Была пятница. Крис занят чем-то спешным и не встретился с Маргарет в этот день. А наутро они всей семьей отправились отдохнуть на Кейп Код. Отец вел мерседес, о чем-то переговариваясь с матерью. Хотя разговор был довольно стремительным, что было присуще темпераменту отца, до нее доносились обрывки фраз о каком-то движении протеста против банков, главным лозунгом которого было: «Захватим Уолл-стрит!».
Марго не вслушивалась в разговор родителей, занятая размышлениями об очередной музыкальой пьесе, которую ей предстояло приготовить к следующей неделе. Она любила, прежде, чем начать разучивать пьесу, прочитать ноты несколько раз глазами и прослушать музыку изнутри. Она была серьезная девушка и старалась во все вникнуть самой. Это относилось к ее учебе, домашним обязанностям, отношениями с Крисом. У Маргарет была задушевная подружка Аби, с которой она могла говорить обо все на свете, включая и ее любовь к Крису. Но Аби уехала на викэнд в Нью-Йорк.
На Кейп Коде их ждала приятная дачная рутина с прогулками к океану, выбором ресторана для ланча, перезваниванием с друзьями, коттедж которых стоял в пятнадцати минутах езды от родительской дачи.
После ланча в ресторане яхт-клуба они вернулись домой, а Маргарет продолжала занятия на фортепьяно и долго отказывалась поехать к приятелям родителей. Все же, наконец, согласилась, потому что отец посмотрел на нее поголубевшими, как утреннее небо, глазами и сказал: «Поехали с нами, доча. Так мало видимся на неделе!» И пожалела об этом. Лучше было бы проваляться с книгой в гамаке, следя за развитием запутанной интриги в романе Зингера «Любовная история». Лучше и намного интересней, чем слушать дискуссию о каких-то демонстрантах, запрудивших центр Нью-Йорка вокруг Уолл-стрит — район, где высились громады банков. Во время коктейля у приятелей речь зашла о волне анархической ненависти к банкам у толпы, раскинувшей поблизости от Уолл-стрит палаточный лагерь.
С экрана телевизора многократно повторялся дерзкий лозунг толпы: «Захватим Уолл-стрит!». Марго показалось, что родители и хозяева повторяли этот лозунг с ироническим оттенком, который маскировал их обеспокоенность. «Что тут особенного! — подумала Марарет. — Леваки с очередными требованиями невозможного. Кто их поддержит?» Но вдруг усомнилась в своих мыслях. Ей припомнилось утро на стадионе, спальные мешки и палатки с несколько необычными туристами. Марго была воспитанной девочкой и не показала виду, что все разговоры о толпе, вооруженной лозунгами протеста, ей не столь безразличны. Из-за Криса? Где он? Она соскучилась. А Крис? Что, если их любви наступит конец, как это бывает часто у других? Вместо любви придет безразличие. Ей показалось, что этот переход от любви к безразличию каким-то образом связан с утром на стадионе и чужеродными там палатками!
Она отвлеклась от своих мыслей и взглянула на экран телевизора. Операторы показали крупным планом группку демонстрантов, над которой покачивался транспорант: «Долой евреев-банкиров!» В гостиной воцарилось тяжелое молчание. Хозяин коттеджа, финансист, резко поднялся с кресла, отставил от себя рюмку мартини, и выключил телевизор со словами: «Сколько можно смотреть эту мерзость!» «Как бы эта мерзость в дальнейшем не обернулась чем-то похожим на марши фашистских молодчиков! Они тоже начинали как социал-анархисты!» — сказал отец, оглянув гостиную. Когда его глаза остановились на Маргарет, ей показалось, что из голубых они перешли в темносиние, как океан перед штормом.