Мать повернулась и быстро, почти бегом припустилась по коридору.
Он догнал ее у двери на лестницу, преградил дорогу.
- Подожди, мама, - раздражение его уже прошло. - Ну, хорошо, хорошо, только не волнуйся...
Слезы подрагивали на кончиках ее редких бесцветных ресниц.
- Как тебе не стыдно? - ей трудно было говорить от обиды. И вдруг так стало жалко ее, что он сам чуть не заплакал.
- Ну ладно, ладно, извини, - он обнял ее, прижал к груди, чтобы она не видела его лица. - Больше не буду, - так он говорил ей в детстве, когда она его ругала за какую-нибудь проделку. - Только ты тоже не права. То, что ты людям помогаешь, ухаживаешь за ними - это хорошо. Молодец. Но домой тоже надо приходить. Все люди работают, дежурят, но живут у себя дома. Я тебя очень прошу. Слышишь меня?
Мать виновато, как маленький ребенок, кивнула головой.
- Когда придешь?
- Завтра.
- Точно?
- Да... Ты что, уезжаешь? - вдруг спросила она.
- Не знаю, - растерялся он от неожиданности вопроса. - А с чего ты решила?
- Чувствую.
Алик удивленно покачал головой:
- А что ты чувствуешь?
Она не ответила и пошла назад к своему диванчику.
- Ты иди, - попросила она, когда он ее догнал, - а то врач тебя увидит.
Сразу же, как она это сказала, на лестнице послышались шаги. Мать беспокойно оглянулась.
- Да не волнуйся ты, у него у самого гости.
В конце коридора появилась мужская фигура в халате. Даже в неярком свете ночника было видно, что это не врач. Алик всех их хорошо знал.
- Кто сегодня дежурит?
- Самед Агаевич, - мать пошла навстречу мужчине.
- Ну как она? Не просила ничего? - голос мужчины показался Алику очень знакомым.
-Больная спит, температура нормальная, оснований для беспокойств нет, -очень серьезно и ответственно сказала мать.
- Спасибо вам большое... Я так вам благодарен... - Теперь мужчина повернулся к свету, и Алик узнал его - это был товарищ Эмиль, руководитель драмкружка из Дома печати.
Но что-то с ним случилось за эти несколько месяцев - очень он изменился. Давно не чесанные длинные волосы свисали клочьями по обе стороны горбоносого лица, опухшие красные глаза слезились и непрерывно моргали.
Алика он то ли не узнал, то ли не увидел, хотя, разговаривая с матерью, несколько раз остановил на нем растерянный взгляд.
Что-то произошло с товарищем Эмилем, не мог он так измениться без серьезных причин. Но почему Майя ничего не сказала сегодня? Неужели не знает?
- Товарищ Эмиль, что с вами? Что случилось?!-Алик шагнул к своему бывшему руководителю.
- Кто это?! - нервно дернул головой товарищ Эмиль и с недоумением уставился на Алика.
- Это мой сын, - сказала мать.
- Я - Алик. Помните? В кружок к вам ходил. Зимой.
- Алик? Какой Алик? - беспомощно спросил сам себя Эмиль.
- Вы кричали на меня все время.
Это помогло - Эмиль начал вспоминать.
- А-а-а, Алик, да, конечно... Здравствуйте, - продолжая вглядываться в Алика, он вдруг весь сморщился и заплакал. - Милю... вы помните Милю? - больше он не мог ничего сказать; прикрыв рот платком, отвернулся к стене,
Конечно же Алик помнил Милю - толстенькую темноглазую жену товарища Эмиля, он - Эмиль, она - Миля, которая перед каждой репетицией кормила мужа обедом: после основной своей работы, где-то за городом, он не успевал пообедать дома. На 'нее он тоже кричал, но она никогда не обижалась, видимо, привыкла.
- Не надо плакать, товарищ, - сказала мать, - состояние больной удовлетворительное.
Он отчаянно замотал головой, не соглашаясь.
- Метастазы по всему организму, - тихо сказала Алику мать, - даже оперировать не стали. Эмиль резко обернулся:
- Только умоляю вас, Алик, никому ни слова. Никто не знает,- он опять поднес платок ко рту, чтобы сдержать рыдания.
А еще несколько месяцев назад это была счастливейшая семья. Эмиль и Миля. Кто бы мог подумать, что жизнь так быстро все изменит?! Как вообще все ненадежно! Еще два часа назад, он, Алик, считал себя самым счастливым человеком на свете. А сейчас?!
Всю ночь он видел во сне что-то приятное, но, проснувшись утром, никак не мог вспомнить, что именно ему снилось.
Конечно, сон был связан с Майей. В этом он не сомневался. Что еще могло ему присниться такое приятное, что, даже проснувшись, он продолжал улыбаться?! Только Майя. Другого, из-за чего он мог улыбаться во сне, в его жизни не было. Только она...
Барашек, звонко цокая по асфальту копытцами, торопливо перебирал ножками, чтобы не отстать. Время от времени он останавливался, упрямо наклонив голову, и приходилось брат его на руки. Килограммов восемь в нем уже было, но Алик ощутил эту тяжесть только в Майином подъезде, когда лестница вывела его к темно-коричневой двери с множеством звонков. Какой из них ее? Этот? Этот? Этот?.. И как нажать на кнопку в такую рань? Если бы она жила одна - другое дело...
За дверью не было слышно ни звука. И все же он заставил себя позвонить-должен же он хоть что-то сказать ей на прощание.
- Кто это?! - раздался встревоженный женский голос, после того как он нажал на кнопку звонка еще несколько раз.
- Майя дома?
- Что?