Марш не знала, сколько пролежала на кровати, уткнувшись носом в белую стену. Кажется, она засыпала — без очков и таблеток — и ей снилась белая стена. Потом просыпалась, иногда ненадолго переворачивалась на другой бок, и тогда белая стена становилась чуть дальше.
Она не знала, зачем вставать. Зачем вообще что-то делать — все было зря.
Марш так и не опубликовала манифесты. Пыталась убедить себя, что может это сделать, но с самого начала знала, что ничего публиковать не станет.
Хватит того, что из-за нее погибла незнакомая девчонка.
Когда она встала из-за стола, смахнув с экранов уже никому не нужные манифесты, Марш еще пыталась убедить себя, что делает это не потому что передумала. Просто нужно подправить тексты. Нужно сказать всем, что в башне была девушка, и что Рихард Гершелл пытается скрыть ее смерть. А потом можно опубликовать признания выпускников. Вот тогда все будет правильно, тогда получится история на десять золотых ос.
Потом она легла на кровать и закрыла глаза всего на секунду, чтобы сосредоточиться.
И так и осталась лежать.
Сначала она представляла, как опубликует манифесты, с профилей Иви, Освальда и Даффи. «Мы террористы, мы убийцы, мы ни в чем не раскаиваемся, а еще мы выпускники центра Рихарда Гершелла, он подготовил про нас эфиры, мы говорили, что мы — выпускники Рихарда Гершелла?»
Вот это было бы славно.
И люди будут читать. Смотреть. И слать репорты, репорты — выражать свое неодобрение. Репорты за оскорбление гражданских чувств или еще какую-нибудь подобную дрянь.
А Освальд, Иви и Даффи будут слушать назойливый голос Аби в наушниках — «ваш рейтинг понижен, понижен, понижен». Пока все не затихнет, и их куцые рейтинги не осушит возмущенная общественность.
И это было совсем не славно. И Марш не смогла отправить манифесты.
Все зря. Ей действительно останутся остывающие руины и призрак девушки по имени Анни.
Нужно хоть фотографии посмотреть. Марш себя обязательно заставит, но позже. Может, сделает и из нее аватар, виртуальное чучело человека, набитое его поисковыми запросами и данными биометрики.
— Входящий вызов, — доложил Аби.
Марш не пошевелилась. Ну какая теперь разница, если бы только можно было совсем отключить голосовые уведомления…
— Входящий вызов. Входящий вызов по второму каналу. Получено личное сообщение. Получено личное сообщение. Получено личное сообщение…
Все зря. Все бессмысленно. Чего еще этим людям от нее надо?!
А можно поехать к Леопольду и сказать, что в конце концов она повела себя как хороший человек. Только перед этим убила девчонку.
Убила, убила, убила девчонку, которая рисовала себе веснушки и носила синий платок. Ничего больше Марш о ней не знала, но убила, убила, убила ее.
Манжета сжалась так, будто хотела сломать ей руку. А ведь скоро у нее кончится лекарство, и придется спускаться в аптеку, требовать все положенные ей легальные эйфорины, а потом смешивать их в синтезаторе и гонять туда-обратно до позднего вечера, пока они полностью не очистятся от яда и не изменят свойства.
И Марш совсем не была уверена, что сможет себя заставить. Зачем?
Даже Леопольду она не нужна. Он все равно скоро умрет.
Она нервно хихикнула. Аби, обрадовавшись отклику, немедленно отчитался:
— У вас тридцать семь непрочитанных сообщений. Получено новое личное сообщение.
Марш улыбнулась, медленно поднесла два разведенных пальца к браслету и провалилась в сон.
…
Ее разбудил стук в дверь. Ну конечно, почему бы и нет, ведь пока Марш спала, квартал полностью обесточили, весь город полностью обесточили, а люди успели до того одичать, что теперь долбят ногами по чужим дверям.
— Аве Аби, — прошептала она. — Скажи, что меня нет дома…
— Запрос на звонок высокого приоритета, — прогнусавил Аби. Словно он тоже спал. Словно он тоже хотел спать и не слышать, не слышать, не знать, что все было зря…
— Нет-нет… пусть идут на хрен, — беспомощно пробормотала она. — Я ничего не хочу, никуда не пойду… если там карабинеры — пусть ломают двери…
— Пользователь — Освальд Ирш прислал вам награду на три балла общественных симпатий, — доложил Аби. — Сообщение для получателя — «Открой дверь, мы все умрем». Ваш рейтинг понижен на три балла.
— Что?.. — Марш решила, что окончательно сошла с ума. Белые стены и единение с лабором ей больше понравились, чем игры с рейтингами.
— Пользователь Освальд Ирш прислал вам награду, — повторил Аби. — На три балла…
Она с трудом сфокусировала взгляд. Аби действительно показывал ей наградку — плюшевого зайчонка с охапкой цветов. Под ним горела радостным зеленым светом цифра «3».
— Ваш рейтинг понижен на три позиции, — закончен он.
— Понижен? — тупо повторила она.
Какая-то чушь. За очки общественных симпатий начисляли рейтинг. Как «за красивые глаза» от Бэла, как за любую награду, которой люди выражали одобрение и симпатию. Начисляли, а не списывали!
Аби показал ей сводку. Цифра под открыткой была зеленая. В траурной рамке сводки — красная.
Марш почувствовала, как что-то сжалось в горле и ухнуло в живот.
— Пусти его! — скомандовала она, скатываясь с кровати. От апатии не осталось и следа.
Освальд стоял на пороге, бледный и мокрый, будто бежал от самого «Сада». Рыжие кудри потускнели, лицо посерело, и только нос алел как у олененка с брейсовских открыток.
— Даффи умер, — простонал он, хватая ее за плечи. — Даффи умер, мы тоже скоро умрем!
— А ну отвали! Я ничего не сделала! — Марш попыталась отцепить его руки от своего жакета, но Освальд держал крепко. — Я не хотела убивать вашу девчонку, но я не стала ничего публиковать… вас никто ни в чем не должен был обвинять… Да отпусти ты меня!
— Даффи нас сдал! Он думал, Гершелл его отмажет!
— Совсем дурак? — фыркнула она, хотя это было совсем, совсем не смешно. — Как он умер?
— Рейтинг обнулился, — прошептал Освальд, разжимая пальцы. — Смотри…
Он протянул руку, но она дрожала так, что изображение никак не могло сфокусироваться. Марш заставила его сесть на пол и сжала его ладонь. Над транслятором сгустилось лицо Гершелла.
— Все наши выпускники — замечательные люди, — уверенно говорил он, глядя прямо в камеру. Прямо Марш в глаза, настоящий и мертвый. — Но мне приходится расставлять эфиры… по определенной логике. У каждого из наших замечательных выпускников есть замечательные черты, но истории… замечательны в разной степени. Конечно, для человека лучше, чтобы его история была скучной. Никто в здравом уме, — усмехнулся Рихард, — не желает трагических потрясений, увечий или смертей…
Марш больше не смотрела ему в глаза. Она смотрела на зеленую шкалу общественных симпатий под портретом Даффи.
— … однажды Даффи подошел ко мне и сказал: «Знаете, мистер Гершелл, а я ведь играю на гитаре и мечтал собрать конвент…»
«Только не говорите, что кто-то из вас пробовал играть на гитаре — это даже для вас слишком», — резанули память собственные насмешливые слова, брошенные в «Тихушке».
Гершелл все знал. Трусливый гаденыш Даффи выложил ему все, хотя ему было нечего бояться.
Нечего? Марш представила, как мальчишка мечется, не зная, что делать. Опубликует она манифесты, подставит их или нет? Доверилась бы Марш самой себе, понадеявшись, что у нее хватит совести не выставлять доверившихся ей людей убийцами?
Нет, не доверилась бы. Марш все сделала, чтобы люди ей не доверяли.
— … к сожалению, он не может присутствовать… только аватар… но в студии есть его лечащий врач, госпожа Товин…
А шкала под портретом все ползла и ползла, медленно и неумолимо.
— Пломбы… он снял пломбы? Разморозил ваши рейтинги? — спросила Марш, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно тверже.
Мальчик боится смерти, и не зря боится. Мальчик ей доверился, а она его подвела, но даже сейчас он пришел искать защиты именно сюда. Ей хотелось его прогнать, но она не смогла.
Освальд кивнул, и капля пота с кончика его носа упала ему на грудь.
— Когда следующий эфир? Где Иви?
— Не знаю… Иви осталась… я сбежал…
— Сбежал?
— Да, Гершелл двери запер, но там же не тюрьма, не весь персонал привык… а Иви побоялась… осталась там… не смог ее уговорить…
— Можешь ей позвонить?
— Связи… в «Саду» больше нет связи…
— У тебя тоже рейтинг крутится в обратную сторону? — спросила она.
Освальд снова молча кивнул.
Марш медленно села рядом с ним на пол и снова взяла Освальда за руку. Внимательно посмотрела на рейтинг, разжала пальцы и закрыла глаза.
Мальчишка умрет, как только Гершелл начнет эфир про него. А есть ли у Гершелла доступ к ее профилю?
Наверняка есть. Если Даффи все разболтал, даже какими словами она их убеждала помогать, значит, Рихард просто пробует силы. Заодно убирает свидетелей и людей, которые могли помешать его вожделенному переезду.
«Она с Рихардом дружит… думаешь, поссорились? Из-за камер?» — спросил ее голос Бесси.
— Они спали? — глухо спросила Марш.
— Кто? — Освальд, казалось, впервые ее услышал.
— Гершелл с девчонкой, которая умерла.
— Нет… она хотела в «Саду» остаться. Она в последнюю ночь… в последнюю, да, торчала у Гершелла в кабинете, но она сказала, что они просто пили чай…
— Ты поверил?
Освальд кивнул.
— Ну, значит, так и было, — равнодушно сказала Марш.
— Я пытался ее спасти, — просипел Освальд. — Правда, я бежал к башне… вот, видишь ожог…
Марш растерянно кивнула. Ей было плевать.
Действительно дружили. Надо же. У Гершелла были друзья. У Гершелла, которого она не захотела убивать ценой жизней троих выпускников «Сада». А Рихард, значит, захотел. Значит, он снова жертвует чужими жизнями.
Как жизнью Леопольда.
Марш открыла живой глаз. Закрыла и открыла снова. Ах, какая злая мысль! Какая злая идея, не на десяток — на сотню золотых ос!
И лекарства. Сколько Леопольду нужно лекарств и сколько они могут стоить? Марш не придумала, где ей взять достаточно рейтинга, чтобы помочь в такой беде. Даже ее второго глаза будет недостаточно.
Но что если Рихард дал ей шанс?
Плохой человек. Я, я плохой человек.
Бесси. От этого имени потянулась тонкая ниточка, завязалась в узелок, а может, в петельку. Нужно посмотреть на эту ниточку пристальнее чуть позже. Бесси-Бесси, хорошая девочка Бесси, а что если она спасет их с Освальдом?
В конце концов, Марш-то точно знала, кто здесь плохой человек.
А если Бесси тоже нужно спасать? Рихард знает, кто принес взрывчатку и кто носил записки. У него хватит совести не мстить еще и ей?
Марш не верила ему. Так же как он не верил ей.
Хорошая мысль. Хороший план.
Нет уж, пусть эта мысль свяжется в узор. Петелька-Леопольд, петелька-Гершелл, петелька-Бесси свяжутся в одну петельку.
— Ты пробовал отправлять заявки в службу поддержки? — спросила она, цепляясь за другую спасительную мысль.
— Да. С репортами. У заявки низкий приоритет, у меня цифр не хватает…
Ну конечно. В любой подобной ситуации человек просто отсиделся бы дома, потому что для других людей не снимают эфиры, поднимающие рейтинг.
Марш представила экран, и на нем свое лицо. Ласковый голос Гершелла, который будет говорить и говорить о ней столько хороших, добрых слов. И люди будут смотреть эфир, люди проникнутся тем, какая она замечательная. И кто-то не пожалеет пару токенов на награду, на несколько баллов общественных симпатий. А потом еще кто-то, и еще.
И каждая награда будет откусывать маленький кусочек ее рейтинга, которого осталось совсем немного.
Не хватит на один эфир и короткую народную любовь.
— А если карабинерам?..
— А что ты им скажешь? Меня хотят убить эфиром? Они через пару месяцев может увидят твою заявку, — печально сказал Освальд и потер нос. — А даже если увидят. Гершелл сделает свое вот это лицо и скажет, что это сбой и ужасная трагедия.
Марш зябко повела плечами. Да, он был прав.
— Нам нужно срочно нагнать себе рейтинг, — пробормотала она. — Очень много рейтинга, чтобы если выйдут эфиры… не умереть… Получим рейтинг, купим билеты в Эльмар, а оттуда как-нибудь доберемся до Дабрина…
— Ты что… — ошеломленно прошептал Освальд. — Это же… нельзя так…
— Можно. Нам теперь все можно. Гершелл разрешил, — подмигнула ему Марш.
— А если нас найдут?!
— Людей с высоким рейтингом не ищут, — жестко усмехнулась она. — Если все получится — нас и искать не за что будет. А Гершелл… либо поймет, что ничего не вышло и молча свалит в свой Средний Эддаберг, либо пусть идет жаловаться карабинерам, а мы над ним посмеемся. Гершелл, кстати, не любит когда смеются, мне даже по морде съездил. А ты не знал? Я тебе сейчас расскажу, как дело было…
Она говорила, говорила и методично складывала вещи в глянцевый рюкзак. Он мало годился для путешествий, но другого не было. На дно она не глядя уложила несколько рубашек, а сверху главное, без чего она не могла уехать — запас эйфоринов и набор для перегонки. Поймала взгляд Освальда. Усмехнулась и не стала ничего объяснять, только уложила сверху свитер, чтобы хрупкий пластик не треснул.
Пусть мальчишка думает, что она барыжит, если ему так больше нравится.
… пять контейнеров синтетического морфина на одной манжете и легальные эйфорины на другой. Потому что ему больно и он боится смерти.
А она боится смерти?
Марш встала, взяла с полки фарфоровый панцирь — почему-то ледяной — и прижалась к нему щекой.
Боится?
Теперь, когда она может умереть в любой момент, может она ответить?
Она боялась. Очень боялась и совсем не хотела умирать так, как решил Гершелл. Может, она бы выпила мизерикорд — сама. Потому что устала и потому что все было зря, но не потому что этот старый ублюдок решил отомстить ей за случайное убийство и обезопасить себя от ее мести за совсем неслучайное предательство.
Марш поморщилась, и фарфоровый панцирь впитал еще одну злую мысль. Последнюю — черепашку она не стала укладывать в рюкзак, вернула на полку.
Как будто она оправдывается. Конечно, она-то случайно убила — убила, убила, убила! — девчонку, а Гершелл, вот кто настоящий подлец, выставил коллегу, который сам подставился под штраф.
Ах да. Гершелл теперь тоже убийца.
Интересно, его мучает совесть?
— Марш… — беспомощно позвал ее Освальд. — Мы умрем, правда?..
— Не умрем. Когда-нибудь, конечно, умрем, но сейчас не умрем, — слабо улыбнулась она.
Снова вспомнила Бесси. Все петельки сложились в узор, повисли на шее — Марш знала, что делать. На этот раз точно знала, как правильно.
Она сможет помочь Леопольду. Это так здорово.
Освальд сидел, трясся и постоянно тянулся к носу. Марш хотелось ударить его по руке. Накричать. Ей даже хотелось выставить его за дверь и лечь обратно в ожидании собственного эфира.
Миллионы жадных глаз все-таки убьют ее — может, так и надо. Марш никогда не любила выходить в сеть и посещать популярные конвенты. Наверное, чувствовала, что ее сожрут.
Нельзя. Она ведь сможет помочь Леопольду, ах, как это здорово.
Бесси. Бесси все поймет, Бесси — хорошая, хочет всех спасти, а еще она умела делать странные вещи.
Марш села рядом с Освальдом и порывисто обняла его, не обращая внимания на мокрую рубашку.
— Все будет хорошо, — неловко пообещала она.
Освальд перестал трястись и обнял ее в ответ — неожиданно крепко, словно это он ее утешал.
И славно, она нуждалась в утешении.
Они сидели на полу, обнявшись и уткнувшись друг другу в плечи. Чтобы только никуда не идти. Чтобы петельки не начали затягиваться.
…
Рихард сидел у себя в кабинете, напротив отражающего экрана, и ему было тошно.
Полчаса назад у ворот остановился синий аэрокэб с багровым синяком эмблемы на дверях. Эти люди никогда не задавали вопросов и не снимали данных с браслетов — они просто забирали тела. Рихард знал, как это работает. Кому нужно раздувать скандал из-за мальчишки, которому едва хватало рейтинга, на то чтобы дышать? Кому нужен мальчишка, которому внезапно перестало хватать рейтинга?
Рихард проводил молчаливых людей в серых комбинезонах — троих мужчин и женщину — до аэрокэба. Их и тело в плотном черном мешке.
Все сработало. Сработало, как он хотел, но почему-то от этого не было легче. Рихард сидел, уставившись в отражающий экран, и больше не думал о Даффи.
Он думал о себе.
Думал о мире, каким он был тридцать лет назад.
Это был какой-то другой мир, в котором не было насилия. Рихард получил прекрасное образование по расширенной программе. Никто не прятал от людей ужасов прошлого, и Рихард помнил, как в семнадцать, на втором курсе колледжа, он смотрел фильм о войне. Это было забавно, взрывы, грохот — неуклюжие предшественники красочных экшен-сцен из современных фильмов. А потом оператор зачем-то полез в котлован, заполненный грязью, над которой мутнела водяная пленка. Рихард смотрел на трупы в этом котловане и до сих пор отчетливо помнил каждую свою мысль в тот момент.
Это уродливо. Это несправедливо. Это абсурдно, «Аве Аби, в меня целятся из ружья» и почему эти люди молчали?
Может быть, они не успели?
Тогда Рихард решил, что браслет с виртуальным помощником — это такой наручник, которым люди пристегнули свои гнусные порывы. Там, за военной хроникой, шла еще криминальная, еще абсурднее и уродливее — Рихард понимал, как заставить людей маршировать строем и делать странные вещи, он именно этому и учился.
Но зачем люди шли на преступления — он не мог понять.
Расчлененный детский труп несколько суток простоял на жаре в большом молочном бидоне. Мужчина с девятью ножевыми ранениями всю ночь пролежал в переулке рядом со своим пустым кошельком. Девчонка с удивленным лицом, такая, вроде Бесси, размазывает по удивленному лицу слезы и говорит, что никто не пришел ей на помощь, хотя она кричала. «Ну вы же знаете, никогда никто ничего не слышит…» — говорила она, и каждая «н» била в сознание, как камень.
Рихард тогда думал, что Аби всегда слышит. Что Аби не бывает страшно, у него нет семьи и дома, который можно поджечь. И как хорошо, что люди, может и не вылечившись, теперь вынуждены считаться с беспристрастным свидетелем.
А если не хотят считаться, если хотят обмануть систему — туда им и дорога, к красным искоркам на воротниках, черным мешкам и аэрокэбам с багровыми траурными эмблемами. Общество таких отвергало. О таких полагалось забывать сразу, как погаснет алая лампочка. И не копаться в их мотивах и историях. Виртуальные кладбища полнились удаленными профилями, в которых даже не оставалось фотографий.
И Рихард был счастлив, что живет в таком прекрасном мире. А потом работа, работа, вынужденное погружение в истории тех, кому следовало отвесить подзатыльник и отпустить к семье и тех, кому стоило обнулить рейтинг и труп сжечь на месте, чтобы порядочные люди об него не марались. Когда наступил момент, в который Рихард перестал ощущать мир прекрасным?
Наверное, давно. Он не мог вспомнить.
Но что-то еще жило под профессиональным цинизмом, молодое и злое. Остатки веры в мир, где Аби приводит преступников в «Сад», исправительные камеры карабинеров или черные пластиковые мешки.
А потом появляется эта безумная дрянь, Марш Арто. Которая может обмануть Аби, использовать Бесси, убедить благополучных в общем-то, просто запутавшихся ребят ввязаться в авантюру со взрывами.
И Аби не сможет отправить ее ни в исправительную камеру, ни в черный мешок. Не существовало статей репортов для таких сложных цепочек с записками и взрывами заброшек, не существовало юридического обоснования половины ее преступлений.
Аби нужно было четко объяснить, кто пострадал и почему. Кто пострадал? Бесси? Да она даже не поняла, что принесла в «Сад». Вот если бы она отправила репорт на Марш — но ведь она не станет. Конечно же не станет.
Анни пострадала? Но тогда нужно объявить всем, что она была в башне. Рассказать о фатальной халатности персонала «Сада», и своей тоже.
Конечно, Рихарда не арестуют и даже не оштрафуют. Он не препятствовал следствию, не покрывал Марш и действительно не знал, зачем приходила Бесси. Но люди с удовольствием выразят свое неодобрение репортами и снизят его рейтинг, и может быть этого будет достаточно, чтобы он не смог переехать. А люди обязательно узнают.
И эти надписи на стенах — если бы Анни зарезали во сне, карабинеры может и не стали бы браться за дело без высокого приоритета. Но из взрывов, надписей и образа девочки с нарисованными веснушками, который Рихард сам и создал, легко было развернуть совсем другую историю.
Он все сделал правильно.
Лицо в отражающем экране было нездорового желтого оттенка. Рихард больше не видел лицо с плакатов, только полного желчи старика, который не побрезговал огрызнуться на сопляка. Так огрызнулся, что перешиб ему хребет.
А все потому что на таких, как Марш Арто нет управы. Она находит малейшие изъяны в системе и пользуется каждым мимолетным шансом все извратить и испортить. Десятки пациентов ходили на терапию именно в гостиную, стояли у проклятого витража, и ни один даже пальцем его не тронул. Только Марш разбила окно и умудрилась покалечиться.
Он тогда пожалел ее — и что теперь?
Теперь умерла Анни, которая хотела остаться в «Саду» и жаловалась Рихарду, что ей страшно. Умерла не потому что так решил Аби, не заболела и не сорвалась с причальной платформы аэробуса. Умерла, потому что ее убила Марш Арто, которую он когда-то пожалел.
Желтолицый старик в отражении понимающе улыбался Рихарду — да, ты все делаешь правильно. Ты представитель системы, хорошей и совершенной системы, ты получил ее одобрение и полномочия.
Ты можешь исправлять ее ошибки.
И вовсе ты не убийца, приятель, ну что ты. Аби ведь не убийца. Он не может быть убийцей, а ты… ты сейчас как он.
Ну улыбнись же, приятель. Ты ведь не хочешь еще раз пожалеть Марш Арто? И тех, кто ей помогал, их ведь никто не заставлял, они даже безумны не были?
Улыбнись, от тебя ведь никто не требует убивать Бесси, которая тебе так понравилась. Эта девочка правда ни в чем не виновата, а та, одноглазая, злая и сумасшедшая виновата еще как, ну что же ты?
Рихарду померещилась угроза в собственном взгляде. Угроза и нарастающее под ней презрение.
Но он так и не улыбнулся.
…
Марш сидела за столом, на котором больше не было экранов. Перед ней были разложены исписанные листы.
Одно письмо — плохо скрываемое сожаление и пожелание счастья. Доброе письмо, слова цеплялись за бумагу непривычно мягко, а буквы выходили округлыми и словно пристыженными своим горьким смыслом. Марш даже не догадывалась, что у нее хватит светлых слов на целое письмо.
Второе — прикрытая официальными формулировками ненависть. Это письмо тоже писалось легко, потому что Марш привыкла быть злой, а то, что ей пришлось унижаться — ну что же теперь, не в первый раз. Можно и так, так-так-так.
Желтоватая бумага из записной книжки — Марш почему-то была рада, что настоящая вещь получила под конец своей жизни еще немного историй. Наверняка потом истрепанную обложку с огрызками листов выбросят. Вместе с остальными ее вещами.
— Освальд? — не выдержала она. Мальчишка сидел одетый, в туго зашнурованных ботинках, и мрачно тер нос.
— А?
— Если я… если я все-таки умру — забери мои вещи, хорошо? Те, что на полке. Все остальное барахло пусть жгут.
— Ты же обещала, что мы сейчас не умрем, — пробормотал он, неловко дергая манжеты белой рубашки. Марш нашла мужскую рубашку, кажется, забытую кем-то из любовников. Это было так давно, что она не смогла бы вспомнить ни лица, ни имени мужчины, который ее носил.
— Мы — это такое хорошее слово, Освальд, — фыркнула она. — Как его ни повернешь — со всех сторон хорошее. Мы не умрем, а я умру. Или ты умрешь. Или мы оба останемся живы. А если умрет один из нас, а через десять или пятьдесят лет умрет второй — то это уже не будет «мы» умерли, ну видишь, как здорово?
— Ты умеешь находить правильные слова, — слабо улыбнулся Освальд.
— Рядом со словом «умрем» только одно слово неправильное, — усмехнулась Марш, заворачивая в белый платок серебристый нож с витой рукояткой. — Сейчас мы будем делать то, что делали раньше, и… прошу тебя — не запори мне… акцию.
— А как мы делали раньше?..
— Я буду злой, а ты стой рядом и делай вид, что все понимаешь. И… Освальд…
— Что?
— Верь мне, хорошо? Если ты мне не поверишь — мы, пожалуй, все-таки умрем.
…
Бесси было неспокойно. Как тогда, ночью, когда пришлось идти на балкон — душно и тоскливо. Словно должно случиться что-то плохое. Аби предложил ей эйфорины, но она не захотела пить. От них болела голова.
— Слово дня — реприманд, — неожиданно сообщил он. — Устаревшее название репорта или случайность, неожиданный поворот.
— Почему? — нахмурилась Бесси. — Дурацкое слово, и репорт, и неожиданность.
Аби немного пошуршал бумагой в поисках ответа на риторический вопрос, а потом совсем по-человечески вздохнул.
В этот момент зачирикали датчики над дверью. Бесси вздохнула с Аби в унисон — наверное тем, кто пришел, не хочется видеть ее расстроенной, они зачем-то другим пришли, но она никак не могла заставить себя повеселеть.
На пороге стояла Марш, а за ее спиной ссутулился рыжий Освальд, почему-то с ужасно виноватым видом. Сначала Бесси заметила, объемный черный сверток, который Марш прижимала к груди одной рукой. Потом — что лицо у Марш снова совсем бледное и несчастное, совсем как когда Бесси сказала ей, что Рихард поссорился с Анни из-за камер.
— Бесси… Бесси, помоги мне, — выдохнула она, и все собственные проблемы тут же показались Бесси чепухой.
Ну конечно она поможет, у Марш и рыжего мальчика по имени Освальд точно случилось что-то очень плохое, такое, чего Бесси и боялась. Только, выходит, это не ее плохое было, а их.
Она молча кивнула, и только потом заметила, что во второй руке Марш сжимает короткое серебристое лезвие.
…
Рихард нашел в себе силы пересмотреть эфир, подготовленный для Анни. Все фотографии и имена были заменены, и в каждом кадре на него смотрели внимательные серые глаза Марш Арто. Он выдержал каждый взгляд — она сама так решила.
Хороший получился эфир. Профиль Марш к нему привязан, на шкале рейтинга — голодная серая пустота. Если хотя бы сто тысяч человек, жалкие сто тысяч зрителей, стосковавшихся по скандалам, сядут смотреть, и если хотя бы половина отправит Марш по паре баллов общественных симпатий — она уже никогда не будет взрывать башен.
Рихард прикрыл глаза.
И все-таки ему было тошно. Он не мог отменить изменения — для этого нужен был второй ключ, который остался у Ренцо. Но Рихард мог просто не выпускать эфиры. Съездить за город еще раз и все отменить.
Не для Марш, конечно. Кто знает, что она еще придумает и кто еще пострадает.
Если бы Даффи до сих пор числился его выпускником — обнуление его рейтинга грозило бы серьезными проблемами. Но ни Даффи, ни Марш не имели отметки выпускников центра. А Освальд и Иви пока имели.
Рихард не хотел их убивать. В мальчишке может взыграть чувство справедливости, у него в карточке до сих пор стояла отметка «импульсивен и склонен к необдуманным решениям». И рядом — «психика пластична, легко поддается влиянию». Он даже сбежать умудрился, это было плохо, но не критично — Рихард видел записи из палаты, скорее всего забился в какую-нибудь щель и там трясется. И не поддается ничьему влиянию.
А Иви даже не знает, что Даффи умер, а уже рыдает так, как будто все поняла. На кой хрен она-то в это полезла?
Рихард вывел на экран трансляцию с камеры из ее палаты. Она до сих пор рыдала, до чего выносливая девица!
Он поморщился и переключил изображение на настройки ее профиля.
Хрен с ней, еще эфир из-за нее переделывать. Порыдает до завтра и в следующий раз будет думать, в каких акциях участвовать.
А мальчишка… мальчишке, в общем-то, тоже незачем умирать. Рихард скоро уедет, а все его прошлое останется.
К тому же Освальд все-таки побежал к башне. Точно ведь боялся, но все равно побежал, вот и склонность к импульсивным решениям….
Рихард открыл его профиль и задумчиво уставился на жмущиеся в углу цифры его рейтинга. Совсем немного, тут и рейтинга-то не на эфир, а на обзорную статью.
Зеленое 2571, 58 вдруг мигнуло, а потом бодро зазеленело: 2580, 2600, 2650, 3000, 3012, 3050…
— Что за… — прошептал он. — Аве Аби! Найди мне Освальда Ирша!
— Выполняю запрос… — монотонно защелкала машинка.
3567. 3800.
— Живо!
— Выполняю запрос…
4000. 4078.
— Нет-нет-нет, парень, ты что творишь… что ты…
Освальд не мог пойти на преступление. Он в центр-то попал за пьяную драку, во всех отчетах его врачей говорилось, что у него минимальный индекс социальной опасности.
А если все-таки поддается?
— Запрос выполнен, — бодро доложил Аби и зажег на карте Третьего квартала зеленую точку.
Третий квартал. Этаж… крыло…
— Доступ к камерам, — хрипло скомандовал Рихард, на ходу надевая пальто. — И аэрокэб к главному входу!
На белом коверкоте темнела еле заметная полоска грязи. Точно, пальто упало, и Анни…
Аби вывел на экран целую плитку изображений. Пустые коридоры, коридоры, в которых чуть больше людей, люди бледны и чем-то напуганы, и все что-то снимают.
— Камера у балкона, — скомандовал он, проследив взглядом, где людей становится больше.
Он проскользил взглядом по растерянным лицам и встревоженно поднятым рукам — люди слали репорты.
Рихард успел заметить Марш Арто, лицо которой наконец-то стало по-настоящему безумным. Она пятилась к балкону, прикрываясь Бесси, к горлу которой был приставлен короткий, отчетливо блестящий нож.
Бесси прижимала к животу объемный черный сверток и растерянно оглядывала собравшихся перед ней людей.
Освальда Рихард заметил последним — он открыл дверь на балкон и что-то кричал Марш, махая рукой.
Они скрылись на балконе и захлопнули двери. Люди остались стоять, переглядываясь и переводя взгляды с дверей на браслеты.
«Ах ты сука, — с горечью думал Рихард. — Сумасшедшая, злобная сука. Если бы только Леопольд знал, ради кого он…»
— Срочная поездка, высокий приоритет! — рявкнул он в датчик, усаживаясь в кэб.
В наушнике звякнули списавшиеся токены. Рихарду было плевать. Он думал. Ему нужно было понять, куда ехать, а для этого нужно думать как Марш Арто. Как убийца и социопат.
Это оказалось неожиданно легко.
Вряд ли Марш вытащила Бесси и Освальда на балкон для того, чтобы втроем оттуда спрыгнуть. Не до того Освальд поддавался влиянию, да и угрожать девочке тогда не имело смысла. Она хочет сбежать.
Сбежать можно только за город, или, с высоким рейтингом — в соседний город. Она не станет вызывать аэрокэб, чтобы ее сложнее было отследить, нет, она поедет на аэробусе, к тому же на платформе много зрителей и можно будет повторить выходку.
Повторить выходку — или убить Бесси. Что-то холодное поползло по левой руке вверх, от кончиков пальцев и к локтю.
Идиот. Какой же идиот.
Но она не должна была ничего узнать! С какой стати гаденыш вообще к ней поперся, Даффи ведь сказал, что они ей больше не доверяли?!
— К Платформе Третьего квартала! — в отчаянии крикнул он динамику. Впервые пожалел, что давно нет живых водителей — с человеком можно договориться. Пусть нарушит правила, пусть гонит вне линий, создаст аварийную ситуацию, но успеет, успеет на проклятую платформу, прежде чем Марш Арто — какая же ты дрянь! — воспользуется шансом, который он дал.
Убийство. Сколько рейтинга можно получить за убийство славной девчонки с нездешним взглядом?
Почему он думал, что Марш на это не пойдет?
Холод полз неумолимо, подбирался к сердцу, и Аби что-то встревоженно бубнил про аптеку и вызов скорой, но Рихард не слышал. В ушах стучала кровь, а мир медленно сжимался в точку — красную точку на карте, где остановится аэрокэб.
Оказывается, еще две минуты назад он верил в Марш Арто. И в то, что она ничего не узнает.
…
Марш курила, привалившись к тонким балконным перилам и мечтала упасть.
— Не поранила? — глухо спросила она.
Смотреть на Бесси не хотелось. Пусть они обо всем договорились, но она никак не могла себя заставить.
— Нет-нет…
— Ты бы еще дальше нож держала, — фыркнул Освальд. — Чтобы на него в толпе кто-нибудь напоролся.
— Все поверили, — усмехнулась Марш. — Правда здорово когда тебя никто не любит? Я, может, всю жизнь работала на этот момент.
— Неправда, неправда, — неожиданно сказала Бесси. — Не бывает, чтобы никто не любил. Я люблю.
— Ты всех любишь, — отмахнулась Марш. — Кстати, Бесси, как ты думаешь, хорошо ли тыкать в людей ножами?
— Ты не тыкала, — осторожно сказала Бесси.
Марш раздраженно ударила ладонью по перилам. Девчонка для дурочки была удивительно тактична. А в Марш некстати проснулся педагог.
— Тыкала, — безжалостно сказала она. — И никто не знал, что я тебя не прирежу.
— Я знала…
— Бесси… — закатила глаза Марш. — Аве Аби! Покажи статистику за последние десять минут. Видишь зеленые циферки? Понимаешь, что это значит?
— Нет, — честно ответила Бесси, касаясь кончиками пальцев виртуального экрана. Экран и зеленые цифры рейтинга пошли искрящейся рябью.
— Это значит, что не все, у кого мало циферок — плохие, а у кого много — хорошие. Бесси, ау, на меня смотри, ладно? Я сделала плохое дело и получила надбавку. А еще я себе глаз… так, ладно. В общем, ты хорошая, Бесси, и пореже смотри на циферки. А вот и кэб, — с облегчением заметила Марш.
Она была недовольна импровизированной речью, а у Бесси было совершенно ошеломленное лицо, но думать об этом стало некогда, да и педагог в Марш быстро выдохся.
— Я думал, нас остановят, — признался Освальд, открывая перед ними дверцу. — Мы же прямо через толпу шли, там мужчины были… некоторые такие… ну… — он неопределенно взмахнул руками.
— Да? — равнодушно сказала Марш, помогая Бесси перелезть через перила. — А я не думала.
…
Рихард Леопольда не узнал. Даже подумал, что он переехал к старшему брату в Нижний Остхайм, а потом вспомнил, что Леопольд больше мог выезжать из Младшего Эддаберга. Впрочем, сейчас это не имело никакого значения.
Справа нехорошо кололо, а еще казалось, что сердце вдруг распухло, заполнило всю грудную клетку и давит на легкие, не давая сделать вдох.
Но это было неважно.
Леопольд не удивился его звонку. Он выслушал его очень внимательно, с взбесившей Рихарда профессиональной снисходительной сосредоточенностью. Будто он бредит. Будто он впавший в истерику пациент.
— Почему Марш напала на девочку? — спокойно спросил Леопольд.
— Какая разница?!
— Рихард, вы задаете странные вопросы, — мягко укорил он. — Это главный вопрос, от которого мы и будем работать.
— У нас сбежал пациент, — процедил он. — Он ее друг, мог внушить странные мысли…
— Сбежал? Рихард, вы мне лжете. Когда это из «Сада» начали сбегать пациенты?
«Да вы оба друг друга стоите, — с ненавистью подумал Рихард. — Нет чтобы позвонить своей бешеной дуре…»
— Вы же знаете какие проблемы у этой женщины! Откуда я знаю, что ей взбрело… позвоните! Приезжайте на платформу! Она сейчас человека убьет, ребенка, как вы…
— Марш никого не убьет, — твердо сказал Леопольд. — Я прекрасно знаю, какие у нее проблемы. Она может убить только себя. Но судя по акции с девочкой — делать этого она не собирается. Рихард, как вы себя чувствуете? Мне не нравится ваша испарина…
— Позвоните ей, — процедил Рихард. — Я вызову вам аэрокэб, приезжайте на платформу… Девочка не виновата, что вы остались упертым бараном и верите в эту…
— Рихард, — тихо сказал он. — Я не могу никуда приехать. Я не могу встать с постели, и это не имеет смысла. Марш не принимает вызовы, я звонил ей трижды, пока мы говорим. И не читает сообщения. Почему бы вам ей не позвонить?
— Мне?!
— Похоже, что она хочет привлечь внимание, и скорее всего ваше… — мягко начал Леопольд.
Своим этим добрым докторским голосом.
Рихард только скрипнул зубами. Он не мог сказать, что Марш уже убила человека. Не мог сказать, зачем она волочет Бесси на платформу. Но Леопольд был прав, чтоб его, унизительно прав — чтобы оценить ситуацию, ему нужно знать все. Иначе он не поверит.
— Позвоните еще, — упавшим голосом сказал он.
— Рихард? Рихард, вы в аэрокэбе, верно? — торопливо начал Леопольд, заметив, что он потянулся сбросить вызов. — Там аптечка, в пятом отсеке под сидением, у вас рейтинга хватит открыть. Но обратитесь к врачу как можно…
Рихард нажал отбой и устало вздохнул. Все-то они знали, эти мудрые доктора.
Только верили во всякую чушь.
…
Марш непривычно, невыносимо хотелось жить. Ей казалось, люди в аэробусе смотрят на нее голодными, насмешливыми глазами Рихарда Гершелла. Она жадно хватала ртом теплый воздух, под рукавом было горячо и мокро — кажется, манжета расцарапала ей руку — а Марш никак не могла успокоиться.
«Не хочу, — беспомощно думала она. — Не хочу так… чтобы Гершелл меня убил… ну пожалуйста, пусть как угодно, по-другому, а лучше — вообще никак, мне еще надо Леопольду купить лекарства…»
Хватит ли ей рейтинга, чтобы пережить эфир? Должно хватить. Репорты были рассчитаны на то, чтобы быстро и наверняка обезвреживать тех, кто взялся махать ножом и угрожать детям. Рейтинг на браслете был непривычно высоким, тошнотворно высоким — втрое больше, чем она получила за эфир. Но хватит ли этого?
«Пожалуйста…»
Она не знала, кого просит о помощи. Марш даже не до конца понимала, что означала Рихардова исповедальня. Скорее она просила Аби.
Аби, который никогда ей не помогал. Вот бы на его место кого-нибудь поумнее.
Освальда она заставила выпить порцию эйфоринов, и теперь он дремал справа, стиснув горячими мокрыми пальцами ее ладонь. Бесси подняла подлокотник, бесцеремонно обняла ее, уткнувшись носом в узел шарфа, а у Марш не было сил выпутаться из этих утешающих прикосновений.
Она оглядела салон — словно искала, у кого же попросить помощи. Встретилась взглядом с женщиной, которая сидела напротив — зеленоглазой блондинкой в старомодном черном велюре.
— Иди к нам, лапушка, — подмигнула женщина, похлопав по пустому сидению между ней и черноволосым мужчиной в зеленом шейном платке. — А то они тебя задушат.
— Помолчи, — поморщился бледный беловолосый парень у окна. — Мы еще не приехали. Мы же договаривались.
— Да ты посмотри, как они на ней виснут! Мою бедняжку удави-и-или, — хихикнула блондинка.
— Вы, мисс, правда не чувствуете меры, — холодно отметил брюнет. Повернулся к Марш, и ей показалось, что он смотрит на нее с жалостью.
Еще не хватало.
— Репорт, — оскалилась она. — За травмирующее вторжение в личное пространство.
— Злая! — обрадовалась блондинка. — Она злая!
— Да заткнешься ты или нет?! — парень у окна даже не обернулся, только страдальчески закатил глаза.
«Фрики какие-то, — раздраженно подумала Марш. — Весь мир с ума сошел».
— Репорт за несоответствие личным эстетическим установкам и неуместное акцентирование на деталях, вызывающих травмирующую ностальгию, — мстительно добавила она, глядя на завязанный бантом высокий ворот блондинки.
Лицо у нее стало такое, будто Марш ей за ворот плюнула. Ее сосед одобрительно ухмыльнулся, но для него Марш репорта не придумала — он к ней не обращался и одет был прилично.
Глупый разговор разбудил привычную злость, и Марш была ей рада, как никогда раньше. Истерика отступила, упадническая тоска растворилась, и наконец-то вернулась ясность рассудка. Марш бы предпочла благодарить манжету, а не странных соседей. Но аэробус наполнился протяжным гулом и начал тормозить. Она пихнула Освальда локтем в бок, отцепила от себя Бесси и с неудовольствием заметила, что дышать действительно стало легче.
…
… Как это рейтинг ничего не значит? А что тогда значит?
Бесси никогда не могла ответить себе, почему это она плохая. Знала и все. Знала, что у нее есть нос, две руки и что ей нравится шоколад. А Марш будто сказала, что нет у нее никакого носа, и шоколада никогда не существовало.
Бесси было трудно смотреть по сторонам. Она пыталась отвлечься, рассматривая людей, но на этот раз ей некстати, совсем-совсем некстати удалось сосредоточиться на одной мысли, а все посторонние звуки и образы только раздражали.
В конце концов она уткнулась носом Марш в кардиган — он был мягкий и приятно пах дымом — и закрыла глаза. Думала, Марш ее прогонит, но она почему-то не стала, и это было славно, иначе пришлось бы всю дорогу просидеть зажмурившись.
Бесси даже не нашла сил сказать странной женщине с соседнего сидения, что Марш вовсе не злая. Надо было, конечно, Марш ругаться пришлось — ну и пусть, она как поругается сразу веселее становится, а то была совсем несчастная.
Нехорошо, конечно, что она жаловалась, но Бесси уже не могла понять, что хорошо, а что не очень. И когда Марш потянула ее к выходу, Бесси поняла, что все лица, все сидения и окна сливаются в размазанные цветные полоски и не имеют никакого смысла.
А что имеет? Бесси все-таки была не совсем глупая, она понимала, что Марш хоть и не поступала плохо, когда ей угрожала, но другие-то этого не знали. И конечно она не хотела, чтобы Марш оштрафовали!
Но почему ей начислили рейтинг? Все подумали, что она поступила плохо, а рейтинг ей начислили? И Марш ей специально показала сводку, чтобы Бесси поняла, что она хорошая. Но если принять, что она плохая Бесси было просто, то это как-то совсем не помещалось в голове. Странно было и неправильно. Аби не мог поступать неправильно, проще было поверить, что у нее никогда не было носа!
Бесси плелась за Марш, сжимая черный сверток, который ей дали, хмурилась и смотрела под ноги. На истертый ковролин в проходе аэробуса, на серый бетон платформы.
А потом Марш дернула ее за руку и сделала шаг вперед, закрывая ее собой. И Бесси уже не смогла смотреть под ноги.
…
Рихард с трудом заставил себя спокойно стоять на верхнем ярусе платформы, а не метаться в поисках Марш и Освальда. Аби говорил, что они еще не прибыли.
Левая рука все еще была холоднее правой, но резь в груди присмирела и затаилась. Аптечка действительно нашлась под сидением, и Аби подсказал, какой стимулятор нужно вколоть. Рихарда это раздражало — он не хотел принимать помощь от Леопольда. Нет, он не хотел узнавать, что Леопольд готов ему помочь. В этом чувствовался затхлый привкус старых ошибок, а Рихард совсем не хотел его ощущать.
Аэробус наконец показался вдалеке, и Рихард стал медленно спускаться. Он не знал, что собирается делать. Как помешать этой психопатке, если она действительно собирается убивать? Он отчаялся настолько, что попытался отправить заявление карабинерам, но вежливая девушка в приемной отказалась его принимать. Никакого преступления не было, никто никому не угрожал и заявлений от жертв не поступало, на платформе есть своя охрана.
Когда Рихард показал запись из коридора, девушка удивленно изогнула тонкие черные бровки. «Господин Гершелл, если бы это было преступление при таком количестве свидетелей — эта мисс в красном… Марш Арто, спасибо, Аби… уже была бы мертва. Это наверняка развлекательный эфир, — ласково сказала она. — Но вы можете оставить заявку для проверки этого инцидента, она будет рассмотрена в порядке общей очереди… и должна предупредить, что у нее будет низкий приоритет — постановочные эфиры не наша специализация…»
Ну конечно. Ни врачи, ни карабинеры ему не верили, а Рихард не мог сказать, что «мисс в красном» плевать хотела на репорты.
А точнее, мисс в красном очень хочет репортов.
Как быстро заметят этот сбой? Заметят ли его вообще? Что она теперь может натворить?
«Она не станет никого убивать».
Старый дурак. Хорошо, что его отстранили, что за мир, где психиатры попустительствуют психопатам!
Он заметил Марш и Освальда в последний момент — они почти добрались до другого края платформы. Марш тянула Бесси за рукав и часто оглядывалась. Она тоже его искала.
Но заметила его не Марш — заметил Освальд. Рихард видел, как перекосилось его лицо, и как он трясет Марш за плечо. Бесси плелась за ними, бледная и совершенно потерянная. Запугали? Заставили пить эйфорины?
Марш обернулась к нему, и ее живой глаз под красной линзой казался огоньком Аби на воротнике. Рихард поднял руки, надеясь, что она не станет делать глупостей. Они стояли слишком далеко и не услышали бы друг друга.
Если она вздумает прикрываться Бесси — он не сможет ей помешать. Лицо у Марш все еще было безумным. Теперь никто не поверил бы в ее «Я знаю».
Рихард шел медленно, не сводя с нее взгляда, а вокруг толпились люди. Некоторые оборачивались. Кто-то даже его окликнул. Над платформой висел густой, вибрирующий вой приближающегося аэробуса.
И в этот момент Марш сделала единственное, чего он от нее не ожидал — закрыла собой Бесси и даже Освальда дернула за рукав, будто пытаясь заставить стать за ней. Она медленно пятилась к перилам, и что-то говорила, но Рихард не мог прочитать по губам.
Зачем? Будто ждала, что он будет в нее стрелять.
Рихард остановился всего на мгновение — пытаясь осознать, что она сейчас сделала, и что ему теперь делать. В этот момент левую руку прострелило короткой, злой болью, и под кожей стремительно начал расползаться лед.
Рихард уронил руку — непозволительно резко. Марш дернулась, оттолкнула кого-то с пути и успела злобно оскалиться — видимо, ей пришел репорт. И уперлась спиной в ограждение платформы. Рихард вцепился в левое запястье, будто пытаясь запереть расползающийся холод в руке, и понял, что не успеет подойти. Они стояли слишком далеко.
А еще он вдруг понял, что Бесси за спиной у Марш больше нет.
Он даже успел увидеть белые пальцы, сжимающие край платформы, а потом вдруг стало темно.
…
Бесси ничего не поняла — вот она смотрела под ноги, а вот Марш заставила ее пятиться к ограждению, а еще она чего-то испугалась, и это было очень важно, надо было найти, чего она там боится, может Бесси тоже надо испугаться, но она никак не могла, потому что все мире вдруг стало таким безумным, и на что теперь смотреть?!
И Бесси просто пятилась, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.
— Вы приближаетесь к ограждению причальной платформы, — доложил Аби, а потом будто встревоженно добавил: — Вам не следует приближаться к ограждениям! Вам не следует…
И чего это он. Ах да, она же вроде как глупая, и Аби положено смотреть, чтобы она себе не навредила… надо Марш сказать… что сказать?
Бесси ловила разбегающиеся мысли, а они все убегали, выскальзывали, и Аби еще что-то говорил, а потом вдруг каблук любимого ботинка угодил в трещину на платформе. Реприманд.
Падая, она успела подумать, какой же это противный день. Мысль кончилась, а падение почему-то не кончалось.
…
— Вам плохо?! Вам нужен врач? Сэр?! — Кто-то тряс Рихарда за плечо, кажется, женщина, но это не имело никакого значения.
— Девочка, — прохрипел он, указывая пальцем туда, где виднелось красное пятно — пальто Марш. — С платформы… охрану… упала, да что вы стоите?! Аве Аби, вызови охрану Третьей платформы! Почему вы…
Мир медленно приобретал привычные очертания. Рихард уже различал лица. Видел, как встревоженная женщина в лимонно-желтом мечется по платформе, хватает людей за руки, кричит что-то, теребя воротник. А слышал он почему-то только тяжелый вой снижающегося аэробуса.
Там, внизу, был выступ для стыковки. Бесси выжила, если упала на него.
— Аве Аби! Сигнал для автопилота аэробуса! Человек в опасности, нужно остановить стыковку!
— Запрос передан в депо. Номер вашего запроса…
Рихард рванулся к ограждению, хватая людей за руки, чтобы не упасть. Его не замечали — он видел вокруг десятки, сотни побелевших лиц и потемневших взглядов, прикованных к черному ограждению.
Его зрители. Это он их собрал, он показал куда смотреть. Люди были напуганы, они тревожно шептались и переглядывались, кто-то яростно стучал пальцами по экранам, вызывая охрану вручную, но Рихарду казалось, что все они надеются, что охрана не успеет.
Марш стояла у края платформы, растерянно глядя то на людей, то на уступку. Рихард остановился, сжав чей-то рукав.
Она не станет. Не полезет вниз, она ведь знает, чем это для нее кончится. На нее все смотрят.
Он поймал ее взгляд, и теперь она смотрела только на него. И лицо у нее было как тогда, в палате, серое и больное.
«Все ненастоящее».
«Я знаю».
Я знаю. Марш улыбнулась ему, а потом скинула рюкзак, что-то крикнула Освальду, встала на колени и пролезла под ограждением.
…
Марш не боялась и не злилась, хотя раньше обязательно бы подумала, какие идиоты оставляют между перилами такие огромные зазоры, и какая бестолочь умудрилась в такой крошечный зазор вывалиться.
Сейчас это все не имело значения. Она легко спрыгнула на уступку для стыковки. Горячий ветер из-под снижающегося аэробуса дул ей в спину, прижимая к бетонной платформе.
— Бесси! — крикнула она, но голос потонул в гуле.
Девчонка стояла, прижавшись к платформе, будто пыталась ее обнять, и явно боялась пошевелиться. Обернуться, посмотреть вниз — тогда она потеряет равновесие и упадет в прохладную пустоту, к серому квадрату земли далеко-далеко внизу.
Марш тоже жалела, что посмотрела вниз.
Она шла медленно, понимая, что если сорвется — они погибнут вдвоем, потому что Марш ни на какую охрану и Рихарда Гершелла не надеялась. Но так хотелось двигаться быстрее, быстрее, убраться от нарастающего гула, который рвется в уши и давит на виски, вибрирует, дрожит в груди и ветер, ветер все горячее, но надо идти медленно, иначе она сорвется, и они погибнут…
Вдвоем.
Марш нащупала торчащий из раскрошившегося бетона обломок арматуры и вцепилась в него, как в пучок травы, растущий на отвесном склоне.
Бесси так и стояла, уткнувшись лбом в бетонную стену, только все чаще вздрагивала от порывов ветра. Сухого, пахнущего ржавым машинным нутром.
Горячего. Все горячее и горячее.
Марш выпустила обломок, и снова положила ладони на платформу. Жаль у нее нет черных щупалец вместо слабых пальцев. До Бесси оставалась пара шагов.
У нее сломался каблук. Как плохо.
Марш не почувствовала, как вместо бетона и арматуры сжала мягкий рукав — ветер бил слишком зло, и уже не в спину, а сверху вниз. И гул был таким, что Марш казалось, что в уши вбивали гвозди.
Но это все было неважно — теперь Бесси смотрела не в стену, а на нее, и это было здорово, Марш даже нашла в себе силы ей улыбаться, хотя улыбаться совсем не хотелось.
Она боялась, что Бесси бросится к ней, но она все поняла — прочитала по губам, а может, сама сообразила.
«Тише, ма-лень-ки-ми шажками… Шаж-ка-ми…»
Здоровый глаз полоснуло знакомой, раскаленной болью — словно он тоже помнил серебристое лезвие.
Бесси теперь шла, зажмурившись, и из-под сжатых покрасневших век текли частые слезы. Слишком сухой и горячий воздух.
Марш в первый раз была благодарна своей дерьмовой, блюрящей повязке — здоровый глаз можно закрыть и не ползти только наощупь.
Вот кусок арматуры — лег в ладонь так привычно и надежно, будто его специально для Марш вбили. Она посмотрела наверх — там чьи-то руки, рукава, какие-то веревки. «Мы вытянем, мы поможем, скорее хватайся!»
Воздуха вдруг перестало хватать. И гул превратился в рев.
Марш сжала арматуру, а второй рукой рванула Бесси за воротник. Даже успела подставить плечо под сломанный каблук, и на душе вдруг стало легко и спокойно.
А потом она посмотрела наверх и поняла, что подниматься страшнее, чем остаться стоять.
Страшнее, чем разжать руки и упасть в гудящую раскаленную пустоту, к серой земле.
«Пожалуйста…»
…
Рихард видел, как люди в форменных серых куртках прорываются к ним сквозь толпу, и люди расступаются, но отступают на полшага, не желая терять место на трибунах. И люди в серых куртках не успевают, а аэробус уже бросает на лица разноцветные блики, и лопасти у него на брюхе монотонно перемалывают воздух.
А Освальд куда-то пропал.
Что сказала ему Марш? Чтобы помог или чтобы не лез, не подставлялся?
Рихард не смог пробиться к ограждению. Стоял совсем рядом, видел, как у края платформы суетятся люди, скидывают куртки и тянут вниз руки, а он только ждал, пока кто-то закричит. Пока новость прокатится по толпе, как мячик по волнам — всё.
А потом у края показались синие кружевные рукава пальто Бесси, и на мгновение даже ледяная тяжесть в груди отступила, позволяя ему ощутить это безграничное, безмятежное облегчение.
Она жива. Девочка жива. Не погибнет из-за него, не погибнет из-за своей невнимательности и халатности охраны. Теперь-то все будет хорошо.
А вслед за синими рукавами показались красные. И ледяная тяжесть вернулась.
Марш выползла на платформу, странно сжавшись и пытаясь прикрыть лицо, словно это могло ее спасти.
Она стояла на четвереньках на сером бетоне, и Рихард видел, как медленно желтеет лампочка Аби на ее красном воротнике.
А потом она подняла лицо. Оглядела собравшихся вокруг людей, и они, словно опомнившись, бросились ее поднимать, отряхивать и хватать за руки.
Люди были счастливы. Ведь кто-то другой совершил Настоящий Поступок, но только Рихард знал ему Настоящую Цену.
Лампочка часто замигала оранжевым. Марш широко улыбнулась и золотая ящерица заметалась по ее лицу, а потом юркнула за воротник. Рихард вдруг понял, что хочет броситься к ней, закрыть от счастливых взглядов и одобрительного гула людей на платформе, как она закрывала от него Бесси.
Понял, что Марш это тоже не поможет.
…
— Получена награда на десять баллов общественных симпатий. Сообщение для получателя: «Невероятно!»
— Ваш рейтинг понижен на десять баллов.
— Получена награда на три балла общественных симпатий. Сообщение для получателя: «Спасибо вам!»
— Ваш рейтинг понижен…
Первые пару секунд Марш надеялась, что аэробус, который чуть не убил их с Бесси, сейчас остановится у платформы, откроет спасительные двери, и она спрячется от народной благодарности.
А потом по ее лицу потекли золотые и розовые блики, и она поняла, что не успеет.
Марш стояла, улыбаясь, и искала взглядом хоть одно лицо, отмеченное жадным воодушевлением. Таким, как она видела на эфире.
Но не находила.
В лицах людей нечто по-настоящему светлое, хорошее, и только по недоразумению убивающее ее.
— … сто баллов общественных… Сообщение для получателя: «Живите долго!»
— Ваш рейтинг…
Марш наконец-то нашла в толпе Рихарда Гершелла.
А так глупо получилось.
— Ваш рейтинг приближается к критической отметке, — просипел Аби. — Ваш рейтинг…
Она и не думала, что у Гершелла может быть такое лицо. Полное ужаса, перекошенное от боли, и почему-то ей от этого совсем, совсем не радостно.
— Ваш рейтинг…
Да какая разница, что там с ее рейтингом.
— Вам присвоено достижение — лучшая акция квартала… «Золотая оса».
— Мне жаль, — вдруг сказал Аби, и голос его действительно был печален.
Марш заметила, как покраснел, слился с воротником его огонек.
На платформе стояла тишина — такая же густая и раскаленная, как недавний гул.
«Несправедливо, — подумала Марш, поднимая взгляд к высокому мерцающему небу. — Акция была на сотню золотых ос».