«Люби Бога и поступай как хочешь».
Все этические установки — ничтожные инкассаторы души, и я чувствую, что вот-вот совершу на них разбойный налет с изъятием всей выручки.
Я вышел наконец из дома, дабы предаться занятию, которое в первом приближении можно было определить как поиск работы. Чудесное состояние владеет мной. Сегодня и всегда я нахожусь за пределами баллистической досягаемости общественных догм.
Чудом уворачиваюсь от автомашины скорой помощи, уносящей на лобовом стекле мгновенный блеск моей шевелюры и, сторонясь скуластых полицейских, льну к рекламным щитам заведения, возродившего тараканьи бега. Делаю шаг в сторону, будто в бальном танце, и чувствую, что давлю нечто мягкое. Моя нога стоит на горке разноцветных тел домашних птиц, единообразно поджавших лапки в предсмертной агонии. Здесь же, рядом, на складном брезентовом стульчике, вижу сухощавого старика, которого узнал бы без труда, ведь именно ему я помогал выгружать клетки с беснующимися птицами, когда мы были вынуждены покинуть пригородный поезд. Теребя засаленную кепи, старик сидел возле своего сокровища, еще вчера подававшего бурные признаки жизни, и все с тем же прозорливым весельем, без устали катая морщины по лицу, будто волны, сказал мне:
— Так что вот так, мор на всех напал.
— Это тот, который Томас? — машинально спросил я, усиленно представляя себе тараканьи бега, модернизированные электронным секундомером и синтетическими тараканьими допингами.
— Причем здесь Томас? Просто мор, и Томас в том числе.
И, едва не подавившись очередной порцией веселья, он воскликнул, подтянув подбородок:
— Купите кенаря!
— Как?
— Купите кенаря! — уже громче и настойчивее.
Я бросил мятую бумажку, из-за которой, возможно, еще вчера рисковали жизнью финикийские пираты у берегов Евксинского Понта, и, мобилизовав всю вежливость, ответил ему так:
— Благоволите выбрать на свой вкус, почтеннейший, ибо ничего не смыслю в певчих птицах.
— Я порекомендовал бы вам вот этого. Особенно, если дело касается улучшения потомства. Не знаю, как ваш Томас, но уж я-то в этом деле специалист, — и он отбросил мне носком стоптанной туфли пушистое тельце.
— Благодарю вас, — положив птицу в карман, я продолжил:
— Не подскажите ли, чем вызвана эта нервозность в городе?
— Почему же не подскажу? Подскажу охотно. В городе намечался парад с салютом, транспарантами и прочим весельем. Но неожиданный порыв ветра вырвал листы сценария праздника из рук устроителей. И когда, наконец, листы собрали вновь, все к ужасу своему увидели, что разложить их в прежней последовательности не удастся, так как в спешке их забыли пронумеровать. Но время начала праздника было объявлено загодя, и медлить было уже нельзя. Праздник начался… а получилась забастовка. Хотя никто толком бастовать и не хотел. Просто все точно следовали сценарию праздника, чтобы был порядок. Но листы-то перепутаны, и получилась гигантская забастовка с салютом, лозунгами, разгоном и жертвами. Хотя никто и не хотел…
— А кто же виноват во всем?
— Я же вам говорю: ветер. Было много насмерть задавленных танками. Даже во время Второй Пунической войны, в которой я принимал участие в качестве пращника-снайпера, не видел такого количества задавленных женщин и детей.
Старик искрил глазами, потирая желтые руки заядлого курильщика, подрагивал всем телом, продолжая сосредоточенно объяснять что-то некоей геометрической точке пространства, приглянувшейся ему больше прочих.
Неожиданно молодой человек смазливой наружности предложил мне по сходной цене абиссинские военные ордена, египетские порнографические открытки периода XVIII династии Нового царства, портрет Нерона в розовых одеждах, справочник по оккультной теплотехнике и серийный протез, якобы подходящий ко всем частям тела сразу. Я оттолкнул от себя юнца и его оскудевшие инстинкты с одной единственной мыслью, что общение с людьми, не имеющими цели в жизни, а также с неудачниками является в высшей степени бесполезным занятием и вредит здоровью.
Возле входа в пивное заведение группа людей обоего пола с лицами, выкрашенными под рельеф местности в защитные цвета, что-то очень громко скандировала, гремя пивными банками. Я подошел к юноше в щегольском костюме с дедушкиного плеча. Его лицо было разрисовано, как фасад главного колониального банка города. Я учтиво спросил его, что здесь происходит, оглядывая собравшихся. Юноша посмотрел на меня с каким-то суетным пренебрежением и щелкнул пальцами, демонстрируя перстни. В мочках его ушей мигали красные и зеленые светодиоды — одно из последних достижений молодежной моды, сменившее цветные татуировки, — и мне нравилась эта очередная технократическая блажь. Он не успел ответить, потому что за него это сделала девушка, лицо которой было выкрашено под цвет ландшафта центрального парка. Округляя губы, она прелестно пролепетала, что это сборище общества антиурбанистов. Вместо юбки на ней был фрагмент старинного бордового гобелена с желтыми плетеными кистями, а вокруг груди обернут кусок синей тафты со вставленными в ткань микросхемами сопроцессора персонального компьютера. Я прикинул стоимость этого украшения и ужаснулся.
Тут ко мне одно за другим обратились бесполые лица, раскрашенные под ванную комнату, свалку телевизоров, кегельбан, очередь, драку на танцах и многое другое, что не дано было мне уже разглядеть, так как в глаза бросился огромный плакат
Все это действо было ритуальным проклятием целой горе флаконов всевозможных аэрозолей.
«Индивидуальный прообраз идеологии — это невротическое расстройство, на примере которого исследуется механизм нарушения коммуникаций».
Страны, давшие миру самое большое количество выдающихся деятелей науки, культуры, религии, искусства, откупились от истории самыми большими человеческими жертвами.
Я не люблю пиво, но мне захотелось есть, и я заказал кружку пенного вавилонского напитка, про себя назвав его «добрым элем»; и тарелку горячих колбасок со специями по-хеттски. Дрожащая пена цвета янтаря вдруг смыла все набегающее во мне отчаяние.
Никогда не канонизирую рождение образа, явившегося мне. Даром достался и этот, утяжеливший блокнот новой дюжиной синих красных слов (…)
Рядом не было ни одного зеркала, но я знал точно, что на моем лице застыло выражение бесполезного благородства. Точнее, та его узкопрофильная версия, с которой молодой положительный герой глупого фильма о войне одергивает
юбку на женском трупе.
Неловкие капли пива, попавшие в блокнот против моей воли, сделали несколько красных слов омерзительно рыхлыми. Собственный почерк молниеносно опротивел мне, и я спрятал блокнот.
На столике рядом лежала газета «Рекламные ведомости».
Я ненавижу газеты, потому что им все равно, что со мной будет, и отчего я умру, и как. Но, тем не менее, открываю наугад…
…«Журнал «Монофизитство вчера и сегодня» проводит конкурс на замещение вакантной должности главного редактора».
«Научно-технический центр имени Авиценны предлагает своим заказчикам новый пакет прикладных Программ для насылания автоматизированной порчи «СГЛАЗСОФТ», версия 3.0, операционная система MS DOS».
«Министерство кровопускания и иглоукалывания предлагает новый медицинский аппарат для электрического тестирования эрогенных зон «Казанова». Спешите приобрести его, успех в любви вам обеспечен».
«Академия прикладных искусств проводит конкурс красоты среди людей с гормональными нарушениями.
Почему нет?
Ведь существуют же Олимпийские игры для инвалидов. Это новый шаг к подлинной демократии».
«Обучаю мертвым языкам средиземноморского бассейна второго тысячелетия до нашей эры».
«В помещении лупанария Общества Свободных македонских гребцов состоится выставка-продажа трепангов. Все средстве от нее поступят на счет фонда выкупа наших военнопленных, находящихся в плену у абиссинского Негуса».
«Открытый чемпионат Атлантиды по скороедению…»
…я пью вавилонское пиво.
«Мир просвечивает через призму языковых построений». Людвиг Витгенштейн.
«Наш язык напоминает древний город: множество мелких улиц и переулков, старых и новых домов с пристройками разных периодов, окруженные множеством новых проспектов, прямых улиц, стандартных домов». Людвиг Витгенштейн.
«Слова — это сосуды, наполненные переполняющими их переживаниями. Слова лишь указывают на некое переживание, но сами не являются этим переживанием. В тот момент, когда с Помощью мыслей и слов я выражаю то, что испытываю, само переживание уже исчезает: оно иссушается омертвляется. От него остается одна лишь мысль. Следовательно, бытие невозможно описать словами, и приобщиться к нему можно, только разделив мой опыт. В структуре обладания правят мертвые слова, в структуре бытия — живой невыразимый опыт». Эрих Фромм.
…я ем горячие колбаски по-хеттски.
Интеллект дан человеку для того, чтобы в максимально аргументированной форме оправдывать свои инстинкты.
Внутри и вне меня театр китайских теней.