Они ходили в кино на Кулидж Корнер. Потом зашли в соседнюю пиццерию. Не хотелось расставаться. Они медленно шли к ее дому, стоявшему над городским стадионом. Это был общественный стадион, вечно зеленый, кажется, даже зимой, потому что и зимой солнце часто приходило сюда, отогревало землю и помогало траве расти и сохраняться до будущей весны. За оградой стадиона был заповедник с прудом, в котором резвились рыбы северо-восточной Америки, и птицы, которых редко можно было встретить в наше время в этих краях. Например, голубая цапля. Он говорил иногда:
— У тебя глаза под цвет этой голубой цапли. И ноги, такие же длинные.
— Не хватает мне еще часами стоять на одной ноге! — отвечала она задиристо.
Он целовал ее в горячие губы. Так они прощались у дверей особняка, в котором она жила со своими родителями. Раньше в особняке вместе с ними жил ее старший брат. Но три года назад он поступил в университет Беркли и приезжал из далекой Калифорнии только два раза во время учебного года: на День Благодарения и на Пасху. Он так любил свой университет, в котором сразу же начал заниматься биологией, что, если и приезжал в августе на недельку погостить в родительском коттедже на Кейп Коде, то не оставался на празднование Еврейского Нового года, который нередко приходился на сентябрь. В Бостоне ее дом был еврейским нетрадиционным домом, в котором все разрешалось, кроме главного: не забывать о своем происхождении и знать основы еврейской истории. И еще: не оставлять у себя мальчиков ночевать. Ее гости должны были уходить не позднее полуночи. Таковы были правила их дома. Отец, директор одного из отделений Сити-банка, строго им следовал.