ПРОСТОЕ, КАК МЫЧАНИЕ
(Рассказ коровы)
Родилась я в городе, в областном центре.
Город большой, промышленный, три института и университет, ну и, само собой, театры и кинотеатры. Парк культуры и отдыха. Молокозавод.
По документам я, правда, в селе родилась, но я-то помню, что родилась в городе. Нас тогда целое стадо в одной комнате родилось - на шестом этаже, в самом центре города. Как замычали мы в один голос, Андерсен от радости на стуле подскочил.
- Умницы, - говорит, - чтоб вам всем быть здоровенькими. Ваше здоровье - это наше здоровье.
У Андерсена жизнь длинная и однообразная, как проспект в нашем городе. Живет Андерсен давно и каждый день ходит на работу. Для него, говорит он, идти на работу все равно, что идти на казнь. Только на казнь один раз сходил - и все, а на работу нужно ходить ежедневно.
И при этом Иван Иванович еще упрекает Андерсена, что тот мало любит свою работу. Кто ж это будет любить свою казнь? Разве что какая голова отчаянная.
В нашем поголовье мало отчаянных голов, но все же иногда попадаются. Когда мы только еще родились, Андерсен спросил у нас:
- Ну, красотки, какая из вас на молоко, а какая на мясо?
Все, конечно, дружно кричат, что на молоко, а одна голова отчаянная радостно завопила:
- На мясо!
Андерсен улыбнулся - так грустно, как улыбается он, когда его вызывают к Ивану Ивановичу, - и говорит:
- Это хорошо, что ты такая сознательная, только радоваться зачем? Не в театр идешь, а на мясо.
Жизнь, я вам скажу, пролетает - не успеваешь оглядываться. Только что Андерсен поздравил меня с рождением - и вот я уже даю молоко. Много молока, в среднем по три тысячи на корову. И другие дают столько же - и те, что в городе, и те, что в районе, и даже те, что в селе, хотя у них там плохие условия и кормов не хватает. И это при том, что у них там и доярки, и зоотехники, а у нас только Андерсен - и больше никого.
И даже не Андерсен - просто его так Иван Иванович называет.
- Ты, - говорит, - слыхал про Андерсена?
Андерсен - наш - вытягивается столбиком, опускает глаза в стол и начинает там что-то отколупывать. Всякий раз отколупывает и никак не отколупает.
- Это великий сказочник, что ли?
Иван Иванович кивает:
- Великий. Только не по сравнению с тобой. По сравнению с тобой он маленький сказочник.
После такого разговора Андерсен долго не смотрит в нашу сторону, говорит, что мы ему надоели, что он не дождется, когда уйдет от нас на пенсию. Мы, оказывается, должны быть там, в селе, а не здесь, в городе. Каждая из нас приписана к какому-то колхозу. Одни еще там, в колхозе, приписаны, другие в районе приписаны, а мы уже здесь, в областном центре. Нас Андерсен собственной рукой приписал.
Сам приписал - и сам недоволен.
- Что-то, - говорит, - больно много вас развелось, вот погодите, я вас всех в колхоз отправлю. Будете там в холодных коровниках стоять по колено в грязи, будете просить, чтоб вас покормили.
Это он так грозится. А на самом деле - куда нас пошлешь? Мы здесь, в городе, родились, какая от нас в колхозе польза?
Сын Андерсена, пианист, ездит в колхоз на уборку картофеля, а какая там от него польза?
Андерсен хоть нас и ругает, но не заругивает до конца. Он ругает потому, что его ругает Иван Иванович. А Иван Иванович ругает потому, что его тоже кто-то ругает. И даже того, кто ругает Ивана Ивановича, тоже кто-то ругает.
Все ругают друг друга.
И все - за нас. Как будто все они нами недовольны.
А на самом деле без нас им не обойтись. Мы и кормов не требуем, и коровников нам не надо. Живем мы все в одной комнате, на шестом этаже, - и те, которые в колхозе приписаны, и те, которые в районе приписаны, и те, которые в области приписаны, и даже те, которых сам Иван Иванович собственной рукой приписал.
1982
ЗАЙЦЫ
Последний трамвай. Остановка - улица Трифоновская. В вагоне двое: один входит, другой уже сидит.
- Семен Семенович, это вы? Так поздно?
- Иван Степанович, это я. Здравствуйте, дорогой. Садитесь, там все равно нет билетов. Поедемте зайцем. Все контролеры спят.
- Вы думаете, это удобно? Кстати, у меня проездной.
- Спрячьте! Никому не показывайте! А я думаю: что это Ивана Степаныча давно не видать? А вы, оказывается, по ночам ездите. Да еще зайцем!
- Вот именно: зайцем. Хотя, между прочим, у меня проездной.
- Прекрасно придумано: проездной. У каждого зайца - проездной. Поди догони их с проездными.
Остановка Рижский вокзал. Никто не входит, никто не выходит.
- Время-то позднее: половина второго. А вы, Семен Семеныч, живете в другом конце города. Куда это вы среди ночи, если не секрет?
- Иван Степаныч, у зайца не спрашивают: куда. Зайцы бегают не куда, а откуда. Спугнут их, они и побежали. У них, как у "запорожца", двигатель с задней стороны.
- У вас что, на работе неприятности? Или дома? Семен Семеныч, может, вы ушли от семьи?
- Нет, оттуда еще не ушел. Но уже спугнули меня, Иван Степаныч, спугнули, дорогой.
- Вы рассуждаете, как настоящий заяц.
- А разве нет? Я и есть настоящий заяц. И как зайцу мне положено ездить в общественном транспорте без билета. И вам положено.
- Ну, у меня-то проездной...
- Спрячьте. Никому не показывайте. Вы заяц, вам положено без билета.
- В чем-то я с вами согласен, Семен Семеныч, но в чем-то не согласен. Хотя и приходится оглядываться и уши прижимать, но в чем-то я не заяц... Не настоящий заяц...