В сущности, она вовсе не шутила. Все это время после приезда, руководствуясь своими первоначальными планами, она не ограничивалась только помощью профессору, но часто выезжала в близлежащие села. Под разными предлогами заглядывала в дома, знакомилась с детьми и со стариками. При возможности раздавала лекарства, лечила некоторые заболевания, осматривала запущенные раны. Но главным образом занималась другой работой: объясняла сельским женщинам значение чистоты, убеждала чище мыть посуду, чаще менять постельное белье, купаться, открывать окна и проветривать душные избы; объясняла, что содержание домашних животных в доме оказывает вредное влияние и на самих животных, и на здоровье людей. Поскольку она обладала природной способностью убеждать, то деревни, в которые она заглядывала чаще, стали приобретать более опрятный вид. На местных жителей, несомненно, оказывал влияние и тот факт, что Люция была ассистенткой Вильчура: ее слова и поступки как бы освещались лучами его авторитета. Во всяком случае, она довольно быстро снискала уважение и доверие людей близлежащих селений. К ней частенько стали обращаться за советом по разным вопросам, даже не имеющим ничего общего с ее специальностью, и у нее, действительно, было право сказать, что она лучше профессора знает окрестных жителей.
Поэтому не без основания она заметила:
– Вы знаете, пан профессор, не следует питать большую надежду на то, что инициатива этих людей найдет широкое распространение, разве что по всей стране расселятся несколько тысяч профессоров Вильчуров.
– Я уже говорил, что врачи наверняка поедут в деревни.
– Да, – согласилась она, – но речь здесь идет не просто о врачах, а о человеке, который будет любить народ так, как любите его вы.
– Вы ошибаетесь, панна Люция. Моя особа играет здесь весьма второстепенную роль. Это не моя инициатива, не я уговаривал их строить больницу. Они сами додумались, решили и организовали, я даже пальцем не пошевелил.
– Но они решились на это только ради вас, потому что вас они считают самым большим благодетелем, безгранично верят вам и хотят облегчить вашу работу. Вы даже не можете себе представить, каким большим авторитетом пользуетесь у них, не только авторитетом, но и уважением, любовью.
Вильчур махнул рукой.
– Вы преувеличиваете. Не надо преувеличивать, панна Люция.
– Я не преувеличиваю. Если бы было иначе, то не приходили бы они к вам, как евреи к раввину, с просьбой разобраться в их спорах, помочь, успокоить упрямых или попытаться образумить тех своих близких, которые хотят совершить что-то недоброе. И вы не должны, пан профессор, принижать свою роль и свое значение среди них, вы не должны отнимать у них веру в то, что само провидение послало им вас. Такая роль созидательна и полезна…
– Но необоснованна, – прервал ее Вильчур, – ничем не обоснована.
Люция задумалась и минуту спустя тихо сказала:
– Кто это может знать, профессор?.. Сами вы можете знать?.. Можем ли мы быть уверены в том, что не являемся только орудием сверхчеловеческих сил, которые руководят нами?
Вильчур махнул рукой.
– Этого и не нужно знать, – ответил он довольно резко.
– Однако…- начала Люция.
Он прервал ее:
– Не нужно. Не нужно углубляться в то, что выше нас. Нужно в себе искать законы, руководствоваться ими и просто выполнять свою работу. Делать то, что подсказывает нам наша совесть, быть в согласии с собой. Мне всегда так казалось…
– Да, профессор, – ответила Люция, – я знаю это. Однако необходимо такое внутреннее достоинство и душевное равновесие, каким обладаете вы, чтобы не искать извне оправданий и объяснений, а иметь чувство собственной правоты. Вы обладаете притягательной силой, которая заставляет не только уважать вас, но и боготворить.
– Не говорите таких вещей, панна Люция, – сказал он, смутившись. – Я самый обыкновенный человек под солнцем, за что благодарен Богу. Емел говорит, что нужно быть ничем, что только тогда можно быть счастливым. Я вижу в этом много преувеличений. Надо быть чем-то, но чем-то небольшим. Ну, скажем, хорошим хирургом, хорошим мельником, хорошим строителем, занимать какое-то свое скромное место во всей вселенной, ценить его, по мере возможности совершенствовать и жить просто, потом умереть просто и оставить после себя память хорошо выполненного долга. И это все.
Он сидел на большом камне и в задумчивости смотрел вдаль.
Люция сказала:
– Одного не хватает в этой программе…
– Не хватает?..
– Да. Эта программа очень эгоистична. Нужно быть, по крайней мере, настолько богатым и настолько щедрым, чтобы поделиться собой с кем-то другим, чтобы кому-то другому дать хотя бы часть своих чувств, своих переживаний…
Он посмотрел на нее с улыбкой.
– Если есть что-нибудь стоящее, если это не обрывки, не клочья, не только остатки чего-то, что уже давно поблекло, истрепалось, замерло…
Он не был абсолютно искренним, выражая свои опасения, и ожидал, что Люция возразит. Однако она долго молчала, а потом тихо сказала:
– Вы же знаете, как сильно я люблю вас. Вы же знаете.
– Я провожу вас в Радолишки. – Вильчур поднялся.
Миновав мельницу, он заговорил:
– Я знаю, что вам это только кажется. Дорогая панна Люция, я знаю, что вы верите в то, о чем говорите. Как же я, будучи на склоне жизни, могу принять от вас этот дар, дар вашей молодости, красоты, чувств?.. Я должен быть честным. Возможно, я еще не настолько стар, чтобы желание какого-то личного счастья выглядело для меня гротеском, но мне бы хотелось быть с вами искренним. Я питаю к вам столько сердечности и дружеской привязанности, что у меня бы не хватило смелости обратиться к вам за тем, что вы так легкомысленно хотите мне подарить.
– Легкомысленно?!
– Да, – повторил он. – Легкомысленно. Вы очень молоды. Я не сомневаюсь, что вы питаете ко мне много добрых чувств, но понимаю, что вы принимаете их за любовь. Вы ошибаетесь!..
Она покачала головой.
– Я не ошибаюсь…
– Дорогая панна Люция, вы думаете так сегодня, но через год или два ваше мнение изменится, и тогда вы будете несчастны, потому что вы сочтете, что отступить, расстаться, проще говоря, бросить меня было бы с вашей стороны чем-то непорядочным… Я ведь вас знаю…
Люция взяла его за руку и сказала:
– Я никогда вас не брошу и никогда с вами не расстанусь. Почему вы не верите в то, что я осознаю свои чувства и желания? Что это не какие-то мимолетные и фантастические прихоти, а цель моей жизни, цель, которую я поставила перед собой давно и которая никогда не изменится? Я взрослая женщина и зрелый человек. Я понимаю себя, но не могу понять вас, хотя знаю, что не вызываю у вас неприятных чувств и что я вам небезразлична. А с другой стороны, я не жду от вас таких чувств, каких вы дать мне не хотите или не можете. Больше всего на свете мне хочется быть с вами рядом, чтобы быть вам полезной… Возможно, я не заслужила такого счастья, чтобы стать вашей женой, возможно, стремлюсь к тем ценностям, до которых я
не доросла, но, по крайней мере, хотя бы не отказывайте мне желать этого. Вильчур сжал ее ладонь.
– Панна Люция, – начал он, но она прервала его.
– Нет, прошу вас, не повторяйтесь. Я все уже знаю наизусть.
Она посмотрела на него с улыбкой.
– Профессор! Вы первый, кого я пытаюсь соблазнить. Смилуйтесь, у меня нет в этом опыта!
Он искренне рассмеялся:
– Дорогая панна Люция, меня соблазняют тоже впервые в жизни, так что опыт у меня тоже отсутствует.
– Вы забываете о Зоне.
– Ах, о Зоне! Эта простодушная женщина всегда одаривала меня избытком чувств.
– Это нетрудно заметить. Зоня косо на меня посматривает, чувствуя во мне соперницу.