Она вдруг попросила:
- Дайте мне папироску.
- Вы ж не курите!
- Бросила. Когда-то курила... С Калгановым.
- Пожалуйста! - Коньков протянул ей пачку.
Она затянулась раза два глубоко и жадно, потом продолжила рассказ:
- В тот же день, по отъезде, Калганов пришел ко мне и стал меня уговаривать уехать с ним. Я заплакала, говорю ему - поздно! А он свое - я, мол, все понял, что был свиньей... Что не может без меня жить... - Она вдруг часто стала всхлипывать, и плечи ее затряслись, потом опять пересилила себя. - Мы встречались с ним. И в ту, последнюю ночь я согласилась с ним уехать. Вот только, говорю, Зуев приедет. Стыдно бежать как ворам.
- Значит, были в ту ночь у него в лагере?
- Была... Он отправил куда-то Кончугу... Уже под утро он проводил меня лесом до пожни. Мы расстались, как нам казалось, ненадолго. Он пошел к себе в лагерь, а я домой. Подхожу к дому, смотрю - дверь в сени растворена и собака лежит на пороге. У меня ноги подкосились, я поняла, что дома Иван. Я хорошо помнила, что закрывала дверь на замок и ключ положила в условленном месте, где мы обычно прячем его. Смотрю на этот черный дверной проем и не могу шага ступить. Оперлась о забор и чую, что сердце готово разорваться... Тут выбежал Иван, растрепанный, с бешеными глазами. И слова не дал мне выговорить - ударил в висок. Я упала. Он стал бить меня ногами и скверно ругался... И вдруг на реке раздался выстрел. Иван словно остолбенел, поглядел туда со страшным испугом. Потом сказал мне: если скажешь кому, что я был ночью здесь, убью. И бросился бежать к реке.
Она опять сделала несколько глубоких затяжек и потом сказала:
- Я еле встала... Отдышалась немного. И пошла туда, в лагерь. Сердце мое билось и ныло нестерпимо вот здесь, - указала она на ключицу. - Я чуяла недоброе. Пришла в лагерь - там пусто. Вышла на косу и увидела его, убитого... Вот все, что я знаю...
- Спасибо, Настя! - Коньков положил на ее руку свою ладонь и слегка пожал пальцы. - Спасибо!
- Вы сейчас арестуете Ивана? - спросила она.
- Ни в коем случае! И прошу вас ничего об этом не говорить. Мы едем на облаву. Благодарю вас! - Коньков первым вышел из пристроя.
В горнице за столом сидели Кончуга и Зуев. Зуев был насторожен и спросил:
- Ну, что будем делать?
- Настя успокоилась... Так что давайте собираться на охоту.
- Да мы готовы! - с заметным облегчением сказал Зуев. - Вы бы поели да выпили.
- А я это сделаю в дороге. Поехали! - сказал Коньков.
18
Лодки Зуева и Кончуги еще засветло дошли до Медвежьего ключа. Тут, на песчаной косе в самом устье ключа, поджидал их рослый бородач с двумя рыжими широкогрудыми амурскими лайками. Это был егерь Путятин; поначалу Коньков не узнал его - он стоял в разосканных под самый пах яловых сапогах, в брезентовом плаще нараспашку и в башлыке с опущенным накомарником.
Он откинул с лица накомарник и степенно поздоровался со спутниками Конькова.
- Вы прямо к ужину угодили, на готовое, - гудел он, добродушно посмеиваясь. - Значит, удачливые.
- Тигр-то не убежал? - спросил Коньков.
- Охотники Дункая сказали, что здесь, в распадке. Значит, от нас не уйдет.
- Вы его что, на привязи держите? - спросил Коньков Дункая.
- Я бы привязал, да ремня лишнего нет, - отшучивался Семен. - Брючной тоненький - ненадежный. Вот у тебя надежный ремень - милицейский. Может, уступишь?
- Э, нет! - усмехнулся Коньков. - Когда идешь на тигра, ремень нужно туже затягивать. Не то штаны спадут.
- А где же ваш ужин? - спросил Кончуга. - Я озябла, понимаешь.
- Там, на берегу ключа, - махнул егерь рукой. - Там и палатки стоят.
- Аким Степанович, а охотников развели по пикетам? - спросил Коньков.
- Да... Вдоль всего Медвежьего ключа... Теперь тут мышь не проскочит. Ну, пошли ужинать!
- Почему пошли? Поедем на лодках! - сказал Зуев.
- Нет, лодки оставим здесь, - сказал Коньков.
Зуев с недоумением поглядел сперва на Конькова, потом на Дункая.
- Почему? - спросил Дункай Конькова.
- Так нужно, - ответил тот уклончиво. Потом с улыбочкой обернулся к Зуеву: - Мало ли какой казус может выйти? Мы тигра на ключе караулим, а он вдруг вздумает по реке от нас уйти, вплавь. Говорят, и среди тигров хитрованы водятся. Тут нам и пригодятся лодочки. Так что, Батани, обернулся Коньков к Кончуге, - оставь собак здесь, при лодках. А сам иди за нами. Айда!
Надев за спину рюкзаки, взяв карабины, они пошли за егерем. Не прошли они по берегу ключа и две сотни метров, как увидели егерский бивак: стояли две палатки, горел костер на воле, кипел котел на треноге, а вокруг костра лежало с дюжину загонщиков.
- Здорово, охотнички до ухи! - сказал Коньков.
- Привет кашеедам, - отшучивались те.
- Возьмите в компанию. У нас и орудии при себе, - Коньков вынул ложку из-за голенища и потянулся к костру.
- На чужой каравай рот не разевай!
- Она у нас архиерейская, уха-то. А у тебя звание не соответствует, наперебой острили загонщики и шумно гоготали.
- Какая архиерейская уха? Это еще что за религиозная пропаганда? строго спросил Коньков.
- Вон главный шаман, с него и спрашивай, - кивнули на егеря.
- Пока еще только утки варятся, - сказал Путятин. - Трех на реке подстрелили. А рыба вон, в ведре, ждет очереди.
Возле костра стояло конное ведро, полное чищеных ленков и хариусов.
- Это как же? И рыбу, и уток в один котел? - спросил Коньков.
- Вот это и есть архиерейская уха. Сварятся утки, потом в бульоне будем варить рыбу, - смачно причмокивая, пояснял егерь. - Погоди, вот поспеет язык проглотите.