— Пока йорогумо не мертва…
— Сифэнь, — сказала Кира. — Так ее зовут. Леди-паучиху.
— Пока йорогумо не мертва, — повторил Харуто, — я не могу взять бремя другого ёкая. Шики — духовный меч, не смертное оружие. Ее удар может убить ёкая и отправить его на небеса, но без ритуальных посохов Оморецу не сможет забрать душу.
— Что это означает? — спросила Янмей.
Харуто скрипнул зубами, приходилось все им объяснять.
— Работа шинигами — собирать души мертвых и направлять их в следующую жизнь, — сказал он. — Но они — не самые охотные работники. Они — духи, великие ками, которые получили от богов бесконечное задание. Они видят в нем бремя, когда другие ками, как драконы, могут летать, как птицы, и делать, что пожелают. Смертные духи летят к шинигами. Если я отправлю ёкая к Оморецу, он сделает работу. Но шинигами не летают по небу в поисках непривязанного ёкая. Они не отправляют их в следующую жизнь. Они делают это, только если хотят своих приспешников в мире, — он пожал плечами. — Если я направлю дух Шиори к Оморецу, она отправится на небо такой, какая она сейчас. Она всегда будет нуппеппо. Она сможет однажды найти выход и захватить другое тело.
— А четвёртый способ? — спросила Кира.
— Ты его видела, — сказал Харуто. — Он похож на третий, но не такой жестокий. Обычно. Ёкай вернулся из-за причины — месть, неисполненное желание, нарушенная клятва. Кто знает? Но причина есть всегда. Если я смогу дать нуппеппо то, чего она хочет, дух уйдет мирно.
— Как мальчик в шахте? Мы поиграли в прятки, и он исчез.
Харуто улыбнулся и кивнул.
— И это тоже позволяет пропустить шинигами? — спросила Янмей. — Сразу к следующей жизни?
— Да, — сказал Харуто. — Звучит просто, да? Сначала нужно понять, с каким ёкаем имеешь дело, а потом решить, что сделало его ёкаем, и как исполнить его желание или ослабить бремя, — он вздохнул. — Думаю, тут все очевидно. Магистрат забирает еду. Ее стражи сытые, даже толстые. Они обвинили девочку и ее мать в краже, но девочка умерла от голода, прикованная в подвале. Думаю, нужно украсть немного еды у магистрата и дать ее Шиори.
— Справедливость, — сказала Янмей, — отчасти.
— Или отмщение? — спросила Кира. Тьма вокруг ее глаз стала светлее, но не пропала. Девушка и ёкай боролись за контроль. — А если Шиори хочет увидеть, чтобы голову магистрата снесли с плеч?
Янмей бросила взгляд на девушку.
— Возможно, — не спорил Харуто. — Но вряд ли. Нуппеппо — безвредные ёкаи. Почти всегда. Они просто едят все, что видеть. Если оставить нуппеппо одного, он никого не убьет, но их неутолимый аппетит — удар по запасам еды.
— Нужно украсть из поместья еду, покормить бедняжку и отправить ее дух в следующую жизнь? — Янмей улыбнулась. — Я это сделаю.
— А? — Харуто склонил к ней голову.
— Я проберусь и украду еду, — сказала она. — Не смотри на меня так. Я не так слаба и бесполезна, как ты думаешь. И те стражи следят за тобой, я не за мной. Они решат, что я — просто хрупкая старушка, — Харуто не знал, было ли такое мнение ошибочным.
— И я пойду, — сказала Кира.
— Да? — улыбка появилась на лице Янмей.
Кира кивнула, но не смотрела на Янмей.
— Идите в темноте, — сказал Харуто. Он был рад, что они вдвоем пойдут. Янмей в ее нынешнем состоянии нуждалась в помощи. А Кире нужен был тот, кто не даст унгайкьо захватить контроль. — Я устрою отвлечение у ворот.
— Как? — спросила Янмей.
Харуто пожал плечами.
— Не знаю. Буду жонглировать или придумаю что-нибудь еще.
Глава 42
— Нужно так расхаживать? — спросил Идо Кацуо, Кира снова прошла за ним. Он сломал ветку надвое, бросил кусок в камин.
Гуан смотрел, как Кира скрипнула зубами, развернулась и пошла обратно за Идо Кацуо. Шики двигалась за ней как перекати-поле на ветру.
— Я должна, — едко сказала Кира. — Это меня успокаивает.
— А на меня это действует иначе, — сказал Идо Кацуо.
— Хорошо тогда, что я — не ты, — Кира повернулась и пошла в другую сторону.
Идо Кацуо вскинул руки, поднялся на ноги и стал расхаживать в обратном направлении от Киры. В этой хижине было мало места для них всех, но они вдвоем умудрялись ходить, хмуро глядя друг на друга, ускоряясь с каждым поворотом.
Гуан давно понял, что ожидание чаще всего портило нити плана. Как говорил философ Донг Ао: «Попросишь человека подождать минуту, она покажется ему часом. Попросишь подождать час, и он покажется днем. Попроси десять человек подождать минуту, и она покажется им десятью секундами». Это напоминало их ожидание наступления ночи в хижине Сен.
Харуто справлялся неплохо, сел на пол, скрестив ноги, и медитировал, хотя он приоткрывал глаз и наблюдал за Сен. Бедная женщина придвигалась к двери погреба. Янмей была неподвижна, но Гуан догадывался, что это было необходимо. Она подавляла свою ци, двигалась медленно, как древняя. Кира и Идо Кацуо были комками нервной энергии, отказывались сидеть смирно. От постоянных отвлечений Гуану было сложно написать новую поэму. Он записал пока лишь: «Я ненавижу холод».
— А ведь я не закончил историю Ночной Песни, — сказал Гуан, прерывая спор Киры и Идо, который вел к тому, что она собиралась побить принца.
Кира посмотрела на Гуана темными глазами, и он чуть не передумал, но ее глаза быстро прояснились, и она улыбнулась. Она становилась страшнее с каждым днем.
— Нужно рассказывать остальное? — спросил Харуто. — Там… я плохо себя показал.
Гуан склонился и похлопал друга по колену.
— Все хорошо, старик. Мы все тебя знаем, мы понимаем, каким ты стал. И это уместно, — он огляделся, все смотрели на него. Даже принц прислонился к дальней стене, скрестил руки и слушал. — Дальше я расскажу, как и почему Ночная Песнь выбрал путь оммедзи.
* * *
Мы покинули трагичного шинтея, Ночную Песнь, на низшей точке в его жизни. После многих лет славы величайшего мечника и героя Ипии он был побит, сломлен, стал нищим, а его жена, Изуми, была убита. Хуже, он нашел свою жену, ставшую ёкаем, мстительным духом, жаждущим причинять боль и вымещать гнев на невинных людей Ипии. Встреча с такой Изуми стала последней каплей для Ночной Песни, он не мог все это вынести. Было уже плохо увидеть, как любимая женщина стала монстром, но он знал, что для нее было хуже. Изуми всегда была сострадательной, и теперь она стала монстром, хотела только навредить другим. Ночная Песнь ничего не мог с этим поделать. Он не мог ни убить ее, ни спасти. Месть Тошинаки была завершена, и Ночная Песнь был разгромлен.
Но он не сдался отчаянию, дал себе последнее задание. Он был шинтеем, и он поклялся Изуми, что освободит ее от проклятия. Он знал об ордене уважаемых оккультистов, чьей работой было охотиться на ёкаев и отпускать их духов на небеса. Оммедзи были скрытными, их действия были тайной, как и их местоположение. Но все знали, что их одобрял сам император Исэ.
Ночная Песнь вернулся в Кодачи как нищий. Люди его не узнали. Стражи замка его не узнали. Даже семья, из которой была его жена, не узнала его. Он молил об аудиенции с императором, но его прогоняли. Вариантов не было, Ночная Песнь дождался, пока император покинет замок, бросился перед паланкином и стал молить о мгновении времени императора. Змеиная стража вытащила оружие и приготовилась убить Ночную Песнь, но император остановил их клинки. Он узнал Ночную Песнь, попросил опозоренного шинтея подойти ближе. Ночная Песнь подполз к императору, опустил голову к грязи, извинился за смерть любимой кузины императора и за то, какой она стала. Он умолял императора исполнить его последнюю просьбу: сказать, где оммедзи.
Император даровал Ночной Песне одну просьбу, но при условии. Больше он не придет в Кодачи. Император не хотел больше слышать имя Ночной Песни. Ночная Песнь поклонился и согласился. Он уже все потерял, и его имя ничего не значило.
Когда он дошел до лесной деревни оммедзи, оккультисты не были рады. Они редко принимали кого-то в свой орден, и когда они принимали, новички были обычно юными и сильными, а не нищими стариками. Что важнее, их выбрали шинигами. Они окружили прибывшего, мужчины и женщины в роскошных нарядах, с ритуальными посохами и яростными духами-спутниками. Они прогнали ему и сказали не возвращаться. Голодный, почти лишенный силы воли, путник прошел на кладбище деревни и лег, чтобы умереть.
На кладбище были сотни храмов, каждый был посвящен шинигами. Путник посетил их все, молясь каждому, чтобы его жалкое существование закончилось. Шинигами молчали. А потом он пришел к маленькому храму в ужасном состоянии в дальнем конце кладбища. Камень там потрескался, двери висели криво, а земля вокруг воняла мочой. Видите ли, среди шинигами был один, чье имя высмеивали, ками-хитрец, которого не любили боги, которого чурались другие шинигами. За его храмами не ухаживали, его имя было почти забытым, пока путник не сел помолиться.
Оморецу явился к путнику, окруженный духами. Он казался добрым стариком в грязных лохмотьях, похожих на одежду путника, ноги были босыми. Путник рассказал о своем деле, попросил шинигами об услуге. Он хотел стать оммедзи, найти Изуми и дать ей покой, которого ее лишили. Оморецу видел, как оммедзи смотрели на путника свысока, увидел шанс поиграть. Он давно не имел своего оммедзи.
Оморецу дал путнику задание, чтобы доказать верность. Он опустил перед путником вакидзаси и попросил его лишить себя жизни. Если он сделает это, Оморецу убедится, что у Изуми будет шанс на покой.