - не нога. На охоту на руках ходить не надо.
Коньков усмехнулся.
- Почему же он так запустил рану?
- Старые охотники соблюдают старый обычай: за два месяца перед отправкой в тайгу на охоту они не только лекарств никаких не принимают, но даже не умываются. Это у них называется... как бы по-русски сказать? Обтаежиться, что ли? Чтобы весь он лесным духом пропитался, чтоб никаких посторонних, ну, человеческих, что ли, запахов от него не исходило. Тогда зверь его не так остро чует.
- Интересно! - покачал головой Коньков.
- А что еще вас интересует? - спросила не без иронии Ингани.
Коньков развел руками.
- Да вот, в больнице вашей ни разу не был. Вроде бы вы неплохо устроились. Кроме этой амбулатории, какие есть еще помещения?
- Пойдемте, покажу.
Ингани встала и все так же сухо, строго держась, повела его и деревянным голосом давала пояснения:
- Здесь у нас родильное отделение, здесь приемный покой, там аптека...
- А где же больные? - с удивлением спросил Коньков.
- Какие теперь больные? Сезон охоты скоро начнется. Они сами в тайге лечатся.
- Аптечку им даете с собой?
- Не берут. У них психология не та. С аптечкой не охотник.
- Простите, а куда ведет вон та дверь?